Я правлю парусником роз, как летний полдень,
в хмелю от губ и от смолистого дурмана,
и, к смерти тающего дня перемещаясь,
отвердеваю в вязкой страсти океана.

Как бледный раб моей прожорливой пучины,
плыву сквозь едкий запах новою протокой,
весь в сером до сих пор и в горьких звуках,
в кирасе жалобной из пены одинокой.

В огне и стуже, лунный, солнечный, внезапный,
дублённый страстью, на волне-рабыне нежась,
я сплю в гортани благостных архипелагов,
чья нежность белая — как белых бёдер свежесть.

Во влажном мраке мой покров из поцелуев
слепыми замыслами наэлектризован,
я разделён на сны сраженьем этим славным,
на разграбленье отданный дурманным розам.

На гребне внешних вод ты рыбою вплываешь
в мои объятья параллельным телом тесным,
сплетясь в одно с моей душой — молниеносным
и нерешительным набегом поднебесным.