БАРАН.
Нынче выдалась суровая зима,
Завалил хозяйский хутор снежный наст,
И до срока опустели закрома —
Знать, хозяин съест кого-нибудь из нас.
СВИНКА.
Это раньше мы с ним жили, как семья,
А теперь мороз сюсюкать не велит.
Нас всего-то — гусь с бараном да свинья,
Значит, выбор, прямо скажем, невелик.
ВСЕ ВМЕСТЕ.
Мы в своём хлеву, как будто на «Титанике»,
Только вместо океана — чернозём.
Но без паники, без паники, без паники!
Мы спасёмся, если ноги унесём.
БАРАН.
Нынче правила диктуют холода, —
Где ж вы видели голодный Новый Год?
Нас не баловал хозяин никогда,
А теперь и вовсе пустит нас в расход.
ВСЕ ВМЕСТЕ.
Мы дрожим, как помпеяне на Везувии,
Ждём, когда родимый выпустит парок.
Промедленье — это полное безумие,
Мы спасёмся, если сделаем рывок.
ГУСЬ.
Там в избе уже порядок наведён
И хозяева с утра навеселе.
Чую, братцы, если выход не найдём,
Значит, место нам — на праздничном столе.
ВСЕ ВМЕСТЕ.
Сгинем трое, как в Бермудском треугольнике,
Распадёмся на копыта и рога.
Нищей сытости невольные невольники,
Мы спасёмся, если пустимся в бега.
Приветствую идущих на таран!
Кто долго ждет, тот гибнет в одночасье.
В любой команде должен быть баран,
И лучше, если в должности начальства.
В раздумьях я недолог
И прям, а в остальном —
Вам разъяснит астролог
И скажет астроном:
Я не баран, я овен (гоп-ца-ца)!
Моя мамаша ж — не баранка, а овца.
Мечтатели, считатели ворон
В серьёзном деле не имеют веса.
А вот баран — нужнее, чем барон,
И в сотни раз ценней, чем баронесса.
Должно быть, в пункте оном
Был совершен подлог,
И не в курсах астроном,
Не в курсе астролог:
Им неизвестно, кто был мой отец.
Да мой отец вообще был холодец!
А тем, кто держит под рукой стоп-кран,
Я повторю без всякой пропаганды:
В любой команде должен быть баран —
Баран прожить не может без команды.
Я головастый воин
И крепкий джентльмен:
Таким должен быть овен
И должен быть овен.
А папы-мамы — кто их разберёт,
Когда рогат буквально весь бараний род.
Да здравствует стремленье и напор!
Да сгинут в прах углы и повороты!
Коль встречу на своём пути забор,
Сам продолблю в нём новые вороты!
Отсюда плавно вытекает резюме:
Не плюй на звезды, коли в них ни бе ни ме.
Мы по лесу бредём не просто так,
Пытаемся найти — забота та ещё! —
Чего-нибудь поесть и хоть какой-нибудь барак,
А в идеале — ужин и пристанище.
Бродяжить вхолостую
Нам всем невмоготу.
А ищем мы простую
Звериную мечту.
Но не причуда это
И не баловство.
Мы, звери, ищем лето,
Мы, звери, ищем лето,
Мы, звери, ищем лето,
И мы найдем его.
ГУСЬ.
Когда б меня про лето вы спросили,
Ответил бы, друзья, как на духу,
Что лето — это белая огромная гусыня, —
Ах, как уютно жить в её пуху!
БАРАН.
О нет, мой друг, у лета нет лица.
С Бараньей точки зренья — не должно!
А если все же есть, то лето — крупная овца,
И золотом горит её руно!
ВСЕ ВМЕСТЕ.
Бараний угол зренья,
Гусиное чутьё —
О лете представленье
У каждого своё.
Но не причина это,
Чтобы унывать.
Какое наше лето!
Какое наше лето!
Какое наше лето?
Идём его искать.
Если б жили звери по совести,
Не слыхать бы вам эту боль мою.
Но каждый рыщет тропою собственной —
Кто шоссейною, кто окольною.
Вот и я бы своей дорогою
Шел по будням, не зная праздника.
Но влюбиться в козу двурогую
С полпути меня угораздило.
Ох уж эти мне козии рожки!
Ох уж эти мне модные стрижки!
Я влюбился не понарошку,
Полюбил её не понаслышке!
И теперь на большой дорожке
Я обделываю делишки
Да наяриваю на гармошке —
Успокаиваю нервишки.
Говорили мне волки старые,
Что не дело водиться с козами,
Только я на своем настаивал,
Не робел перед их угрозами.
А потом убедился сам уже,
Что не брешут бродяги севера:
За козлом была она замужем,
И козлят у них целых семеро.
А я дарил ей гусиные лапки,
Целовал в холеные губки,
Подносил ей бараньи шапки,
Добывал ей заячьи шубки.
А она мне за это — рожки,
А она со мной — в кошки-мышки.
Вот такие пути-дорожки —
Догонялки без передышки.
Ночью темной — темнее копоти —
Я явился к ним в свете истинном.
Замочил их обоих в омуте,
Замочил, а поутру выстирал.
Лишь не тронул их малых детушек —
Я ж не гад какой, я ж животное!
Из любви сгорел, не из денежек.
Вот такая, брат, подноготная.
Довели меня козии рожки,
Подвели кудрявые ляжки.
Я влюбился не понарошку,
Долюбился до каталажки.
Не спасла её «неотложка»,
Не помог ему докторишка.
Эх, судьба моя — хромоножка,
Доля — горькая кочерыжка!
И десятка я был не робкого,
И не бабник, не пьянь, не выжига.
Только, видно, моя дорога-то
Вся крестами по канту вышита.
Приносим извинения и жертвы,
Снимаем подозрения и шляпы.
По лесу бродит троица блаженных,
От голода посасывает лапы.
Мы им помочь не можем —
Семь бед, один ответ.
Без всяких там, тарам-парам, таможен
Сюда идёт обед.
Выносим сундуки и приговоры,
Выводим обобщения и пятна.
И жертвам нашим дать немного форы
Нам будет перед ужином приятно.
Сперва заходим с тыла —
И гоним меж дерев.
Чтоб пища, елы-палы, не остыла,
Ей нужен разогрев.
Выкраиваем время и манжеты.
Налаживаем быт и переправы.
Мы сами, по большому счету, жертвы —
Мы, едоки, с едой почти на равных.
В лесу — как на дуэли:
Всяк смотрит в свой прицел.
Кто смел — того, шарах-тарах, и съели;
Кто хитрый — тот и цел.
Имеем преимущества и зубы.
Заламываем цены и суставы.
Мы трое рыщем по лесу, как зубры.
Сметаем буреломы и заставы.
В поту озябшей шкуры
Добудем свой кусок.
Отставить, тыры-пыры, перекуры,
Продолжим марш-бросок!
Когда темно и холодно совсем,
В желудке пусто, в голове неясно,
Я вспоминаю зимний Вифлеем
И первые рождественские ясли.
И время будто движется быстрей,
И память дышит паром из ноздрей —
Двух пар ноздрей двоих парнокопытных,
Чей тайный быт ещё сокрыт от любопытных.
Когда пурга и вьюга правят бал,
И танец их — отнюдь не рио-рита,
Легко представить, как же тосковал
Другой мой предок в коридорах Лабиринта.
Он был наполовину человек,
Но этот факт отнюдь не удлиняет век.
А судьи что, раз дело шито-крыто, —
В том шапито, что в самом эпицентре Крита.
Когда скрипят подводы на душе
И ком по горлу ходит бороною,
Мне будто бы не разобрать уже,
Что было не со мной, а что — со мною.
И в цепь соединяются века;
Хоть вся их тяжесть для быка не велика,
Но слезы — как из крана, ведь, сказать по чести,
У великана сердце в самом мокром месте.
Когда-то я был очень маленьким осликом,
Совсем неприметным, малюсеньким осликом,
Но мне не хотелось быть маленьким осликом —
Я ждал, что случится в судьбе перелом.
Вот время прошло — и теперь я стал взросленьким,
Не очень большим, но как будто бы взросленьким,
Не то чтобы взрослым, но всё-таки взросленьким, —
Я взросленьким стал, но остался ослом!
Могло ль быть иначе?
Конечно, могло б.
Да вот незадача —
Наука не в лоб!
Наука не в темя,
Не в жилу, не в рост!
Утрачено время,
Утеряно время,
Упущено время
Кобыле под хвост!
А всё почему? — Потому, что мешкаю,
Почти успеваю, но капельку мешкаю,
Всегда, постоянно, трагически мешкаю, —
Таков уж, видать, мой ослиный удел.
И вот я кочую по жизни с тележкою,
С огромной такой, неподъёмной тележкою,
С красивой, но очень тяжёлой тележкою —
Тележкой моих недоделанных дел.
И вот эту сдачу
Я чинно влачу.
Нет, нет, я не плачу,
Я просто плачу —
За то, что растратил
По мелочи шаг.
За скверный характер,
Упрямый характер,
Ослиный характер —
За то, что ишак!
Смешно полагать, что хоть что-то изменится,
Хотя бы на малую долю изменится,
Без всяких усилий возьмёт и изменится
И линия жизни прогнётся дугой.
Я только осёл, я не кот и не мельница,
Не кот в сапогах и тем паче не мельница.
А коли уже ничего не изменится,
То надо бы взять помириться с собой.
Обиду забуду
На старости дней.
Конечно, верблюду
Гораздо трудней.
Гиену, шакала,
Змею и козла
Судьба наказала,
С лихвой наказала,
Уже наказала —
Когда создала.
Мы держим путь неведомо куда,
Но мы не с жиру и не с салу бесимся!
Нас в путь ведет заветная звериная мечта,
Чтоб лето длилось восемь-девять месяцев!
То разменяем милю,
То разобьем версту,
Но что-то и в помине
Не видно ту мечту.
Но неувязка эта
Нас не собьёт с пути.
Искать нетрудно лето,
Искать нетрудно лето,
Искать нетрудно лето —
Куда трудней найти!
ОСЛИК.
Признаюсь вам, когда мне плохо спится,
Я по ночам икаю от тоски.
Мне видится, что лето — это пегая ослица
И манною полны её соски!
БЫК.
Не смел бы возражать, но — право слово —
Мне сверху всё немножечко видней,
И вижу я, что лето — это рыжая корова,
А солнце вместо вымени у ней.
ВСЕ ВМЕСТЕ.
Различные картины,
Различные черты,
Но в общем-то едины
Мы в поисках мечты.
А разногласья — это
Не повод унывать.
Ах где ты, наше лето?
Ах где ты, наше лето?
Ах, наше лето, где ты?
Идём тебя искать!
Молчат дрозды, рассвет еще не близок,
Горит над сопками раскосая Луна.
Леса пусты — в них нет приличных лисов,
И я брожу по темной просеке одна.
Выхожу на большую дорогу,
Промышляю умом понемногу.
Лишь бобры, исчезая в тумане,
Уличают во лжи и обмане.
Ну а чем пробавляться лисе
В этом сумрачном диком лесу?
А за то, что обман различают не все,
Я ответственности не несу.
Ручьи оделись в ледяные платья,
Ежи и суслики забылись глупым сном.
Медведь и Волк мне дороги, как братья,
Но я как женщина мечтаю об ином.
Чистый воздух, рыбалка, охота,
Только мне не хватает чего-то.
А бобры, не видавшие жизни,
Обвиняют меня в феминизме.
А куда ещё деться лисе,
Коли не с кем наладить семью?
Ну а в том, что ко мне равнодушны не все,
Я вины своей не признаю.
А мне б рвануть в большой далекий город
И там шустрить, не покладая лап!
Я б утолила свой духовный голод
И всем талантам применение нашла б.
Я бы стала там главная прима,
Я бы всех без труда обхитрила…
А в лесу все одно — вечерами
Маята да дебаты с бобрами.
Вот и все, что осталось лисе
От наивных ее перспектив!
Мне не быть вольной птицею в полной красе,
А кружить рыжей дурой в лесном колесе —
Вот такой невеселый мотив.
Нас у бабуси раньше было двое —
Я серым был, а брат мой бел. И вот
Как раз под прошлый високосный Новый год
Я получил крещенье боевое,
А брат мой — дробь и яблоки в живот.
А ведь когда-то гуси были в чести,
И даже Рим они сумели спасти.
Да нам и целый батальон — ерунда.
Что с других — бульон, то с гуся — вода.
Он лег на стол гусятиной безликой,
Он кончил путь бабусиной едой.
Я ж, удрученный эдакой бедой,
Враз поседел и сделался заикой.
Да, я не белый, братцы, я совсем седой!
А если б нас не уводили на пир,
То мы б спасли не только Рим, но и мир,
Пощипали б легион — только так.
Что с других — мильон, то с гуся — пятак.
Да, мир суров, но я усвоил вкратце
Мысль одного ветеринарного врача.
Он говорил: гусь должен гогоча
С никчёмным серым прошлым расставаться.
И я расстался — задал стрекача.
Но я смеюсь, и, что смешнее всего, —
Что впору мне спасать себя самого.
Вот такие, боже мой, чудеса!
Что другим — помои, гусю — роса.
