Тихий равномерный стук маленькой пишущей машинки «Оливетти» внезапно стих. Наступил тот момент, когда этот стук мне самому становится невыносим. Обычно это происходило после напряженной бессонной ночи, примерно в 7 утра. Я взглянул на часы — так и есть! Может быть, хоть в это время она соизволит подойти к телефону… Я снял трубку.
Над Лондоном вставал серый рассвет. К серой трубе напротив подлетел серый воробей и сел на нее.
— Мисс Бэкон занята и, к сожалению, не может подойти к аппарату, — ответил мне унылый голос миссис Даунби.
Черт побери! Да сколько это может продолжаться! Изуверка! Язычница! Для нее нет ничего святого. Меня! МЕНЯ!!! Променять на какие-то… какие-то… поцарапанные щепки! Но теперь все! Терпение мое лопнуло!
За последние две недели я слышал ее голос только раз. Она позвонила мне в два часа ночи.
— Привет, Джо! Он здорово попорчен, но я думаю, что справлюсь с ним. Он совершенно потрясающий!
— Кто потрясающий?
— Мой папирус! Иногда мне кажется, что это дело не для меня, а для тебя… Сплошные загадки… Ну, в общем, я тебе позвоню, когда закончу.
— Кэрол, ты можешь говорить яснее?
— Пока нет. Это поразительная история, Джо! Через несколько дней я расскажу тебе все. Я в таком возбуждении, Джо. Вчера для успокоения решила почитать какую-нибудь из твоих книжек. Даже не знаю какую, потому что сразу заснула. Ну спокойной ночи, дорогой.
Нет, не я владычествовал в сердце этой археологини, а остров Крит, окруженный легионами тайн и островков Эгейского моря.
— Черт бы всех побрал! — выругался я вслух и посмотрел на незаконченную страницу, торчавшую в машинке. Выдернув ее из каретки и смяв в бумажный ком, я швырнул его в сторону мусорной корзины. И не попал.
— Черт бы всех побрал!!! — заорал я.
— Кхе-кхе… — послышалось деликатное покашливание. — С добрым утром, сэр.
На пороге стоял Хиггинс в белой манишке, совершенно неподвижный, идеально выбритый и серьезный, как священник.
— Я слышал, что вы не ложились, и приготовил вам завтрак. Он накрыт в столовой. Яйца, ветчина, кофе, гренки — все, как вы заказывали.
— О, чудесно, — пробормотал я, поднимаясь из-за стола и обходя его. — А ведь скоро лето, Хиггинс… — Я поднял с пола скомканный лист и аккуратно положил его в корзину для мусора.
— Да, сэр…
— Надо будет уносить ноги из Лондона…
— По-видимому, сэр.
— Как только я улажу кое-какие… хм… дела, мы с вами дадим друг другу пару недель отпуска.
— Большое спасибо, сэр. — Невозмутимость моего дворецкого вызывала во мне просто какой-то священный трепет. Внезапно подобие легкой улыбки тронуло уголки его губ. — Я как раз внес деньги за заграничную поездку, сэр, и предупредил, что время сообщу позднее. Но, если вы позволите, я хотел бы напомнить о гренках…
— Заграничная? А в какую страну?
— В Грецию, сэр. Это недорогая поездка, ее организует бюро Кука.
От изумления я открыл рот.
— Хиггинс, почему именно в Грецию?
— Видите ли, сэр, — Хиггинс кашлянул. — Когда в последний раз мисс Бэкон ждала вас здесь, помните, у вас сломалась машина, она была столь любезна, что рассказала мне о своей работе. Она так прекрасно говорила о Греции, сэр, что я решил когда-нибудь обязательно побывать там и увидеть все своими глазами.
— Хм… Я вижу, меня окружили поклонники античности… Но я бы не доверял чересчур мисс Бэкон: у нее весьма специфическое отношение к этой части земного шара. Хотя Греция — действительно очень красивая страна, летом там всегда хорошая погода, и эта поездка придаст вам новые силы для борьбы с нашей чудесной английской осенью, чтоб она провалилась.
— Да, сэр. Газеты уже в столовой…
— Иду, иду, Хиггинс.
Я посмотрел на свои черные от пишущей ленты пальцы, но до ванной дойти не успел. Потому что зазвонил телефон.
Ее голос был свежим, звонким и веселым.
— С добрым утром, дорогой мой писатель.
— А… Это ты, маленькая, очень умная мисс… Я звонил тебе полчаса назад.
— Знаю, Джо, я закончила! И теперь свободна, как птица. Ты уже завтракал?
— Нет, моя прелесть, и Хиггинс теперь очень переживает за гренки.
— Ах, какая жалость, что тебе придется огорчить его еще больше. Я звоню тебе, чтобы пригласить к себе на завтрак.
— Отлично! А как твой папирус?
— Я же говорю, что только что закончила его расшифровку.
— Ты тоже работала ночью? — радостно воскликнул я.
— Джо, я не вставала из-за стола в течение последних двадцати четырех часов. И теперь умираю от голода.
— Буду у тебя через полминуты…
Приняв такое невыполнимое решение, я побежал в ванную, на ходу потирая небритый подбородок.
С новой стрижкой, в облегающих черных брючках и белой полотняной блузке Кэрол была похожа на гибкого, загорелого пятнадцатилетнего мальчишку. Глаза ее лучились так, как это бывает только в детстве.
— Слушай, ты выглядишь так, как будто сто лет ничего не делала! Что же это начнется на симпозиумах, если все ученые будут похожи на тебя?
— Не понимаю, о чем ты… — Кэрол рассмеялась, но тут же лицо ее приняло самое серьезное выражение. — Я прошу тебя, выслушай меня. Ты просто обязан узнать всю эту историю! Ни о чем другом я и думать не могу. — Она решительно высвободилась из моих объятий. — Хочешь верь, хочешь нет, но если то, что я поняла из папируса, окажется правдой, то можно считать, что мисс Кэрол Бэкон внесла свою посильную лепту в историю нашей цивилизации.
Я понимающе кивнул головой.
— Еще коллега Шекспир писал, что совершенно необходимо самому хорошо отзываться о себе, ибо другие за нас этого, с такой же уверенностью, никогда не сделают. До сегодняшнего дня я считал тебя человеком скромным и…
— Перестань, Джо! Я скромная. Скромная и очень голодная. — И она исчезла на кухне.
Постояв какое-то время, тупо глядя на закрывшуюся за ней дверь, я вздохнул и медленно направился в столовую. Сев у сервировочного столика, я закрыл глаза. Было тепло и тихо. Где-то неподалеку играло радио…
Когда с завтраком было покончено, мы, захватив чашки с крепким кофе, перешли в маленькую светлую комнату, которая одновременно являлась спальней Кэрол и ее рабочим кабинетом. Подойдя к письменному столу и осторожно приподняв белую марлю, Кэрол извлекла оттуда продолговатый предмет небольших размеров.
— Осмотри его внимательно. Только, умоляю, Джо, осторожно!
Она подвинула ко мне бурый потемневший лист, покрытый с обеих сторон тонким стеклом, скрепленным прозрачной клейкой лентой.
Я склонился над папирусом. Его покрывали ровные, красивые, слегка поблекшие греческие буквы, местами совершенно неразборчивые. Внизу был виден рисунок, изображавший стоящую женщину в длинной, закрывающей ступни одежде. В широко разведенных руках она сжимала каких-то тварей, напоминающих змей. Голову женщины украшала тройная, четко заштрихованная тиара, на которой сидела птица со сложенными крыльями. Рисунок сохранился гораздо лучше, чем текст, видимо, из-за того, что во время тысячелетнего пребывания в земле он находился в середине свитка, далеко от его поверхности.
Приблизив лицо почти вплотную к рисунку, я прочитал надпись у ног женщины: Атана Погниа Ветры Голуби Лабиринт.
Оторвавшись от папируса, я взглянул на Кэрол:
— Мой греческий, конечно, оставляет желать лучшего, но все же мне кажется, что это не классический древнегреческий язык?..
Кэрол смотрела на меня широко открытыми от удивления глазами.
— Джо, ради Бога, откуда ты знаешь об этом?
— Не знаю. Я догадываюсь только, что Атана — это не ошибка, а просто древняя форма имени Афина. Ведь человек, имевший столь великолепный почерк, должен был знать, как пишется такое известное имя?..
— Так… Какие еще выводы?
— Не требуй слишком много от скромного автора детективных романов. Словом Потниа, как мне кажется, пользовался Гомер применительно к богиням. Его можно перевести как госпожа, хозяйка, не так ли? — Я снова присмотрелся к папирусу. — Таким образом, подпись под рисунком гласит: Атана, Госпожа Ветров, Голубей и Лабиринта.
