Меня всегда пугали телефонные звонки. И все же я абсолютно спокойно спросил невестку, как и почему она убила моего брата, когда та позвонила мне в два часа ночи и сообщила эту новость.
– По телефону не объяснить, Артур. Сообщите в полицию и приезжайте. Да, и скажите, что тело Боба находится на вашем заводе.
Только опустив трубку на рычаг, я вполне осознал случившееся и похолодел от ужаса. Набирая номер полиции, я дрожал как осиновый лист.
Трубку снял инспектор полиции Твинкер. Он же взял на себя руководство следствием и сказал, что сейчас приедет.
Не успел я натянуть брюки, как перед домом остановился автомобиль.
– Скажите, мистер Браун, на заводе есть ночной сторож? – спросил инспектор, трогая с места. – Он вам не звонил?
– Да… То есть нет. Это очень странно. Должно быть, он попал на завод через свою лабораторию, где часто работал допоздна.
– Разве мистер Роберт Браун работал не с вами?
– Нет. Он занимался исследованиями для Министерства авиации.
– А в чем они состояли?
– Он почти не говорил о своей работе – это государственная тайна, но Министерство, надо полагать, было в курсе. Я знаю лишь, что он был на пороге важнейшего открытия.
Тело было распластано на рельсах, ведущих к электрическому пресс-молоту. Голова и правая рука буквально смешались с металлом молота.
Посоветовавшись с коллегами, инспектор Твинкер повернулся ко мне.
– Как поднимают молот, мистер Браун?
– Сейчас я его приведу в движение. Пульт управления здесь. Смотрите, инспектор. Молот поставлен на мощность 50 тонн, спуск – на нуле.
– Ну нуле? – переспросил инспектор.
– Иными словами – на уровне пола. И кроме того, его настроили на единичные удары, то есть он должен подниматься после каждого удара.
– А постепенно нельзя поднять?
– Нет. Скорость подъема не регулируется.
– Так… Не могли бы вы показать, что нужно сделать?
Неотрывно глядя на расплющенное тело брата, я до отказа нажал черную кнопку подъема молота.
Раздался ужасающий свист, всегда вызывавший в моем воображении фигуру шумно вздыхающего великана, и тяжелая стальная масса на удивление мягко поднялась. Я уловил приглушенный звук, с которым тело отлепилось от металла, и испытал панический страх при виде обнажившегося коричневато-красноватого месива.
Инспектор Твинкер расследовал случай на протяжении многих месяцев.
Анн, всегда такая уравновешенная, была объявлена невменяемой, и процесса не состоялось.
Обвиненная в убийстве мужа, она доказала, что отлично справляется с гигантским молотом. Но почему она его убила и как получилось, что он сам лег под молот, объяснить инспектору она категорически отказалась.
Ночной сторож, конечно, слышал гудение молота и показал, что молот ударил дважды. Стрелка счетчика, после каждой операции возвращавшаяся к нулю, подтверждала, что механизм был настроен на два удара.
Однако невестка утверждала, что воспользовалась им лишь раз.
Инспекторы Министерства авиации сообщили инспектору Твинкеру, что брат уничтожил перед смертью ценнейшие инструменты и бумаги.
Судебные экспертизы обнаружили, что у Боба в момент кончины была забинтована голова – Твинкер показал мне тряпку, в которой я не мог не узнать обрывка скатерти, покрывавшей один из столов в лаборатории.
Анн поместили в клинику Бредморского института, где содержат психически больных преступников. Гарри, ее десятилетнего сына, я забрал к себе.
Я навещал ее каждую субботу. Два-три раза со мной ездил в клинику инспектор Твинкер, который, как я понял, бывал там и без меня. Но нам ни разу не удалось вытянуть что-либо из моей невестки, которая стала равнодушна ко всему. Иногда она вышивала, но ее излюбленным занятием сделалась ловля мух, которых она внимательно осматривала перед тем, как отпустить на волю.
У Анн был один-единственный срыв – скорее нервный, нежели психический, когда она увидела, как санитарка убила перед ней муху. Для того, чтобы успокоить Анн, пришлось даже впрыснуть ей морфий.
Часто я брал с собой Гарри. Она обращалась с ним дружелюбно, но не проявляла никакой привязанности.
В день, когда у Анн был припадок из-за мухи, ко мне заглянул инспектор Твинкер.
– Я убежден, что в этом ключ к разгадке.
– Не вижу ни малейшей связи.
– Что бы ни говорили доктора, я уверен, что миссис Браун в полном рассудке. Даже когда она рассматривает мух.
– Тогда чем вы можете объяснить ее отношение к собственному сыну?
– Она или боится, или хочет уберечь его. Возможно, что она его даже ненавидит.
– Не понимаю.
– Вы не заметили, что при нем она никогда не ловит мух?
– Пожалуй. И все же я ничего не понимаю.
– Я тоже, мистер Браун. И боюсь, что, пока миссис Браун не выздоровеет, мы так ничего и не узнаем.
– Врачи говорят – надежды нет…
– Ваш брат не проводил экспериментов с мухами?
– Не думаю. А вы не спрашивали экспертов из Министерства авиации?
– Спрашивал. Они подняли меня на смех.
– Дядя Артур, а мухи долго живут?
Мы завтракали, и племянник заговорил после того, как мы с ним долго молчали. Я взглянул на мальчика поверх прислоненного к чайнику «Таймса». Как все дети, Гарри обладал способностью задавать такие вопросы, которые ставили взрослых в тупик.
Однако про мух он спросил впервые, и у меня мороз по коже прошел – вспомнились слова инспектора.
– Не знаю, Гарри. А почему ты меня об этом спрашиваешь?
– Потому что я видел муху, которую тогда искала мама.
– Мама искала муху?!
– Да. Муха, конечно, подросла, но я ее все равно узнал.
– Где ты видел эту муху, Гарри? И что в ней такого особенного, детка?
– На вашем письменном столе. Голова у нее не черная, а белая, и лапка тоже не такая.
– Когда ты в первый раз увидел эту муху?
– В тот день, когда уехал папа. Она была в его комнате, и я ее поймал. Потом прибежала мама и велела ее выпустить. А потом опять приказала поймать.
– Она наверняка уже умерла, – проговорил я, вставая из-за стола и не спеша направляясь к кабинету.
Но закрыв за собою дверь, я одним прыжком очутился у письменного стола. Мухи на нем не было.
Слова племянника, перекликавшиеся с репликой инспектора о том, что смерть моего брата каким-то образом связана с мухами, потрясли меня до самой глубины души.
Я впервые задал себе вопрос: так ли безумна моя невестка? Если необъяснимый несчастный случай, акт безумия, каким бы странным и ужасным ни казался он, был приемлем, то при мысли, что невестка, находясь в здравом рассудке, смогла так жестоко убить собственного мужа – при этой мысли меня прошибал холодный пот. Что могло послужить причиной чудовищного преступления?
Я припомнил все беседы Анн с инспектором Твинкером. Он ей задал сотни самых разнообразных вопросов.
Анн вразумительно ответила на все, касающиеся ее жизни с мужем. Но были вопросы, на которые она всегда реагировала одинаково:
– На этот вопрос я не могу ответить, – спокойно и просто говорила она.
Она окружила себя стеной, которую инспектор не сумел пробить. Тщетно пытался он менять темы разговора, задавать вопросы, не имеющие отношения к несчастью. Анн отвечала любезно и спокойно, не проявляя признаков нервозности. Но как только инспектор пробовал заговорить с ней о несчастном случае, он натыкался на непробиваемую стену: «На этот вопрос я не могу ответить».
Инспектор уловил в ее ответах лишь одну-единственную ложь. Анн утверждала, что привела молот в движение только раз, тогда как ночной сторож слышал два удара и счетчик показывал цифру два.
Инспектор Твинкер не раз пытался использовать эту ее ошибку для того, чтобы разрушить несокрушимую стену молчания. Но Анн однажды невозмутимо заткнула и эту единственную щель.
– Да, – проронила она. – Я солгала, но почему, не могу сказать.
– Это ваша единственная ложь? – в упор посмотрел на нее инспектор в надежде повергнуть женщину в смятение и взять инициативу в свои руки. Но вместо привычного ответа услыхал короткое:
– Да. Первая и последняя.
Анн, понял он, тщательно заделала единственную щель в своей стене.
В душе у меня поднималось чувство отвращения и даже ненависти к невестке: если она не безумна, как мы думаем, значит, она ловко притворяется безумной, чтобы избежать заслуженного наказания. Да, инспектор, пожалуй, прав: мухи как-то связаны с трагическим событием, если только, конечно, и они не помогают ей симулировать безумие.
Но как объяснить пассивность жертвы?
Мой брат был из тех ученых, которые придерживаются принципа «Семь раз примерь – один раз отрежь». Не признавал интуиции и гениев. Не был похож на рассеянного профессора, разгуливающего под дождем с закрытым зонтиком в руках. Он вел себя совсем обыкновенно, обожал животных и детей и без колебаний бросал работу, чтобы пойти с соседскими ребятами в цирк. Игры предпочитал логические, точные: биллиард, теннис, шахматы, бридж.
Чем же тогда объяснить его смерть? Зачем он полез под молот? О пари для проверки смелости не могло быть и речи – брат никогда не заключал пари и частенько смеялся над людьми, которые этим занимались. С риском вызвать неудовольствие знакомых он утверждал, что пари – это сделка между глупцом и вором.
Оставалось два предположения: или он внезапно сошел с ума, или у него были какие-то причины просить свою жену убить его таким необычным способом.
Я долго ломал себе голову и решил не сообщать инспектору о нашем странном разговоре с Гарри, а самому побеседовать с Анн.
Была суббота, приемный день. Анн мгновенно спустилась в холл – должно быть, ждала меня. Пока я думал, с чего начать этот тягостный разговор и как перейти к трагическому случаю, Анн заговорила первая.
– Артур, я хочу задать вам вопрос.
– Я вас слушаю, Анн. Пожалуйста.
– Как долго живут мухи?
В смятении вскинув на нее глаза, я чуть было не проговорился, что сын ее несколько часов назад задал мне тот же самый вопрос, но вовремя прикусил язык.
Мне пришло в голову использовать этот факт для того, чтобы, наконец, пробить ее сознательную или подсознательную оборону.
Не спуская с невестки глаз, я ответил.
– Точно не знаю… Но муха, которую вы ищете, Анн, была вечером в моем кабинете.
Удар, видно, пришелся в цель. Анн резко повернула голову. Рот ее исказился в безмолвном крике, широко раскрытые глаза кричали.
Я успел придать себе равнодушный вид. Преимущество, которое, я чувствовал, было сейчас на моей стороне, я мог удержать, лишь сделав вид, что мне уже все известно.
– Вы убили ее? – прошептала она.
– Нет.
– Но вы ее поймали! – вскинула она голову – Она у вас! Дайте ее мне.
– Нет, у меня ее нет с собою.
– Но вы ведь догадались, правда?
– Ни о чем я не догадался, Анн. Знаю только, что вы здоровы. Вы или должны мне все сказать, чтобы вместе решить, что делать, или…
– Или что, Артур?
– Или инспектор Твинкер получит муху в течение двадцати четырех часов.
Невестка долго сидела неподвижно, уставясь взглядом на кисти тонких рук, бессильно лежавших на коленях.
Потом промолвила, не поднимая глаз:
– Если я все расскажу, вы обещаете, ничего не предпринимая, уничтожить муху?
– Нет, Анн. Пока я ничего не знаю, я ничего не могу обещать.
– Артур! Поймите, я обещала Бобу, что эта муха будет уничтожена. Я обязана выполнить обещание. До этого я ничего не могу сказать.
Анн взяла себя в руки, и я почувствовал, что вновь тону в трясине безысходности.
Отчаявшись, я бросил наобум:
– Анн! Вам должно быть ясно, что с того момента, как муху исследуют в лаборатории полиции, у них будут доказательства того, что вы здоровы. И тогда…
– Нет, Артур! Умоляю вас не делать этого ради Гарри…
– Тогда расскажите мне все, Анн. Поймите – это в интересах Гарри. Так я сумею лучше защитить его.
– От кого его защищать? Неужели вы не понимаете, что если я здесь, в сумасшедшем доме, то только в интересах сына: он не должен знать, что его мать приговорили к смертной казни за убийство его отца.
– Анн, интересы вашего сына так же дороги мне, как вам. Клянусь, если вы расскажете подробности, я сделаю все от меня зависящее, чтобы уберечь и защитить его! Но если вы откажетесь говорить, муха попадет к инспектору.
– Но зачем вам это нужно знать? – подняла она на меня глаза, в которых застыла ненависть.
– Анн! Послушайте! Речь идет о судьбе вашего сына.
– Идемте! У меня готов рассказ о смерти моего несчастного Боба.
Анн поднялась к себе и тотчас же вернулась с пухлым желтым конвертом в руках.
Протянув его мне, она вышла из холла, не попрощавшись.
Только дома я увидел надпись: «Тому, кому это полагается по праву Инспектору Твинкеру, наверное».
Налив себе чашку чая, я пробежал глазами первую страницу:
«Это не исповедь, так как я, хоть и убила собственного мужа, чего, кстати, никогда не скрывала, преступницей себя не считаю. Я исполнила его волю, его последнее желание».
Забыв про чай, я перевернул страницу.
«Незадолго до смерти муж познакомил меня со своими опытами. Он был уверен, что эксперты Министерства запретят эти опыты как вредные и все же, прежде чем познакомить их с сутью своих исследований, добивался положительного результата.
