— К тебе просочились… — сказал полицейский комиссар.
— Просочились? Есть у меня один — Матео, но он уже двадцать четыре года в муниципальном совете.
— Просочились, просочились. Потому, Игнасио, я и говорю тебе: убери его, иначе скандала не миновать.
— А кто станет скандалить? Я все-таки глава муниципалитета, алькальд, и ты меня хорошо знаешь. Кто осмелится?
— Тот, кто наводит порядок.
— Кто?
— Суприно. Он вернулся из Тандиля… привез распоряжение.
— Суприно — друг, будет он чепухой заниматься! Месяц назад я ему пикап продал, а деньги до сих пор не получил.
— Вот он и будет наводить порядок.
— Какой еще порядок? Похоже, тебя газеты оболванили.
— Этот Матео — коммунист-марксист.
— И кто тебе такое в голову вбил? Матео вместе с нами еще в школу ходил.
— Переметнулся.
— Но ведь у него только и дел что налоги собирать да бумаги в канцелярии подшивать.
— Предупреждаю тебя, Игнасио. Гони его.
— Да как я выгоню его, толстяк? Люди спуску мне не дадут.
— А я на что?
— Э, хватит, толстяк, болтать. Шел бы ты куда подальше.
— Я серьезно. Суприно сейчас в баре. Он сам зайдет к тебе и посоветует то же самое.
— Пусть сначала мне должок вернет. А не то выведу его на чистую воду.
Двое полицейских, стоявших под деревом у подъезда, отдали Игнасио честь, как только тот появился в дверях комиссариата. В раздумье о состоявшемся разговоре он сел на велосипед и не спеша отъехал. День обещал быть жарким. Утреннее солнце уже успело накалить воздух, вероятно, градусов до тридцати шести. У перекрестка Игнасио замедлил ход, чтобы пропустить грузовичок, развозивший сифоны. Затем, проехав по центру города еще с квартал, остановился у бара и, поставив велосипед в тень, направился к подъезду. Войдя в зал, он снял кепи и поднятой рукой приветствовал находившихся там посетителей. Ему ответили двое игравших в карты стариков.
Подойдя к стойке, Игнасио бросил:
— Привет, Вега. Суприно не видел?
— Он только что ушел. Какой-то дерганый весь. К Рейнальдо подался, в конфедерацию труда. Забастовка, что ли, будет?
— Где?
— Здесь. Суприно сказал.
— Ну и дела, дружище. Похоже, все рехнулись. Дай мне кока-колы. — Взяв бутылку, он жадно начал пить.
— Что еще нового, Игнасио?
— Откуда мне знать? Чего еще тебе Суприно наговорил?
— Пустяки. Ты что, решил в отставку подать?
— Я?
— Ты и Матео. Суприно говорит, что вы — предатели.
— Так и сказал?
— Да.
— Сволочь.
— Что ты — предатель, он при Гусмане бухнул.
— А этому типу чего здесь было надо?
— Наверное, Суприно поджидал. Вместе они и отправились в конфедерацию труда.
— Ты ведь знаешь, Гусман — не перонист. Вот в шестьдесят шестом[1] мы и столкнулись.
— Помню… на площади.
— Тогда полицейским комиссаром был Солдатти. Еще меня арестовали как перониста… Получи…
— Ну что ты, не надо, — осклабился Вега, обнажив редкие желтые зубы. — Еще останешься без работы…
— Ладно… пока…
Игнасио сел на велосипед и с силой нажал на педали. В уме с бешеной скоростью проносились разные предположения. Государственный переворот? На лице Игнасио появилась горькая усмешка: «Меня будут учить перонизму!». При этой мысли он вдруг почувствовал какой-то странный прилив сил. Ему и в голову не приходило, что придется пережить государственный переворот, подобно Перону, Фрондиси,[2] Ильиа.[3]
На площади Игнасио остановился и, прислонив велосипед к скамье, направился в тень под ветвистое дерево. Часы показывали одиннадцать утра, солнце припекало, на площади ни души.
Игнасио присел на газон, достал сигарету.
— Как поживаете, дон Игнасио? — послышался голос садовника.
— Не мешай, дай с мыслями собраться. Полей там, подальше где-нибудь.
Закрыв лицо ладонями, Игнасио произнес вслух:
— Хотят меня свалить.
Где-то за пределами площади послышался голос, усиленный репродуктором. Передавалась официальная информация.
Игнасио еще раз попытался осмыслить происходящее:
«Ну да… Суприно как руководителя местной организации хустисиалистов послали в Тандиль к интенданту[4] и добыть средств на расширение пункта „скорой помощи“. Вернулся же он оттуда, раздувшись донельзя, — видно, успел втянуть в какие-то делишки полицейского комиссара и Гусмана. Теперь со мной хотят разделаться. Но меня же народ выбрал. Шестьсот сорок голосов — не шутка. Ну и что за беда, если Матео коммунист? Когда Перона свергли в пятьдесят пятом, Матео уже был в муниципалитете. И после оставался. Почти всегда был там. Я, конечно, не спрашивал его, коммунист он или нет. Вот Гандольфо — тот действительно большевик. И всегда им был. И это все знают. Единственный в Колония-Веле. У него лавка скобяная, и никто к нему не цепляется. Даже в городской комиссии состоял однажды. А теперь, видите ли, ко мне „просочились“. И какая мать таких гадов на свет родила? Арестую всех, тварей паршивых».
— Эй, друг Мойянито,[5] подойди-ка!
Садовник бросил шланг на землю, поспешил к Игнасио:
— Слушаю вас, дон Игнасио.
— Что скажешь, если я арестую Гусмана и Суприно…
— А что они натворили, дон Игнасио?
— Бунтуют.
— Как это бунтуют?
— Меня хотят сбросить.
— Вас?
— Ну да, меня и Матео.
— А на что дон Матео жить будет? У него жена больная, дочка в Тандиле учится.
— Хотят нас сбросить.
— За что, дон Игнасио?
— Говорят, за то, что я не перонист.
— Чего? Не перонист? — Садовник хихикнул. — Да я же сам видел, как вы за Перона с кулаками на Гусмана лезли.
— Я их арестую.
Старый садовник призадумался.
— А что полицейский комиссар говорит?
От такого вопроса Игнасио вскочил, как ошпаренный, и бросился к велосипеду.
— Где комиссар?
Арестованный, убиравший коридор, поднял голову и вытянулся по стойке «смирно».
— Там, внутри, с младшим офицером Росси, с ними еще шестеро солдат. Меня из камеры он выпустил, приказал убрать караулку, полы помыть.
В кабинете, куда вошел Игнасио, никого не оказалось. Он быстро пересек помещение и, выйдя в патио, остановился.
Комиссар и Росси в аккуратно подогнанной и сверкающей свежестью форме стояли перед строем полицейских.
До Игнасио донеслись выкрики комиссара: «…чтобы покончить с врагами… без роду и племени… проникшими в Колония-Велу…»
— Рубен! Зайди ко мне в муниципалитет.
— Ты мной не командуй, Игнасио.
— Что за пакость ты задумал тут, одурев от жары. Сейчас же зайди в кабинет.
— Не пойду. И никто не пойдет. И пожалуйста, не командуй. Ты — предатель, Игнасио.
Поняв, что Рубен не шутит, Игнасио задержал на нем взгляд, затем резко повернулся и вышел.
В коридоре он спросил у арестованного:
— Как тебя зовут?
— Хуан Угарте, сеньор.
— Иди в муниципалитет и жди меня там.
— Слушаюсь, дон Игнасио.
Алькальд сел на велосипед и поехал. Арестованный затрусил вдоль по улице.
Нещадно палило полуденное солнце. Кто-то так сильно кричал в микрофон, что из репродукторов доносился только неразборчивый гул с присвистом. Наконец можно было разобрать:
— Компаньерос! Компаньерос! — Игнасио узнал голос Рейнальдо. — Компаньерос! Коммунисты Колония-Белы ставят препоны нашим справедливым просьбам о выделении средств на пункт «скорой помощи»! Тянут с решением воздвигнуть монумент Матери! Препятствуют строительству стоков для нечистот… Компаньерос! Долой предателей Игнасио Фуэнтеса и Матео Гуаставино! Вместе со Всеобщей конфедерацией труда и полицией города сорвем планы заговорщиков против Колония-Белы! Все как один, друзья, на поддержку компаньеро Суприно — руководителя хустисиалистов в нашем городе! Покончим с марксистской олигархией!
Затормозив, Игнасио, поставил велосипед около магазина. Старый большой дом некогда принадлежал его отцу, равно как и сам магазин, которым теперь ведала жена Игнасио.
Фелиса, завернув сто граммов ветчины и передав их девочке с длинными косичками, вытерла о передник руки.
— Уже закрываю, Игнасио. Обед почти готов.
— Не слышишь, о чем гудят репродукторы?
— Мне как-то ни к чему.
— Переворот, мать. Меня, как Перона, свергают!
— О чем ты?
— Закрывай лавку. Живо!
Фелиса сдвинула обе створки деревянной двери и повернула ключ на два оборота.
— Послушай, Фелиса, сейчас я должен уйти. Не открывай никому. Никому! Понимаешь?
— Игнасио! Что ты натворил, Игнасио!
Алькальд направился в спальню, из комода вытащил старенький пистолет марки «смит-вессон». Затем, пошарив между аккуратно сложенными простынями, собрал в горсть спрятанные там патроны. Пересчитал: ровно пятнадцать.
— Принеси мне ружье.
— Нет-нет, Игнасио. Что ты собираешься делать? Тебя же убьют!
— Такие паскудники да меня убьют? Скорее они сами в штаны наложат.
— Я позвоню Рубену!
— Вот этому-то сукину сыну я и влеплю.
Засунув за пояс пистолет и перекинув через плечо ружье, Игнасио поцеловал жену в щеку и по дороге к двери произнес:
— Жаль, бог не дал мне сына. Было бы с кем вместе драться.
На улице по-прежнему ни души. Со стороны центра — кварталов за шесть от дома Игнасио — доносился рев репродукторов.
Оглядевшись вокруг, Игнасио не нашел велосипеда.
— Мерзавцы, украли!
На стене, к которой был прислонен велосипед, кто-то нацарапал углем:
«ФУЭНТЕС ПРЕДАЛ ГОРОД ПЕРОНИЗМА!»
— Сволочи! Велосипед украли! Подлецы! Стрелять буду, а в муниципалитет все равно пробьюсь!
Но на пустынной улице не было никого, кто бы мог помешать ему осуществить это намерение. В окне напротив он увидел донью Сару, внимательно следившую за происходящим перед домом. Из соседнего подъезда прозвучал чей-то голос:
— Вперед, старина Фуэнтес!
Зной был невыносимый. Игнасио пошагал к перекрестку. За свои пятьдесят с небольшим лет он основательно полысел, и потому идти под палящими лучами солнца с непокрытой головой было совсем нелегко. Прилипала к телу рубашка, а под мышками и ремнем она уже до нитки пропиталась потом.
Неожиданно за спиной он ощутил, чье-то прерывистое дыхание. Послышался голос:
— Игнасио!
Обернувшись, Игнасио увидел Фелису с патронташем в руках:
— Ты забыл…
Он посмотрел на нее с едва заметной улыбкой:
— А кепи не прихватила?
— Нет, только патроны. Сейчас сбегаю и за ним.
— Не надо. Из дома никуда. Иди!
Миновав неторопливым шагом квартала два по главной улице, Игнасио остановился на углу и, прежде чем повернуть к муниципалитету, окинул его взглядом. У входа на посту стояли двое полицейских, вооруженных старыми автоматами.
— Эй, вояки! — окликнул Игнасио. Ответа не последовало. — Вояки! — повторил он.
Полицейские не отрывали глаз от подъездов соседних домов.
— Да я здесь, растяпы, на углу!
Полицейские повернулись в его сторону. Игнасио крикнул:
— Где комиссар?
— Комиссар Льянос ушел завтракать! — так же громко ответил один из полицейских.
Репродукторы умолкли. Было около часа дня, и город готовился к сиесте. Игнасио решительно направился к дверям муниципалитета. Однако один из полицейских преградил ему дорогу:
— Вход запрещен, сеньор!
— Чей приказ?
— Комиссара Льяноса, сеньор!
— Тебя как зовут?
— Гарсиа, сеньор!
— А тебя? — обратился он ко второму полицейскому.
— Комини, сеньор. Входить нельзя.
— А где остальные?
— В казарме, сеньор.
— Отлично! Кому вы подчиняетесь?
— Комиссару, сеньор.
— А когда его нет?
— Младшему офицеру Росси.
— А если и его нет! Полицейские переглянулись.
— Здесь командую я, черт побери!.. Смирно! — заорал Игнасио. Полицейские вытянулись в струнку.
— Тебя, Гарсиа, назначаю капралом и даю прибавку к жалованью. Сколько получаешь?
— С вычетами сто четыре тысячи, да еще пособие по многодетности, дон Игнасио.
— Получишь сто пятьдесят.
— Благодарю, сеньор.
— Капрал Гарсиа!
— Слушаюсь, сеньор!
— Пошлите полицейского Комини за садовником.
— Так точно, сеньор! Полицейский Комини!
— Слушаюсь, мой капрал!
— Бегом за садовником Мойяно! Живо!
Комини побежал к площади.
— Капрал Гарсиа!
— Слушаюсь, сеньор!
— Пойдемте, подпишу приказ о повышении.
— Слушаюсь, сеньор. Благодарю, сеньор.
Игнасио и Гарсиа вошли в помещение, где, сгорбившись на своем стуле, бледный от страха сидел Матео. Игнасио закрыл дверь на ключ.
При виде вошедшего алькальда Матео поспешно встал.
— Дон Игнасио! Нас сбросить хотят, дон Игнасио!
— Бери оружие! Будем драться!
— Что происходит, дон Игнасио?
— Нас называют большевиками.
— Большевиками? Как большевиками? Всегда я был перонистом… и в политику не лез никогда.
— Говорят черт знает что. Подготовь приказ о присвоении чина «капрал» полицейскому Гарсиа.
Матео сел за «оливетти» и застучал по клавишам машинки.
— Капрал Гарсиа, — раздался голос Игнасио, — муниципалитет будем защищать. Встать у того окна!
— Слушаюсь, сеньор!
Матео вытащил лист из машинки.
— Угодно подписать, дон Игнасио?
Увидев, что документ подписан, капрал выпятил грудь колесам.
— Что скажет моя смуглянка! — расплылся он в улыбке до ушей. В канцелярию вошли Комини с садовником.
— Сколько получаешь, Мойянито?
— Примерно восемьдесят три тысячи.
— Назначаю тебя управляющим садами и парками и повышаю оклад до ста двадцати тысяч.
— Спасибо, дон Игнасио, вы и не представляете, как они мне…
— Капрал Гарсиа, передайте ему свой пистолет!
— Для чего, дон Игнасио? — спросил Мойяно.
— Защищать город.
Все еще не разобравшись, о чем идет речь, садовник взял пистолет и принялся его разглядывать. До пенсии ему оставалось совсем немного, и, вероятно, потому руки у него слегка дрожали. С улицы донесся крик:
— Полицейский Гарсиа!
— Комиссар! — пролепетал Гарсиа, глядя на Игнасио. — Если он меня увидит, быть мне за решеткой.
— Полицейский Комини!
— Меня комиссар вызывает.
— Оставайтесь на месте, — отрезал алькальд и, помолчав с минуту, добавил: — Я сам… тут глаз да глаз нужен.
Комиссар стоял посредине улицы. С ним — младший офицер Росси, Гусман, Суприно, Рейнальдо и еще с полдюжины парней. Игнасио выглянул в окно.
— Выходи, Гарсиа, я тебе приказываю!
— Он меня увидел, дон Игнасио. Я пропал.
— Да нет, тебя он не видел. Сиди на месте.
— Гарсиа!
— Я пойду к ним.
— Постой, дружище. Кто тебя назначил капралом?
— Вы, дон Игнасио, но если я не появлюсь, нас всех арестуют.
— Не трусь. Если выйдешь, он в порошок тебя сотрет за то, что пропустил меня в муниципалитет.
— Комини! Выходи, мерзавец! — заорал комиссар.
— Комини, оставайся здесь! — рявкнул Гарсиа.
— Рехнулся, что ли?
— Ни с места, говорю тебе.
— Нас в тюрьму упекут, дружище.
— Не «дружище», а «мой капрал».
— Ни шагу, — отрезал Игнасио, приставив револьвер к груди полицейского. — Запри его в уборной, — приказал он капралу Гарсиа.
— Сдать оружие!
Комини бросил на пол автомат и пистолет. Капрал втолкнул полицейского в туалет и закрыл дверь на ключ.
— Слушаю, дон Игнасио.
— Приготовься защищать правительство.
— Здесь, сеньор алькальд, никто не пройдет. Мойяно, забаррикадируй дверь в патио!
— Хотите, чтоб я пулю получил?
— Я сам тебя пристрелю, если не подчинишься.
Мойяно, убедившись, что с ним не шутят, метнулся к двери.
Комиссар, стоя на противоположном тротуаре, размахивал руками. Росси вытянулся перед ним по стойке «смирно», а затем опрометью бросился выполнять полученное приказание. Суприно отдавал распоряжения нескольким парням в штатском, вооруженным автоматами и карабинами с укороченными стволами.
От раскаленного солнцем асфальта поднимались волны горячего воздуха. Росси появился на полицейском джипе; развернувшись, он остановил машину на углу, блокируя подходы к муниципалитету. Стали собираться зеваки. Снова загудел репродуктор:
— Граждане! Население города Колония-Вела! Мы ведем борьбу за свободу! Проворовавшийся Фуэнтес маскируется под перониста, он должен уйти с поста! Выкурим его из берлоги — выгоним из муниципалитета! Да здравствует Перон!
— С чего они взбесилась? — недоумевал Игнасио. — Матео, позвони в Тандиль интенданту.
— Будете говорить с интендантом?
— Именно. Если, его нет на службе, звони домой, пока линию не перерезали.
Матео поднял трубку и нервно забарабанил по рычажку. Через минуту-другую раздался знакомый голос телефонистки, спрашивающей номер.
— Кларита, соедини-ка меня с интендантом.
— Гарсиа, закрой створку, а то нас гранатами с газом закидают.
— Не закидают, дон Игнасио. Таких гранат у нас в казарме нет.
— Все равно закрой. А комиссар что делает?
— Баррикады. Старый козел приказал собирать на улице всякий хлам, от хромого Дурана тащат ящики из-под овощей.
Тем временем в канцелярии муниципалитета появились Хуан Угарте и Мойянито.
— Жизнь отдадим за Перона! — закричал Хуан Угарте в дверях.
— Куда ты запропастился? — спросил Игнасио.
— Наблюдал с крыши. Таких франтирёрами называют.
— Франтирёр? Партизан! — воскликнул Игнасио. — Ну да, конечно. Бери автомат и лезь наверх. Без моей команды не стрелять.
— Туда и собираюсь.
— Эй, друг!
— Что прикажете, сеньор?
— За что тебя арестовали?
— Сказать по чести, пьян был, сеньор. Я работаю на кирпичном заводе и иногда пропускаю стаканчик в лавочке старика Бустоса. И всякий раз, как меня сцапают, заставляют мыть камеры, а то и всю казарму. Кормят плохо, вот сам полицейский может подтвердить…
— Капрал, — поправил Гарсиа, — теперь я капрал.
— Повезло тебе с повышением! Ну ладно, пойду. Умрем за Перона!
— Соединили, дон Игнасио! — закричал Матео.
Алькальд рванулся к телефону.
— Алло! Сеньор Гульельмини!
— Я спал после обеда, у меня сиеста, Фуэнтес.
— Возникли затруднения, сеньор интендант. Тут взбунтовались комиссар полиции и партийный вожак. Последний говорит, что собирается навести порядок…
— А что собираетесь делать вы? — перебил интендант.
— Как что собираюсь делать? Вот вам докладываю. Сижу в осажденном муниципалитете. Нужна поддержка — полиция из Тандиля.
— Видите ли, Фуэнтес, проблемы Колония-Велы решайте на месте. И доложите мне завтра.
— Вы же интендант!
— Но виноваты во всем вы!
— Кто так решил?
— Высший партийный совет. Говорят, что Матео — коммунист, а вы его поддерживаете и следуете в определенном направлении, подобно молодежи…
— Какой молодежи?
— Ну, той, которая у вас парты в школе починила и уборку в пункте «скорой помощи» провела. Вы же хорошо их знаете. Они в вашем кабинете чувствуют себя как святой Петр в собственном жилище…
— Они славные ребята, дисциплинированные и к тому же перонисты.
— Дерьмовые они перонисты! — резко прервал разговор Гульельмини и бросил трубку.
В канцелярию влетел Хуан, взмокший от жары, из-под расстегнутой рубашки виднелись слипшиеся на груди волосы.
— Дон Игиасио, в ваш дом ворвались!
— В мой дом?
— Ну да. Арестовали вашу супругу. По радио передают, что нашли коммунистическую пропаганду и оружие.
— Такое уже говорят?
— Ну да. Книги Че Гевары, оружие.
— Провокация… ведь подкинуть могут… А при чем тут Фелиса?
— С ней обошлись грубо, дон Игнасио, простите меня за такое известие.
Игнасио почесал в затылке, закусил ус и негромко произнес:
— Разминка кончилась, в мои ворота уже назабивали голов. Хуан, сходи за нашей командой со склада. Расскажи все десятнику и приведи ребят сюда. Нет, лучше я отдам приказ по всей форме. Пиши, Матео.
— Да что писать? — спросил Хуан. — Всего-то восемь, не то десять старых дурней.
— Сколоти отряд! Дай им ломы, лопаты, ножи!.. И веди на площадь.
Сквозь щель в жалюзи Гарсиа наблюдал за улицей.
— У хромого все фрукты порассыпали. Похоже, нас атаковать собираются.
— Прежде мы по ним пальнем, — отрубил Игнасио.
Хуан выбрался из муниципалитета черным ходом.
Матео предложил:
— Дон Игнасио, я могу уйти по собственному желанию в отставку, и все уладится?!
— Ты не уйдешь, — проскрипел капрал Гарсиа, — ты сейчас отдашь жизнь за Перона.
— Жизнь за Перона, — тихо повторил Игнасио. — А что же сам Перон делает сейчас?
— Много народу собралось, глазеют на нас, — усмехнулся Гарсиа. — Собрались все, кто за нас голосовал.
Алькальд подошел к окну и старался выбрать щель, через которую можно было бы наблюдать.
— Игнасио Фуэнтес! — кричал на улице, сложив рупором ладони, комиссар полиции. — Подчинитесь закону, сдавайтесь. Вас будет судить партийный трибунал. Сдавайтесь!
Игнасио приоткрыл жалюзи и стволом ружья выбил стекло.
— Сдавайся сам, бунтарь!
— Это вы подбили на бунт полицейских! Верните Гарсиа и Комини!
— Попробуй сунься за ними, жирная свинья!
— Народ свидетель! А ты коммунист!
Игнасио выстрелил дуплетом. Мелкая дробь градом посыпалась на ящики из-под фруктов и опрокинула «баррикаду». Зеваки пустились наутек. Полицейский комиссар мигом хлопнулся на землю.
— Э-э-эх, дерьмо! — закричал Гарсиа.
Садовник заткнул пальцами уши. Игнасио вложил патроны в оба ствола. Матео забила дрожь. И вдруг зазвонил телефон:
— Слушаю, — трубку взял Матео.
— Компаньеро Матео? Соедините с доном Игнасио.
Пришлось передать трубку алькальду.
— Компаньеро Игнасио! С вами говорит Моран из организации перонистской молодежи. Мы хотим выразить вам нашу солидарность.
— Приходите, будем драться вместе.
— У нас сейчас идет очередная ассамблея. Если решат, мы придем.
— Прекрасно, выходите на площадь и присоединяйтесь к отряду муниципалитета. Постарайтесь захватить мегафон.
Едва Игнасио успел повесить трубку, как по фасаду здания дали очередь из автомата. Одна пуля угодила в окно и разнесла вдребезги стоявший на столе сифон.
— Ложись! — закричал капрал.
— Выпустите меня! — взмолился Комини из уборной.
Игнасио отполз к другому окну и продолжал наблюдать за тем, что происходит на улице.
Несшийся бегом к пикапу полицейский комиссар, поскользнувшись, растянулся на мостовой. С противоположной крыши трое парней снова открыли огонь. Игнасио и капрал притаились. Садовник выстрелил из своего пистолета и попал в капот тронувшейся было полицейской машины. Автомобиль как-то странно подпрыгнул и замер посреди улицы. На него с грохотом налетел грузовик.
