Взмахнул Пегас могучей гривой,
метнулся ветра веселей, —
и вот беседую игриво
с тобой, мой друг, — буржуй пугливый,
Кавказский пленник наших дней!
Узнай же, роза Кисловодска,
что все мы шлем тебе привет,
что нет покамест счетоводства,
что потолстел товаровед,
что сто рублей за мой автограф
любой извозчик уж дает,
что наш коммерческий географ —
сплошной еврейский анекдот,
что Розов ежиком острижен
(чтоб Керенскому подражать),
что глубоко Шустов обижен
и хочет старого опять,
что мне по-прежнему не спится
и тот же дух во тьме стоит,
что в мае я лежал в больнице
(был у меня аппендицит…)
Да, кстати — иль, верней, некстати, —
Тарасов — ветреный толстяк
с лицом наивного дитяти, —
порозовев, как некий рак,
мне рассказал твои победы
и, очи опуская вниз,
дрожащим голосом поведал
что получил ты первый приз…
Твоих фарфоровых сервизов
я вижу блеск, я слышу свист,
и все ж тебе кидаю вызов,
непобедимый теннисист!
You’ll lose the match, my little fellow,
не отрицай, — you’ll lose the match[1]
Ты к сетке подбежишь несмело,
мелькнет неуловимый мяч,
как мимолетное виденье,
как гений чистой красоты…
Изобразят недоуменье
твои прекрасные черты.
Как золотой бокал Моэта
я сэт мгновенно осушу,
и ты склонишься пред поэтом.
………………………………
А впрочем, — ерунду пишу;
не в этом дело.
Всё печально,
алеет кровь на мостовых.
Людишки серые нахально
из норок выползли своих.
Они кричат на перекрестках,
и страшен их блудливый бред.
Чернеет на ладонях жестких
неизгладимый рабства след…
