Естественно, не моя. Но я столько понаписал о больных, медиках и разных людях, что хочется как-то отметиться.
И вот я напрягаю воображение.
Звонит домофон, я распахиваю дверь и впускаю за стол многочисленных людей. Они едва помещаются, иным женщинам недостает места..
Среди рассевшихся вкруг стола: Горавтотранс, Собес, Горздрав, Госнаркоконтроль, ФСБ, милиция, прокуратура, Ленэнерго, Ленгаз, ФНС, соседи снизу, сверху и раком, сберкасса и почта, юристы, судьи, замужние тести, агенты и дилеры, армия, флот, авиация, СЭС, ГБР, а также девушки, со слезами на глазах увидевшие Иегову.
Они все смущенно молчат, а я все чувствую себя обязанным их чем-то развлечь.
И начинаю рассказывать, как кот ухитрился насрать на кухне с самого утра. Я приношу им в доказательство тряпку, и они отшатываются в волнении.
Качество жизни! сколько в этом звуке.
Вот я читаю про рассеянный склероз.
Он сидит в коляске, ноги спастичные, не чувствует почти ни хрена, речь скандирована, умом ослабел, глотает хреново, смеется не по делу, эйфоричен - и ему лечат сексуальную дисфункцию.
Специальными средствами, в том числе - импотенцию.
Возникает вопрос: не лечить?
Я не знаю. Возможно, рядом вьется курочка-ряба, для которой он мил, как и прежде, за такого и вышла, когда он еще ронял гармонь только изредка. Но я бы сто раз подумал. Есть же телевизор, в конце концов. А силденафил дорогой и вряд ли поможет.
Но ему же хочется себя ощущать! Ведь всякому хочется! Место на кладбище, купленное наперед - тоже качество жизни?
Но как ему жить? Качественно. А качества нет и не будет. Тогда наступает иллюзия качества в виде измученной курочки-рябушки, катетера, локтевого изучения предстательной железы. Очередной вопрос для марксистов: что делать?
Кто виноват - ясно, врачи-убийцы, но поговаривают на вирус. Напрасно, его не шлепнешь в подвале.
Бомж отморозил ногу.
Нассал себе в валенок.
Взяли пилить. Конечность. Чтобы совсем отпилить. Анестезиолог сделал местную анестезию, сидит в стороне, курит.
Бомж лежит, ему не видно, что там такое пилят, только слышно. Пила визжит!
Оживлен и доволен:
- Хорошая у вас пила! Я сам плотник...
Снились лекарства. Очень интересно.
Я сидел перед полной докторшей-терапевтом и просил анафранил.
- Вы знаете, - сказала она мне воодушевленно, - анафранила нет, но зато есть панскам. Посмотрите, побочное действие одно и то же.
Я превратился в сияющего профессора-экзаменатора, наслаждающегося моментом.
- Скажите, - спросил я вкрадчиво, - от чего лечит панскам?
Она молчала.
- Ну, скажите, - допытывался я, зная, что не скажет.
Она продолжала молчать.
- От за-по-ра, - внушительно произнес я по слогам, как маленькой. - А анафранил...
Она знала и спохватилась, и раскрыла рот, чтобы сказать, но я не дал:
- От депрессии, - договорил я за нее. - А побочное действие у них одно и то же. Поняли?
Вся красная, она кивнула. Хотела втереть мне очки. Я же даже наяву знаю, что никакого панскама не бывает.
Мы стояли посреди Невского проспекта, я отвернулся, она двинулась в сторону Дворцовой площади.
- Увидимся, - улыбнулся я ей, зная, что этого никогда не случится.
Как у кого горячка, так все заражаются.
Один все просил шашлыка с пивом, так на другой день вся палата хотела пиццу и гамбургер.
Делирий, белая горячка.
Клиент, запертый в изолятор, сломал железную дверь, дал в морду санитару и сломал ему руку. Потом доктор его связал и ушел.
Утром, коллега:
- Представляешь! - говорит. - Дверь сломал, говорит! Руку сломал, говорит! Я его галоперидолом...
- А чего там?
- Так бредит же...
- Да нет, правда...
К вечеру у меня созрел диагноз: это грипп, не вполне обычная и потому особо гнусная форма.
Я его узнал безошибочно.
Ну, что можно сказать о гриппе?
Грипп разносит Кулёв.
Кулёв - обтекаемый мужчина лет сорока пяти, из рабочих, мой давнишний пациент.
Помню, как раз началась эпидемия гриппа, а я лечил Кулёва от радикулита и велел ему прийти на прием через три дня.
Кулёв вбежал в кабинет. Лицо его распухло, глаза слезились. Он сел на стул, подался ко мне и, разбрызгивая слюну мне в лицо, закричал, что заболел гриппом. Он прямо-таки подался ко мне, шумно дышал.
Перед этим он послушно высидел в очереди ко мне, общаясь с людьми.
Я заболел через несколько часов.
Наверное, на днях мне случилось где-нибудь соприкоснуться с Кулёвым, и вот наступили последствия.
Я уверен, что птичий грипп тоже разносит Кулёв, потому что у некоторых существ имеется, как выражаются медики, особая тропность к разного рода заразе
Лежала говорящая бабушка, 100 лет. Так и написано на койке: Век. Сломала бедро. И ей решили забить туда железный гвоздь.
Все: да на что?
Хорошая такая бабушка. Все что-то искала в себе, очень любила покушать. Марлечку жевала какую-то. Шесть подклюк из себя выдрала с растворами, а они ж подшитые, и выпила все из трубочек, все капельницы.
Гвоздь забили.
Ну, померла через недельку. Батюшка там ничего, дело знает. Пошепчет - и через пару часов отходит.
Еще возмущался кто-то: плохо лечили.
Есть такой фильм ужаса "Хостел". Там в одном кадре вид - прямо из операционной токсовской больнички. Колоколенка там. Доктор с мяском.
Приемное отделение.
Два привязанных человека.
Белая горячка и инсульт. Инсульт лопочет:
- Бла-бла-бла-бла.
Горячка. Возмущенно: бла-бла-бла.
- Черте что. - возмущается инсульт.
- Знаешь, какое главное врачебное правило?
- Не навреди?
- Нет. Прежде чем что-то сделать - подумай.
- А это не одно и то же?
- Не совсем...
С удовольствием ухватил за отмороженный конец телепередачу о нагом старце Порфирии Иванове. Сей старец был свят и подобен богу, ходил в подштанниках зимой и после смерти трое суток оставался теплым.
Последователи считают, что старец жив. Учитель осеменил одну свою ученицу. Планировалось следующее: она должна была родить, но после дитя у нее отберут и будут кормить исключительно совокупной биоэнергией всех ивановцев, пока старец не вселится в него и не продолжит жить дальше в тех же самых хоругвеносных трусах.
Любопытно, что эксперимент остановила милиция. Старца отвели в участок и оштрафовали, а ученицу - в роддом.
Но ивановцы верят, что младенца подменили, и старец жив назло милиции.
По-моему, таким методом должны размножаться очень многие отечественные объединения, группировки и собрания. Правда, тогда наступит демографическая катастрофа, а это противоречит планам правительства.
Мне в больнице бабуля-заведующая совала листовку старца, а ей больные дали, хотя старца уже и не было в живых. Там была поэма, называлась "Детка".
"Детка" не просто поэма, но и некое учение, вроде чучхе. Детку надо воспринять.
Как это там было? "Здесь, на этом на бугре..."
Нет, не помню.
Он взволнованно прижимал руки к груди и настаивал:
- Доктор, у меня на носу культурное мероприятие!...
- Я вижу, - кивал доктор, вынимая йод и бинты.
Размышляя на неврологические темы, я пришел к заключению, что некоторые аспекты человеческого бытия в неврологии не уничтожаются, а наоборот - доводятся до крайности.
Людей можно грубо разделить на два типа: тех, кто ни хрена не понимает, что им говорят, и тех, кто все понимает, но сами не в состоянии связать пару слов, потому что Бог не дает рогов бодливой корове.
После приличного инсульта эти качества разбегаются по полюсам.
Помню, была у меня одна больная, когда я некоторое время бесславно заведовал отделением в Сестрорецком Курорте. Она абсолютно ничего не понимала, в том числе и себя саму, и на все говорила "Исин".
- Исин. Исин.
Сидим мы с медсестрой в моем кабинете и готовимся приступить к выяснению отношений. Распахивается дверь: стоит, в цветастом халате.
- Исин! Исин!
Медсестра - прикуривая и лениво поворачивая голову:
- Что опять Исин?..
Я смотрел мягко и доброжелательно.
После моего лечения наметилась положительная динамика, и эта женщина расширила свой словарный запас. Она стала говорить "Исин Тудум".
- Исин Тудум!... Исин тудум! - настойчиво, с заклинающими интонациями.
И был очень старенький и очень симпатичный профессор, с которым стряслась противоположная беда. Он все понимал, но на все обращения разводил руки и горестно говорил:
- Ничего нет, лапочка. Ничего.
Как он был прав.
Я почти не читаю газет.
Я их начитался на всю жизнь, когда работал в больнице. Покупал ежедневно штуки по четыре и разгадывал все четыре кроссворда, и еще сканворд успевал.
Но иногда газета мне все-таки попадает в руки.
Продолжаю читать газету, которую начал позавчера. Называется АиФ. Там что ни статья, то откровение: вырастили зубастых кур и так далее. И напечатано интервью с директором НИИ трансплантологии.
Директор в ответ на вопрос корреспондента ответил, что технически пересадить голову можно, но его смущают моральные аспекты.
Я, наверно, совсем отстал от современной науки. Но шесть лет тому назад, в больнице, у нас было принято считать, что при анатомическом перерыве спинного мозга наступает дело-дрянь и ни хрена не восстанавливается. Как же они будут шить эту голову?
И мораль, конечно, имеет место. Если у кого-то голова больная, а туловище здоровое, то туловище можно взять в качестве донорского симптомокомплекса. Определяется ли личность головой? Каким именем будут называть акцептора туловища? И не явится ли акцептором само туловище, то есть все наоборот, а дающий голову - донором?
Но идея заманчивая, конечно. Это всем будет только лучше, если поймать какого-нибудь дебила, отпилить ему голову и пришить новую - от писателя, скажем, который скоро скончается от цирроза печени.
Меня надо приковать наручниками к батарее и никуда вообще не выпускать, потому что расстройство не то что сплошное, а просто одно и то же, одинаковое, изо дня в день.
Пошел в аптеку за анальгином.
Передо мной - гладкая дородная дура (это я заранее, потому что потом там были поиски денежки в кошельке, спрашивание мешочка, отказ купить мешочек за два пятьдесят, спрашивание о бесплатном мешочке, сожаление по поводу отсутствия в природе такого мешочка - все это ерунда, я и не буду про это писать); спросила валидол.
"И вот этих четыре штучки, как они называются" (променад через всю аптеку): Аскорбиночка!
Аптекарша, которой я всегда почему-то побаиваюсь, не расслышала. Ей послышалось, что нужен арбидол, а не валидол.
- Взрослый или детский?
- А давайте и взрослый, и детский...
Детский валидол, умереть.
На разбирательство ушло еще какое-то время, и мне расхотелось анальгину.
Поступила старушка.
Курлы-бурлы, да бурлы-курлы. Буйная, привязали.
Рядом сосед лежит, вокруг него советские самолеты летают.
Вот они так лежали курлы-бурлы, а потом он ей вдруг злобно говорит:
- Дура!
А она ему:
- Сам дурак!
Доктор заинтересовался: а по-каковски же вы это говорите?
- Вам этого не понять. Это очень древнее эльфийское наречие.
Доктор даже грузить ее не стал галоперидолом, чтобы другая смена послушала.
Мы вернемся к истокам. Когда гуманной медициной гуманно правили гуманные Мудров, Пирогов... его заспиртованные препараты до сих пор где-то хранятся как образцы врачебного мастерства. Кудесник, пильщик, топограф.
Срезы такие анатомические. Мясные.
Доктор пришел к главному и сказал, что ему надоело лечить белую горячку галоперидолом. Для тех, кто боится этого слова, применим эвфемизм: ставить галочку.
Не надо больше ставить галочку.
Надо похмелять.
Главный растроганно согласился.
- Я теперь полсоточки ставлю, - трубит доктор. - Достаточно, да. На подносе стоят, обычно стаканчика три. Спиртик, конечно. Трое обычно и выступают.
Я отработал вечернюю смену в петергофской поликлинике, выпил пивка, сел в электричку и поехал домой.
В тамбуре вместе со мной курили сотрудники Петергофского Музея-Дворца-Заповедника. Это были Петр Первый и его дружок Меншиков.
Переодетые, они были много пьянее меня.
Между нами завязалась дружеская беседа.
Царь Петр все больше курил, балагурил Меншиков.
Я рассказывал, что работаю участковым доктором-невропатологом. Что очень много и долго работаю, очень стараюсь, очень люблю людей, особенно пожилых. Что ни с кого не беру денег - и это правда. Что принимаю без номерка. Что я еще очень молод и верю в то, что все может быть замечательно.
У Меншикова слезились глаза. Петр в треуголке молчал и смотрел в окно на проплывавший мимо колхоз Красные Зори.
- Не меняйся! - с чувством попросил Меншиков, повидавший - надо думать - государевых докторов. - Только не меняйся!...
Я обнял его.
Он только качал головой и умиленно смотрел на меня, не веря в ангела.
- Я не изменюсь, - торжественно пообещал я Меншикову.
Но я обманул его. Я изменился.
Есть такой психиатрический термин.
Рассказали мне тут историю, как к доктору пришла семейная пара, где муж все время трагически молчал, а жена жаловалась на свекровь. За то, что та пару лет назад наорала на нее в лифте.
Знаете, я бы насторожился сразу после лифта, который пару лет назад. Ко мне ведь такие приходили.
Люди считают, что невропатолог - от нервов. Что он утешает, если нервничаешь, когда на них наорут в лифте пару лет назад. Они не понимают, что я человек грубый, что мне милее радикулит или инсульт, а в их случае - перелом основания черепа. Вот они и жаловались на. Разное.
Посмотрел, кусил, назвал змеей.
На эти случаи у нас во дворе поликлиники имелся двухэтажный желтый домик с безотказным доктором Милокостом, который принимал всех, кого я к нему отправлял. В этом психиатрическом домике они исчезали навсегда., ко мне ни один не вернулся. А от меня на всякий случай, сразу - нейролептики, да потяжелее, чтобы обида и скорбь двухлетнего образца отступили на заданные позиции.
