Адамек. Так зовут его друзья и домашние. Под этим именем вот уже более тридцати лет он известен бельгийскому читателю. С ним этот тонкий и страстный художник, этот суровый романтик с душой кочевника или скитальца-моряка войдет в историю мировой литературы. Он, как герои его романов, одновременно и похож, и не похож на нашего современника. С насмешливым прищуром острых, пронзительных глаз, в неизменной белой панаме, он, кажется, сошел со страниц какого-то им еще не написанного романа, где старинные легенды вторгаются в сегодняшний сюжет, создавая эффект фантастических «дыр» в реальном трехмерном пространстве. И в этом сквозном, «колючем» смешений — тайна и власть его письма, индивидуальный художественный стиль и стиль жизни, в которой Адамек столь же неповторим и уникален, как и в своем литературном творчестве.
Он родился в 1946 году в небольшой деревушке на юге Бельгии в простой рабочей семье. С шестнадцати лет перепробовал с дюжину профессий: плавал стюардом на пароходе, разводил овец, работал в типографии, занимался издательской деятельностью и производством игрушек. Со времени выхода его первого романа («Кислород», 1970) Адамек вошел в современную европейскую литературу как блестящий писатель-рассказчик. В 1974 году ему была присвоена одна из самых престижных литературных премий Бельгии — премия Россель за роман «Лепестковое ружье», в котором история любви простого крестьянина, одержимого идеей воздухоплавания, причудливым образом сочетается со средневековым рыцарским сюжетом, придавая тем самым фантастический оттенок происходящим событиям.
Роман «Дурак на солнце» (1983) получил высокую оценку во Франции (премия Жана Масэ, 1984). Сюжет этой книги представляет собой историю нового Робинзона, добровольно покинувшего Европу и отправившегося на один из девственных островов Латинской Америки в поисках себя, тишины и земного рая. Возможно, этой же мечтой был движим и сам писатель, однажды оставивший город и поселившийся со своей неизменной спутницей и музой в одном из отдаленных уголков Арденн, среди сельского пейзажа, холмов, рощ, птиц и зверей, часто становящихся героями его произведений. За последние десять лет вышли шесть его романов — «Цвет пчел» (1992), «Хозяин черных садов» (1993), «Птица мертвых» (1995), «Запретный праздник» (1997), «Самая большая подводная лодка в мире» (2000), «Возвращение в зимнюю деревню» (2002). И в каждой новой книге писателя мир словно рождается заново, настолько он неожиданен, ярок и неповторим в своих мельчайших подробностях. Жизнь человеческих существ, увиденная глазами вороны, предстает в «Птице мертвых». Сложный внутренний мир подростка раскрывает почти детективный сюжет «Возвращения в зимнюю деревню». Роман «Самая большая подводная лодка в мире» погружает читателя в повседневность небольшого портового городка с его радостями и горестями, героями и проходимцами, бродягами и авантюристами, вытесненными судьбой на обочину, но сохранившими в душе чувство истинной свободы и человеческое достоинство. Приход советского морского гиганта, списанного за ненадобностью на лом, становится для главных действующих лиц этого романа настоящим событием, благодаря которому обыкновенная житейская драма приобретает черты трагедии, сводящей на последней грани бытия свободу, смерть и любовь.
Как писатель Адамек известен не только в Бельгии и во Франции. Его книги переведены на английский, немецкий, чешский, греческий, болгарский языки. Знакомство российского читателя с этим автором мы начинаем с одного из наиболее популярных его романов «Хозяин черных садов». Рассказ об одних и тех же событиях, ведущийся попеременно от лица двух героев, пожилого крестьянина и молодой женщины, переехавшей с семьей из города в отдаленную сельскую местность, странно смещает плоскости, создавая сложный стереоскопический эффект. Удивительно, что, ничего не утаивая, раскрывая все карты, автору удается не только ни на йоту не ослабить напряжения сюжета, но определенно обострить его. Ощущение непредсказуемости, тайны, назревающей трагедии усиливает и старинней местная легенда, легенда «черных садов». Предание двухсотлетней давности замыкает и оправдывает фантастическое сплетение судеб двух случайно сведенных в пространстве и времени, столь разительно несхожих между собой семей.
«С Адамеком не бывает скучно, — призналась в одном из разговоров со мной жена писателя. — Разве может быть скучно с морем, лесом, ветром? Он всегда неожиданен, искрометен, полон безумств и фантазий». Таков и мир его романов. Этот сказочник XXI века умеет заворожить какой-то неведомой, почти первобытной магией слова. Магией, творящей всякий раз новую и все более захватывающую реальность.
Их не ждали раньше полудня, но не было и одиннадцати, когда Рашель внезапно появилась в ангаре.
— Иди скорей, они подъезжают.
Я откладываю перчатки и паяльную маску и следую за ней в кухню, к окну из тонированного стекла, за которым нас невозможно разглядеть.
Едва они припарковали во дворе свой маленький голубой автомобиль, как хлынул проливной дождь. Эти люди точно не из удачливых: мы не видели здесь дождя вот уже пятнадцать дней.
Рашель не терпится узнать, что они собой представляют. Я уже за три дня до их приезда чувствовал себя не в своей тарелке: ничто не казалось мне более странным, чем их водворение в Шанплере.
— Интересно, чего они ждут? — спросила Рашель.
— Судя по всему, чтобы кончился дождь.
— Если они боятся дождя, им здесь вряд ли понравится.
Ливень сгущается, и они исчезают за стеклами, покрытыми осевшим паром. Прошло добрых полчаса, прежде чем клочок ясного неба пробился сквозь тяжелые грозовые тучи. Он выходит первым, потирая поясницу. Какое-то мгновение еще стоит согнувшись, затем медленно распрямляется. На нем — спортивный костюм и матерчатые тапочки. Следом из машины выскочила она, именно выскочила, будто внутри ей было нечем дышать. Ее нога попадает прямо в лужу с пожелтевшей от коровьего навоза водой. Должно быть, брызги грязи достали ей до ляжек: она вскрикивает, сжимает колени и семенит, придерживая юбку руками. Он садится перед ней на корточки, одной рукой приподнимает край юбки, другой медленно вытирает ей ноги носовым платком.
— Хорошенькое начало! — усмехается Рашель.
Вид голых белых ног, испачканных грязью, на мгновенье лишает меня языка. Я чувствую на себе взгляд Рашели, косой и быстрый, как удар серпа, взгляд, способный в любую минуту раскрыть тайну чужих эмоций.
Когда в свой черед выходят дети, видно, что их предостерегли, так как они обходят лужи с бесконечными предосторожностями. Бледненькая девчушка, не толще, чем черенок лопаты в рубашке, встряхивает на свету своей длинной рыжей шевелюрой. Двое разномастных сорванцов оживленно жестикулируют возле нее: один маленький, черноволосый и коренастый, другой блондинистый и щуплый, с длиннющими ногами и большими ушами.
— Я не удивлюсь, — говорит Рашель, — если эти трое не от одного отца. Посмотри на девчушку… Чтобы сделать блондинке рыжего младенца, нужен рыжий мужчина — непременно.
— Не говорите глупостей.
Мне случается обращаться к ней на «вы», когда ее речи меня сильно раздражают. Она напрягается тогда, как выгнанная из логова змея, и, не выдавая своего замешательства, вдруг резко меняет тему разговора.
Мы видели, как они вошли гуськом в дом и как открылись ставни на первом этаже.
— Больше нечего смотреть, — говорит Рашель, направляясь к плите. — Пойдем есть суп.
В два часа тарахтящий с перебоями грузовик, рыча, поднимается на холм Шируль. Они выбегают все пятеро ему навстречу, размахивая руками. Водитель маневрирует с такой неловкостью, что едва не выкорчевывает ворота, въезжая во двор. Они начали выгружать мебель. Он, вне всякого сомнения, лодырь каких поискать: довольствуется ролью наблюдателя, ни к чему не притрагиваясь. Двое грузчиков трудятся, как быки, мальцы таскают без передышки ящики, картонные коробки, люстры, женщина не покладая рук перетаскивает ворохи одежды, в то время как он безмятежно бродит от заднего борта кузова до входной двери с блокнотиком в руке.
Я сказал Рашели, что их мебель ни за что не выдержит здешних условий, особенно из-за влажности, которой пропитаны стены. В Шанплере годится только цельное и хорошо выдержанное дерево. Эти люди не имеют никакого понятия о плачевном состоянии наших жилищ, рассчитанных больше на противоборство с бешеными ветрами, чем на защиту от дождя. Если зима затягивается и дождей больше, чем заморозков, в шкафах ржавеют столовые приборы, а также ключи, замки — словом, все вплоть до стрелок в часах, которые приходится менять каждые десять лет. Но есть нечто и похуже: в середине апреля, в разгар таяния снегов, им нужен будет водолазный костюм, чтобы спускаться в подвал. Под его сводами в течение двух недель протекает настоящая река. Они об этом, конечно, ничего не знали, когда покупали эту старую ферму, от которой отказались все в округе. На скромные средства и с очень сомнительными местными подрядчиками они покрасили заново рамы, двери, карнизы. Заделали щели цементом и наспех очистили от мха кровлю. Обои, которые они наклеили на стены, не увидят и будущего лета, они упадут сами собой под воздействием плесени. Проведя эти косметические работы, они спустили деньги в трубу, но, в конце концов, это их дело. Но что я никак не могу понять, так это причину, по которой они решили похоронить себя там, в доме напротив. Ему на вид нет и сорока, он слишком молод для того, чтобы быть на пенсии, — чем он будет кормить своих гавриков? Доходы с фермы? Об этом нечего и думать, он купил только два гектара пастбища, на которых едва поместилась бы дюжина баранов.
