В отделе дешифровки нотную запись, начертанную "почтовиком", перевели в колонки цифр - по шесть в ряд. В таком виде послание легло на стол шефа "Факела" Зигфрида Штольца. Он сверился с мысленным графиком и достал из сейфа толстенный том "Золотой горы". Быстро листая страницы и почти не сверяясь с шифровкой - память у него была изумительная - Штольц выписывал из книги нужные слова, и вскоре перед ним лежал доклад одного из "охлажденных" агентов. Штольц перечитал написанное, поправил очки и задумался. "Ортвин - Хагену. На авиабазе Вамос (о. Крит) в обстановке строжайшей секретности создается новая группа коммандос "Ультра", подчиненная непосредственно Доновану. Командир группы - Эйб Коэн, 34 года, еврей, уроженец Дрездена, вывезен родителями в Америку в 1927 году. В формировании группы принимает участие некий русский по кличке "Дрозд", бывший оперативный сотрудник Спецотдела НКВД, про которого говорят, что он имеет надежного осведомителя в "Факеле". Декларированной целью группы является покушение на Гиммлера и Бормана, как наиболее вероятных преемников фюрера. Однако есть серьезные основания полагать, что это ложная цель. Выяснением подлинной цели занимаюсь сейчас. Следующие сеансы связи по техническим причинам могут проходить вне обычного расписания". Что ж. Не было ничего необычного в создании очередной группы "Ультра". Которой по счету? Никто уже не скажет. И личная опека Донована: Все это важно, но не очень. "Дрозд". Уцелевший сотрудник Спецотдела: Это уже серьезнее. Про Спецотдел и его шефа Глеба Бокия Штольц знал почти все. Знал - и восхищался. Если бы это было возможно, то портрет именно этого человека висел бы сейчас на стене. Рейхсфюрер - замечательный человек, подчиненные его обожают, но в некоторых вопросах он: как бы это сказать: неглубок. Отсюда - упрощенные трактовки, отсюда - излишняя страстность в исполнении. И в результате - постоянные недолеты и перелеты. Черт: Штольц поймал себя на том, что разминает бугры на щеках. Да, Спецотдел: Так до конца и не понятно, действительно ли Бокий был в полушаге от захвата власти - или же это выдумка конкурентов, тех, кто почувствовал в нем и в его методах нечто страшное, запредельное - а главное, полностью отметающее необходимость во всех прежних тайнополицейских ухищрениях. И чем был панический разгром НКВД: простым заметанием следов преступлений - или же просто добивали опрокинутое внезапным тычком чудовище, которое оказалось и сильнее, и страшнее всех охотников, вместе взятых - включая Сталина?.. Канарис считал, что - второе. Да. И еще несколько лет потом длились варварские карантинные мероприятия: примерно так японцы боролись с чумой в Китае: оцепление и огнеметы. Санпосты на дорогах: при малейших признаках лимфаденита - пуля в затылок и известковая яма. Что характерно: эпидемии удалось не допустить. По каким признакам в России искали бывших спецотдельцев, Штольц не знал. И сейчас с некоторым трудом заставил себя не думать об этом. Главное, что система поиска оказалась неэффективной. Поскольку - кто-то ускользнул: "Дрозд": Маленькая певчая птичка. Вредитель садов. Типичный диверсант. И, судя по тому, что уцелел - высочайшего класса. Однако и это не главное. Главное - это, конечно, известие о предателе. О том, чего в принципе быть не может. И что же тогда? Дрозд блефует? Или кому-то удалось обмануть систему контроля? В любом случае: так: Он еще раз внимательно прочел текст, будто пытаясь отыскать в нем пропущенные слова. В любом случае придется начинать внутреннее расследование, а значит - ставить в известность Гуго Захтлебена, шефа безопасности: Проклятая паранойя. Осведомителем мог быть и Гуго! Да, теперь, пока не выяснится все и до конца, Штольц будет подозревать всех. Он побарабанил пальцами по листку. Это тоже могло быть частью дьявольского расчета Донована. Те, кому надо, знают: Штольц сверх меры подозрителен. При этом осведомлен о своей слабости и умеет держать себя в руках. Но эффективность работы, разумеется, падает: Значит - ждать вскоре чего-то неожиданного, требующего быстрой реакции и нетривиального мышления. Так? Может быть: Он нажал кнопку и велел секретарю вызвать Захтлебена. Пока тот шел - по коридору до лестницы или лифта, два этажа вверх, снова по коридору: - Штольц достал из картотеки рабочую карточку агента "Ортвин" и бегло просмотрел ее. В рабочих карточках, разумеется, не указывалось ни настоящего имени, ни должности агента. Просто: "Офицер ВВС США, наземный состав. Приоритет 5. Достоверность - 5. Дата вербовки: январь 1942. (Ого, подумал Штольц) Направление работы - Юго-запад. Профиль: калиф, башмак, дождь, Сатурн, вензель, тесто. (Для посвященного такое перечисление символов означало довольно многое: в частности, что агент работает исключительно за деньги, достаточно компетентен в технологии сбора и передачи информации, крайне осторожен, при аресте вряд ли будет оказывать сопротивление либо пытаться покончить с собой...) Вербовщик, куратор: Эрвин Штурмфогель". Интересно, подумал Штольц. Штурмфогель не был специалистомвербовщиком; впрочем, как всякий оперативник, он имел собственную агентуру. И, насколько Штольц знал, еще ни один агент Штурмфогеля не "сгорел". Это вызывало сдержанную зависть коллег. - Что случилось, Зигги? - в кабинет вошел шеф безопасности. Гуго, "рыцарь Гуго", на рыцаря походил меньше всего: скорее, на доброго деревенского коновала. Плешь, нос уточкой, огромные мешки под глазами. Изза короткой шеи, вздернутых плеч и несколько искривленного позвоночника все его пропорции как-то исказились: руки и ноги казались чрезмерно длинными. Было время - удивительно давно, пять лет назад! - когда Штольц ходил у него в подчиненных. Гуго тогда сам отказался от повышения и продвинул своего ученика: - Вот. Захтлебен пробежал глазами расшифровку. Нахмурился. - Кто такой этот Ортвин? - Человек Штурмфогеля. Американец. Работает за компот. - Он знает, на кого работает? - Надо спросить самого Эрвина. - Где Эрвин? - А об этом надо спросить Юргена. - Но он хотя бы в пределах досягаемости? - Да. - Вызови его. Срочно. - Хорошо: Гуго, ты ведь понимаешь, в каком мы дерьме? - В многослойном. И что? - Черт, я даже боюсь произнести это: - Штольц набрал побольше воздуха и как будто нырнул в упомянутое дерьмо. - Ведь теперь, пока мы не узнаем, кто из нас: крыса: мы не сможем ни черта. Я прав? - Абсолютно. - То есть нам нужно свернуть или приостановить все операции и сконцентрироваться на поисках ублюдка. Потому что иначе: - Иначе мы рискуем потерять всё, - кивнул Гуго. - И все же одну операцию мы провести должны - причем максимально быстро. - Какую же? - Ты еще не понял? Мы должны уничтожить группу: - он заглянул в листок, Эйба Коэна. И тогда, действуя уже оттуда, мы пришпилим крысу. Или я не прав? - Атаковать, когда враг видит нас насквозь и каждого? - Иногда приходится. Не забывай, что мы на войне. - Ты знаешь, мне иногда действительно хотелось бы забыть об этом: - И еще. Два момента. Первый: сведения о том, что у нас завелась крыса, не должны выйти за стены "Факела". Ни Мюллер, ни даже Шелленберг не должны узнать ни-че-го! - Вообще-то я как раз хотел просить Мюллера заняться чисто оперативной разработкой: - Ты понимаешь, что нас сожрут? Не успеешь сказать "ой". Нет-нет, ни в коем случае. Кто у нас люди Мюллера?.. - Гуго полез в карман за блокнотом. - Ага: ну, это легко. Он, конечно, заподозрит неладное, но я ему подкину что-нибудь вкусное: - А второй? - Что "второй"? - Ты сказал: два момента. Какой второй? - Второй: Кто уже знает псевдоним агента? - Ты и я. Теоретически мог бы узнать шифровальщик, но для этого ему нужно выпытать у меня график смены книг. Всё. - Надо постараться, чтобы никто больше не узнал. - Я не собираюсь: - Ты не понял. Есть оригинал письма, есть его первая расшифровка, вторая: - Ты хочешь толкнуть меня на служебный подлог? Гуго потеребил шершавый подбородок. - Иногда это единственный выход, - сказал он.

Берлин, 10 февраля 1945. 1 час 30 минут ночи

- Приехали, - сказал водитель. Эрвин Штурмфогель вздрогнул. Прижался щекой к стеклу. Пейзаж вокруг был незнаком и угрожающ. - Где мы? - Винтерфельд-плац, как было заказано: - Ах, да. Простите, задремал: Сколько с меня? Водитель назвал сумму, Эрвин автоматически расплатился и выбрался из такси. Ночной воздух мгновенно привел его в нормальное состояние. Он постоял, глядя вслед удаляющейся машине; силуэт ее был странно перекошен. Потом повернулся и пошел обратно по Винтерфельд-штрассе: "Факел" занимал старинный особняк, прежде принадлежавший каким-то второстепенным службам расформированного "Абвера". В наследство, помимо неработающего фонтана во дворе, кабинетов, чуланов, коридоров и лестниц, организации Штольца досталась колоссальная картотека на все питейные заведения Европы и Северной Африки - со схемами расположения столиков, картами вин, прозвищами завсегдатаев и так далее. Входя в здание, Эрвин мысленно оглядел себя. Это была вбитая на тренировках привычка, от которой уже хотелось избавиться. Невысокий хрен в мешковатом штатском костюме, круглоголовый, недавно и аккуратно подстрижен, но волосы какого-то непонятного цвета все равно торчат как попало. Выпуклые быстрые глаза, темно-синие, можно сказать, черные. Необычные двухцветные брови: темные у переносья и белесые к вискам. Тонкие бескровные губы, вялый, с непробриваемой ямочкой, подбородок. Короткая, но при этом подвижная шея, широкие покатые плечи; руки чуть длиннее, чем следовало бы, и кисти крупнее - так кажется потому, что ноги слишком короткие и ступни слишком маленькие, почти дамские. Не бегун. И не собираюсь: В кабинете шефа было накурено. За подковообразным столом сидели все начальники отделов, причем без заместителей. По правую руку от Штольца (мучительно протирающего очки) разместился непосредственный шеф Штурмфогеля - Юрген Кляйнштиммель, главный оперативник, держащий в своих руках концы запальных шнуров всех операций "Факела". Рядом с ним сосредоточено разглядывал ухоженные ногти Карл Эдель, начальник разведки; эти люди не переносили друг друга, но обязаны были всегда находиться рядом - короли, прикованные к одному трону. Будучи всегда под пристальным надзором другого и не имея возможности отвечать грубостью, каждый вынужден был тянуться к недосягаемому совершенству: Слева от Штольца пребывал в раздумьях Гуго Захтлебен, шеф внутренней безопасности; его подпирала Эрика Гютлер, контрразведчица и редкая стерва. Рядом с нею сидел аналитик Ганс-Петер Круг, человек с внешностью кинозлодея: прилизанные волосы, убегающий взгляд, тонкие усики; на самом деле ему подошла бы внешность чудака-профессора, гениального на работе и полного простофили в быту. В кинозлодея его превратила Эрика, которая открыто спала с ним и открыто же над ним издевалась. Замыкали фланги шеф-техник Вернер фон Белов, обязанности которого были разнообразны: от питания и транспорта до шифрования и охраны, - и психолог и химик Людвиг Ён, давно не стриженный, бородатый, с красным губчатым носом. И, наконец, как-то отдельно от всех сидел (единственный здесь в военной форме) Дитер Хете, командир специального отряда "Гейер" небольшого подразделения десантников, подчиненного лично Штольцу. Деятельность "Гейера" была строго засекречена даже внутри "Факела" несмотря на то, что в "Факеле" самое понятие секретности было чем-то зыбким и не вполне уловимым. - Проходи, Эрвин, - Штольц поманил его рукой. - Я хочу, чтобы ты прочитал вот это: Пока Штурмфогель читал донесение, все смотрели на него. Он чувствовал себя как ночной пилот в скрещении прожекторных лучей. - Теперь слушай меня, - продолжил Штольц. - Я и Гуго решили, что псевдоним агента на обсуждении звучать не будет. Ты согласен? Штурмфогель кивнул. - Тогда так: что ты можешь сказать об этом парне? В первую очередь: не пытается ли он вставить нам огурец в задницу? Надежен ли он как источник - и как сотрудник? - Я добавлю, если можно, - сказал фон Белов. - "Почтарь" сказал, что передатчик был в состоянии паники. Впрочем: тот передатчик паникует регулярно. С тридцать девятого года: - Понятно, - Штурмфогель подошел к свободному стулу, но садиться не стал, а лишь оперся о спинку. - Как источник - я его считаю очень надежным. Все сведения, которые он предоставлял нам, выдерживали любую проверку. Кроме того, они были действительно ценные и своевременные. Но при этом я уверен, что противостоять давлению он не сможет, да и не станет. Он работает прежде всего за деньги. - А - не прежде всего? - заинтересованно наклонил голову Гуго. Штурмфогель помедлил. - Я не хотел бы раскрывать метод вербовки. - Он - пси? - прямо спросил Гуго. - В зачаточном состоянии. - Понятно: Что ты сам рекомендуешь? - Я вижу только один старый добрый способ: понаблюдать за парнем. Если он под давлением, мы это заметим. - Значит, так, - Штольц поскоблил пальцем стол, счищая незримую соринку. Если агент погибает до проверки - то крыса либо я, либо Гуго, либо ты. Между собой мы как-нибудь разберемся: Если агент проходит проверку, тогда начинаем тотальный просев. Но! С этой минуты вводится режим чрезвычайной бдительности. Положение - казарменное. Все сотрудники объединяются в тройки - по жребию - и не спускают друг с друга глаз. Что здесь, что наверху. Какие-либо исключения - только с моего ведома. Внеочередной контроль лояльности всем пройти в течение недели. Поголовно и без исключений. Все это организует Эрика. Я ничего не упустил? - Технический персонал, прикомандированные, связники? - Обычными оперативными методами. Еще не разучились? - Штольц хмуро посмотрел на нее. - Еще нет, шеф, - ангельским голоском отозвалась та. - Дальше: Карл, ты выяснишь все, что сможешь, про этого Эйба Коэна. Который родом из Дрездена. Поскольку формирование группы коммандос и появление крысы в наших рядах явно взаимосвязано, то это может дать ключ. Четыре дня. Ты понял, Карл? Разведчик кивнул. - Далее: Ганс-Петер, тебе. Шелленберг убежден, что Мюллер работает на русских, но доказать ничего не может. Подумай, не укладывается ли происходящее в интригу вокруг этого? И вообще рассмотри ситуацию на предмет "кому выгодно". Людвиг, теперь ты. Будешь ломать голову над задачей: как крыса может избежать контроля лояльности. Любые способы, вплоть до самых безумных. Или самых простых. Может быть, он - она, оно - на службе недавно и планового контроля еще не проходил. В общем, думай. Что бы ты сам сделал? - Видишь ли:- Ён потеребил бороду. - Поскольку систему контроля создавал я, то мне кажется, что она идеальна. Думаю, тест на разрушение нужно поручить кому-то другому: - Не волнуйся. Другому тоже поручу. Но и с тебя задача не снимается: А теперь, наконец, последнее. Операцией "Крыса" поручаю руководить Гуго Захтлебену. Он создает временную оперативную группу из любых сотрудников любых отделов. Отказов быть не может даже по причине скоропостижной смерти: Ты понял меня, Юрген? - Шеф, - оперативник сморщился, как будто внезапно откусил кусок лимона, - я понимаю, что мы в дерьме по уши: но, может быть, не стоит усугублять это положение? Во-первых, мне не нравится, что я должен законсервировать три ответственных операции в стадии миттельшпиля и одну - в стадии эндшпиля. Не говоря о том, что возможный срыв отразится на все нашей работе - это еще может привести к ненужной гибели ценнейших агентов: Что любого моего сотрудника можно будет отвлечь с его участка и бросить затыкать прорыв, которого, может быть, и нет вовсе. И, наконец, что мне даже нельзя узнать псевдоним моего собственного агента: - Когда ты проходил контроль лояльности, Юрген? - спросил Штольц. - В декабре. - Первый на очереди. После этого, может быть, я шепну тебе на ухо пару слов. - Понял. И все же - это оскорбительно. - Да. Но любое внутреннее расследование оскорбительно. Вопрос закрыт. Может кто-то сделать заявление по существу? Нет? Все свободны до девяти утра. Остаются Хете, Штурмфогель, Захтлебен. Да, Вернер! Сколько у нас человек в верхней охране? - Трое. Как обычно. - Поставь еще двоих. Поставь этого: молодого: Кренца. У него хорошие способности. И голова на месте. - Хорошо. А зачем? Для простого наблюдения даже трое наверху - много. Если же вдруг будет прямое нападение, то и пятеро не справятся. Или я чего-то не понимаю? - Я сам не понимаю. Но каким-то образом нас прокололи, ведь так? Пусть ребята покопаются в окрестностях - вдруг найдется какая-нибудь нора, дыра: - Сделаю, шеф. Только я бы не хотел сегодня трогать Кренца. Пусть отдохнет хотя бы до вечера. Я лучше сам схожу. - Когда ты проходил контроль лояльности? - Позавчера, - ухмыльнулся фон Белов. - У меня алиби, шеф. Штольц посмотрел на Гуго. Тот кивнул. - Ладно. Действуй, старина: Когда в кабинете остались лишь четверо, Штольц сказал: - Гуго, приступай. Меня здесь нет. - Ты наверх? - Нет, просто отключусь на четверть часа - иначе умру: Продолжайте, ребята. Штольц снял очки и лег лицом на скрещенные руки. - Привилегия начальства:- пробурчал Гуго. - Ну, ладно. Эрвин, что ты знаешь про отряд "Гейер"? - М-м: Ничего. Знаю, что он существует. Что подчиняется лично шефу и выполняет специальные задания по ликвидации: в общем, на кого покажет шеф. Вот - командира в лицо знаю. Вроде бы всё. - Отлично. Если такая любопытная длинноносая тварь, как ты, ничего не знает о нашем маленьком секретном отряде, можно надеяться, что и крыса знает о нем примерно то же самое. Поэтому я хочу провести всю операцию силами "Гейера", прикомандировав к нему еще и тебя. - Зачем? - Потому что они тактики-исполнители, а ты опер и стратег. Они работают сильно и четко - но только одноходовки. Дальше объяснять? - Желательно. - Я тебе доверяю. Пока для меня только ты: не то что вне подозрений, но наименее подозреваемый. Достаточно веское основание? - Не знаю, Гуго, чем я заслужил: но спасибо. Тем, что автор сообщения - мой агент? - И этим тоже. Впрочем, по совокупности. Не отвлекайся. Выкладывай свои соображения. - А как ты думаешь, найдется у шефа капелька коньяку? - спросил Штурмфогель. - Или нам лучше попросить кофе? - Меня уже воротит от кофе, - сказал Гуго. - А шеф коньяк не пьет, ты должен помнить. - Ну да. Шеф патриотично пьет русскую водку. Где он ее держит? - Сейчас: Гуго заглянул в небольшой холодильник, скромно припрятанный за шкафами картотеки. Там стоял мельхиоровый поставец с хрустальным графинчиком, тремя рюмками и двумя розетками: с нарезанной датской салями и с очищенными креветками. - Он знал! - сказал Гуго, разливая водку. Штурмфогель поднял рюмку. - Во-первых, я рад, что мы познакомимся поближе, - сказал он Хете. - Но главное, я хочу выпить за этого дурака-американца, который уже три года живет одной ногой в аду: в общем, чтоб ему повезло. Он очень понравился мне, парни. Ко всему прочему, нужно что-то предпринять, чтобы его, не дай бог, не подставить:

Ираклион, 10 февраля 1945. Около 6 часов утра.

За ночь нагнало туман; прибой теперь казался совсем близким: слышно было, как в волнах перекатываются камни. Темень должна была стоять полная, но нет: лучи прожекторов беспорядочно месили туман и море, и по потолку пробегали странные сполохи. Айове Мерри снова - который раз - приснился чудесный и страшный сон: :тебе сюда, сказал кто-то, беги, и он бросился вперед, лед подавался под ногами, но держал, держал! - бесконечный бег над глотающей бездной, но вот и берег, и грохот, отлетающий от обрыва, а потом - ворота в каменной стене, медленно открываются, за ними испуганные лица, Серый рыцарь (шепот многих уст), скорее, скорее: и следующий удар (чей? не помню:) приходится в прочную стену, а его уже ведут под руки, и броня опадает с тела, как кора с тех деревьев, что сбрасывают кору, он наг, но здесь вода, в воде плавают розы, одни цветки, без стеблей, и две наяды: Он знал, что больше не уснет. Это просто страх. Ты не сходишь с ума. В прошлом году он осторожно пытался проконсультироваться у армейского психиатра: сны, которые повторяются ночь в ночь - это что? Но психиатр прописал бром и мокрые обтирания, а неофициально посоветовал походить по всяким ночным клубам с номерами: помогает: Тогда они еще стояли в Риме. С проститутками Айова скучал. Возможно, как и они скучали с ним. Проклятый Эрвин, подумал Айова. Он открыл окно. Мокрый, соленый, холодный воздух толкнул его в грудь. Если бы ты тогда: Зачем?! Он знал, зачем. У него все еще оставалась надежда вернуться в тот небывалый сад, к наядам Джулии и Яне: Эрвин сказал, что несколько недель занятий - и у Айовы получится всё. Он может, и осталось только - научиться: Проклятый Эрвин. Временами он становился главным врагом. Без него жизнь была бы нормальной, тихой: Пресной. Никакой. Он показал, что такое жизнь на самом деле. Зачем вообще нужно жить. И это давало силы, как ни странно. Впрочем, следует быть справедливым. Пристальные сны начались у Айовы задолго до встречи с Эрвином. Собственно, поэтому он и ненавидел Ираклион: Это было то место, в которое раньше он попадал после смерти. Когда он впервые приехал с аэродрома, то чуть не закричал от ужаса: городок, окруженный крепостной стеной, форт на островке, узкая дамба - все это словно выплыло из его снов. Разве что море оставалось живым, пусть серо-зеленым и холодным: Да. И город снов не кишел английскими моряками и американскими летчиками. Он был почти пуст, и лишь немногие жители сидели на табуретках возле своих дверей. И еще там не было дня. Ночь или сумерки. Чернолицая мадам Теопия сама нашла его: подошла и сказала пароль. С тех пор Айова стал завсегдатаем маленького полуподпольного борделя. Впрочем, уединялся он только с самой мадам, и потому у простых посетителей, зенитчиков из форта и летчиков истребительного авиакрыла, слыл гурманом и сволочью. Все равно Ираклион оставался для него городом-тупиком, из которого не было выхода. Яна и Джулия: Он вспоминал их не только и не столько за постель, которую они легко и охотно с ним делили, а за какой-то веселый звон и сияние, исходившие от них. Люди так не звучат, и девушки, с которыми он встречался после, казались вырубленными из сырых чурбаков. Проклятый Эрвин: Может быть, тебе будет легче, сказал он, уходя (холодный темный Лондон и час, неотличимый от ночи; скоро завоют сирены), если ты будешь знать: то, что ты станешь сообщать мне, прежде всего будет предназначено для защиты верхнего мира. Твоих наяд. И всего того, что их окружает. Война началась слишком рано, мы - те, кто бывает там - не успели договориться. Ты будешь работать не на Германию, а на верхний мир. На Хайлэнд: Агент Хайлэнда: Айова знал, что если его поймают, то расстреляют как простого немецкого шпиона. Впрочем, поймать его было бы непросто. Сообщает какие-то сведения? Потому что болтун. Рация, рация где? Или хотя бы стремительно летящие в бурном небе почтовые голуби? Нет: и гадалка Дженни в Лондоне, и подслеповатый букинист в Сицилии, и мамаша Теопия здесь, на Крите - все они, выслушав Айову, лишь замирали на четверть часа, закрыв глаза и чуть закинув голову, и только пальцы чуть подрагивали, как будто руки их были руками пианиста, вспоминающего давнюю мелодию: Так что контрразведчикам было бы трудно предъявить кому-либо обвинения - даже если бы они ворвались в разгар "сеанса". Иногда он ненавидел себя. Иногда - гордился: В любом случае, жизнь была кончена. Не зря же проклятый Ираклион издавна возникал в его снах как город по ту сторону. И, как всегда после сеансов связи, несколько бессонных ночей майору Айове Мерри, помощнику коменданта авиабазы Вамос, были обеспечены:

Берлин, 10 февраля 1945. 9 часов

Как любой ночной житель, по утрам Штурмфогель чувствовал себя отвратительно. Ему удалось поспать четыре часа на диване в кабинете Гуго и потом освежиться кофе и шоколадом "Кола", который просто обязан был сообщать мышцам силу, а мыслям легкость, но, наверное, слишком долго хранился на складе стратегических резервов: Он ненавидел спать в помещении "Факела", даже в этом новом, которое вроде бы не должно было успеть пропитаться миазмами их работы, но вот тем не менее - успело. И вообще плохо, когда утро начинается с Карла Эделя: Карл вошел, продавив тонкую пленку сна, и вонзил когти в плечо спящему Штурмфогелю, и пока тот отбивался, всё хищно улыбался и щурился, как кот, сожравший дюжину мышей и решивший отполировать птичкой. Штурмфогель сначала замер в его когтях, но потом вздохнул и сел. - Ф-фу: Что у тебя, Карл? - Можешь себе представить - зацепка. По одному из прошлогодних дел проходила девка, которая была или остается связником Эйба Коэна. - Она у нас? - Нет, она на свободе, но тем лучше! - Да, конечно. Где она? - В Женеве. Где еще быть шпионке? - Ты прав. Ты чертовски прав: У тебя есть кто-нибудь в Женеве, кто смог бы организовать наблюдение за ней? - Где же еще быть шпионам: Ну, поскольку твоей операции дан полный приоритет, я сниму одного своего парня с наблюдения за русской колонией. - Ага. Но только пусть не спугнет: Карл уже уходил, но в дверях обернулся. - Ты знаешь, - сказал он, - Сунь-Цзы пишет, что для обслуживания одного солдата требуется восемьдесят крестьян, а для обслуживания одного шпиона сто солдат. Я посчитал, и получается, что каждый взрослый швейцарец обслуживает примерно одного целого и семь десятых шпиона. Неплохо устроились эти швейцарцы, правда? Он ушел, а Штурмфогель остался, несколько обалделый. Едва он успел умыться и проглотить кофе, как за ним зашел Гуго, деловитый, как счетовод. - Поехали, я познакомлю тебя с десантом. - Поехали: А куда? Гуго усмехнулся и ткнул пальцем вверх. - Надолго? - Час-полтора. - Хорошо: Штурмфогель сгорбился, потом резко расправил плечи, запрокинул голову и сделал специфическое движение всем телом - будто на носу у него балансировал мяч, и надо было подбросить его к потолку. Он по-прежнему был в кабинете Гуго, но теперь это был неуловимо другой кабинет. То ли чуть просторнее, то ли чуть светлее: Две секунды спустя Гуго появился рядом. - Никогда не успеваю за тобой, - сказал он. Штурмфогель пожал плечами. Гуго распахнул окно - влетел и закружился пыльный смерчик - и перевалил через подоконник свернутую веревочную лестницу. С некоторых пор в коридорах "Факела" стало твориться что-то неладное: если войти в дом и найти свой кабинет было легко, то выйти из дома - сделалось непростой задачей. Коридоры змеились, раздваивались и растраивались, пересекали сами себя на разных уровнях - и то и дело норовили вывести в какую-то исполинскую душевую, предназначенную для помывки не менее чем полка: Гуго однажды проблуждал шесть часов - и, разозленный, приказал всем обзавестись веревочными лестницами, пока не будет устранена проблема. Но проблема устраняться не желала, большинство сотрудников как-то научились ориентироваться в лабиринте, тратя на выход минут десять, и предлагали Гуго пройти ускоренный курс ориентирования, однако шеф безопасности упрямо пользовался веревочной лестницей: Автомобиль, лакированный и хромированный шестиколесный монстр с какимито безумными завитушками решеток, бамперов, дверных ручек, ждал под окном. Рюдель, водитель Гуго, выбрался из машины, чтобы открыть двери пассажирам. Штурмфогель отметил, что Рюдель стал еще грузнее и как будто старше. Там, внизу, он уже четвертый месяц лежал в госпитале СД, не приходя в сознание, и был в двух вздохах от смерти: пролежни проели всю его спину: - Ты как будто с похмелья, - сказал ему Гуго. - Прошу прощения, штандартенфюрер, - просипел в ответ Рюдель, - пива вчера холодного выпил, а как голос утратил - шнапсу глотнул: - Шнапсу, - передразнил Гуго. - От шнапсу толку мало, разве что в прорубь ухнешь, а голос надо горячим кагором восстанавливать, учи вас: Рюдель виновато поеживался. - Куда едем, штандартенфюрер? - В цирк. - В цирк так в цирк, отлично: Мотор взревел, как судовой дизель, машину заколотило. Но когда Рюдель выжал сцепление и монстр тронулся, дрожь и рев пропали, сменившись нежным пофыркиванием. Булыжная мостовая, вся в покатых буграх и впадинах, мягко ложилась под колеса. Привлеченный каким-то движением в зеркале, Штурмфогель оглянулся - но это была только нелепая длинноногая многокрылая птица, из тех, что в штормовые безлунные ночи бьются в окна: Снаружи здание "Факела" напоминало вагон бронепоезда: железные листы внахлест, болты, заклепки, бойницы и амбразуры. Стальной масляный блеск. Машина свернула налево, в сторону рынка, и "вагон" пропал из виду. Здесь не было ни единой прямой линии: погнутые столбы фонарей, покосившиеся фасады, кривые темные заборы. И эту нелепую кривизну всего и вся лишь подчеркивала торчащая прямо по курсу исполинская глинисто-красная пожарная каланча со шпилем. Прохожие здесь были редки - район считался небезопасным в любое время суток. В одном из переулков уже много месяцев стоял темно-серый танк, оплетенный плющом. Башня танка была чудовищной, как и торчащая из нее пушка. Казалось, что танк утонул в земле, пустил корни и дал побеги. Иногда на нем появлялась какая-то надпись на русском. Потом ее смывали дожди. Потом она опять появлялась. Рюдель вдруг резко дал по тормозам и одновременно надавил на клаксон. Штурмфогель ткнулся лбом в спинку переднего сиденья. Дорогу медленно пересекала большая парусная лодка на деревянных колесах с намалеванными на них грубыми клоунскими рожами. Над бортами кривлялись полуголые раскрашенные мужчины и девицы с длиннющими волосами и в масках птиц и чудовищ. - Распустили, - прошипел Рюдель. - В Бельзен бы вас: ремешком: - Ну-ну, - неопределенно отозвался Гуго. Наверняка он знает, что большинство таких вот эскапад устраивают как раз заключенные, подумал Штурмфогель. Интересно, что делал бы я?.. В его жизни было по крайней мере четыре момента, когда он мог угодить в концлагерь. Но - как-то вот пронесло. Рынок был еще полупустым, лишь арабы в белых рубахах раскладывали по прилавкам свои товары: фрукты, орехи, маленькие оранжевые дыни, горы верблюжей шерсти и уже готовые пестрые вязаные вещи: Сами верблюды паслись на обширном пустыре за рынком - там, где в прошлом году стоял цыганский табор. Стайки ребятишек играли в салочки. Началась платановая аллея, высаженная еще при Луи Шестнадцатом; деревья с пепельно-зелеными стволами имели свои имена. На некоторых сами собой проступали лица: Место или сооружение, которое называлось Цирком, никогда цирком не было и вообще непонятно почему получило такое наименование. Разве что за веселые фокусы, которые прежде здесь творились иногда. Мало кто из горожан знал, как попасть в Цирк, хотя почти все о нем слышали. Просто вот эта незаметная аллея маленького скверика вовсе не кончалась у суровой кирпичной стены с рельсами узкоколейки по верху, а ныряла под стену и там, виляя из стороны в сторону и отбрасывая обманные тупички, приводила в конце концов к обширной, более двухсот метров в диаметре, воронке со спиральным спуском. На дне воронки стояла густая топкая светло-серая грязь, в которой кто-то жил: С тех пор, как "Факел" приобрел это место, туда стало вообще невозможно попасть: проезд под стеной закрыли тяжелыми воротами, а всю территорию обнесли густым проволочным забором. На вышках день и ночь стояли бессменные часовые - в лоснящихся черных накидках и глубоких блестящих стальных шлемах, фаты которых спускались до плеч, а решетчатые забрала прикрывали лица. Коричневатые плети ядовитого плюща обвивали опоры вышек. В тихие безлунные ночи над Цирком что-то призрачно мерцало, и тихий низкий жалобный вой разносился далеко по окрестностям: Машина притормозила у поворота, кое-как в него вписалась, потом нырнула в крутой спуск: Черные створки ворот медленно разошлись. Кто-то, закутанный в белое покрывало так, что даже глаза с трудом угадывались в складках, наклонился к окну машины, разглядел водителя и пассажиров - и махнул рукой: проезжайте. - Что здесь делается? - спросил Штурмфогель. - Трудно сказать, - Гуго потер нос. - Мы делим это пространство с "Аненэрбе", а Зиверс - не тот человек, с которым можно поговорить на подобные темы: Руди был гораздо приятнее. - Удивительно слышать: - усмехнулся Штурмфогель. - А кстати, где он сейчас? - Гиммлер куда-то спрятал, - и, перехватив недоуменный взгляд Штурмфогеля, поправился: - Нет, совсем не то, что ты подумал. Просто Руди теперь работает соло и отчитывается исключительно перед рейхсфюрером. Я думаю, он неплохо устроился. Штурмфогель кивнул. Его бывший начальник обладал по крайней мере двумя талантами: легко находить новое место службы - и легко (и с треском) терять его. Буйные заросли расступились, и взору предстал новенький ангар с большой цифрой "9" на воротах. - Приехали, - сказал Гуго. - Здесь наш оазис. Здесь никогда ничего не случается. У входа в ангар - маленькой калитки в створке огромных ворот - сидела странная двухголовая и двухвостая собака. - Это Бефаст, - сказал Гуго. - Он тебя обнюхает, и все. Не дергайся. - Это будет каждый раз? - спросил Штурмфогель, ежась. Он не любил и побаивался собак. - Нет, только первые дни: От самой собаки воняло так, что хотелось заткнуть нос: паленой шерстью и угольным горячим шлаком. - Как он различает запахи? - прошептал Штурмфогель. Бефаст обнюхал его сначала одним носом, потом другим. Коротко рыкнул: проходи. Приветливости в его глазах не было. Внутри ангар напоминал фантазию Эшера: лестницы, переходы, какие-то ящики и корзины на столбах: - Нам вон туда, - показал Гуго. - А это всё - полоса препятствий, ребята тренируются. Штурмфогель посмотрел, куда указывала рука Гуго. В углу под пологом из маскировочной сети стоял большой канцелярский стол, несколько стульев, бюро, шкаф: - Там будет твой кабинет. Устраивайся. Сейчас я позову ребят. Через несколько минут бойцы "Гейера" выстроились перед Штурмфогелем все в спортсменских трусах и майках, никак не похожие на десантников, а скорее на команду по какому-нибудь экзотическому десятиборью. - Антон, - представился Хете и подмигнул. - Здесь мы называем друг друга по именам. - Тогда - Эрвин, - сказал Штурмфогель. - Нет, - сказал Антон-Хете. - Ты - только Штурмфогель. - Берта, - протянула руку белокурая красавица. - Штурмфогель: - Цезарь, - расплылся в белозубой улыбке огромный загорелый викинг. - Дора, - приветливо кивнула высокая худощавая девица. - Эмиль, - коротко стриженый парень с лицом младенца и торсом боксерапрофессионала. - Фридрих, - совершенно ничем не примечательный тип, идеальный филер. - Гюнтер, - его брат-близнец. - Хельга. Бог ты мой, замер на миг Штурмфогель, где же они взяли такую необыкновенную и необычную красавицу: что-то восточное в чертах: За спиной кто-то хихикнул. Штурмфогель шагнул к следующему. - Йон, - сухой и жилистый, похож на богомола - прекрасный бегун и боец. - Курт, - маленький, Штурмфогелю чуть выше плеча, но очень аккуратно и крепко сложенный парень с хитрыми внимательными глазами. - На сегодняшний день это все, - подвел итог Антон. - Если ты считаешь, что нужны еще люди: - Пока у меня нет никаких представлений об этом, - сказал Штурмфогель. - Хорошо, - вступил в разговор молчавший до сих пор Гуго. - А теперь некоторые особенности. Ты, - он ткнул Штурмфогеля пальцем в грудь, - не имеешь права отдавать приказы кому-либо из бойцов отряда, а только и исключительно Антону. Он решает, кого и куда послать, каким способом и какими силами выполнить задачу - и так далее. Для тебя "Гейер" - своего рода "шкатулка сюрпризов". Ты загадываешь желание, нажимаешь на кнопку, крышка распахивается, и ты получаешь свой приз - но как и каким образом приз попадает в шкатулку, тебя занимать не должно. Это приказ, Штурмфогель. Ты меня понял? - Не дурак, - сказал Штурмфогель.

Рим, 10 февраля 1945. 11 часов

Генерал Донован, начальник Управления Стратегических Исследований США, развалился в кресле, забросив ноги на журнальный столик, и курил свои бесконечные "Морли" - сигареты, приятные для курильщика, но никак не для окружающих. Волков, он же "Дрозд" - сделал себе эту птичью кличку в память о Косте Дроздове и давних испанских делах - сидел на мраморных перилах балкона. Под балконом неумело лязгал ножницами садовник с челюстью и выправкой морского пехотинца. - Вы и так знаете больше, чем следует, Дрозд, - сказал генерал и выпустил в его сторону струйку дыма. - Все, что вам действительно нужно - это разыскать этих людей и убить их. Я хочу видеть их мертвыми. Какая еще, к дьяволу, дополнительная информация? - Желательно - вся, - ухмыльнулся Волков. - Чтобы скроить приемлемую легенду, мне нужно много лоскутков: Агентура, которую я буду задействовать, пролежала на холоде четыре-пять лет. Все они не наемные убийцы, а идейные борцы. При этом они профессионалы и легко поймут, если вы попытаетесь накормить их пшеном. - Неужели вы действительно не можете обойтись нашими коммандос? - Только в качестве упаковки - как договаривались: Нет, генерал, для этого дела мне понадобятся не бойскауты, а старые матерые браконьеры. Охотники на слонов: - Если они идейные борцы, то могут просто не согласиться на это задание. - Вот это уже - моя забота. - Хорошо, я объясню: А вы пока думайте над тем, как бы свалить вину за убийства на немцев. - На официальных немцев? На правительство, на гестапо? Или на "Факел"? - Кто про него слышал, про этот "Факел": Пусть будет гестапо. Кстати, что там нового сообщает этот ваш информатор? - Не так часто, генерал. Завтра или послезавтра. Я не хочу подвергать его излишнему риску.

Берлин, 10 февраля 1945. 13 часов

Пришли первые известия из Женевы. Связная Эйба Коэна жила на окраине города в крошечной, на четыре номера, гостинице и значилась торговым представителем маленькой французской экспортно-импортной компании. Звали ее Ультима Морелли. Штурмфогель уже выучил наизусть ее тоненькое досье и заканчивал второе, на Эйба Коэна. Судя по всему, Коэн был отчаянно смелый, но чересчур горячий парень, в котором стремление выполнить задание несколько перевешивало осмотрительность. Дважды его группа забиралась слишком далеко и выбиралась потом к своим с огромными потерями. Но, что интересно: в сентябре сорок второго они почти достигли цели: Гитлер тогда бушевал. Увидеть убийц в трех шагах от себя - причем там, где абсолютную безопасность ему гарантировали буквально с пеной у рта: Покатились головы -пока еще, в отличие от минувшего июля, в переносном смысле. Главное, что было тогда сделано сгоряча и испорчено навсегда тотальная реорганизация "Аненэрбе" с лишением прав на собственную разведывательную и охранную деятельность. На смену завиральному, несдержанному, полному дурацких идей, эксцентричному, эгоистичному, терпимому к любой дичи и ереси, гиперактивному, ничего не понимающему в людях и политике Рудольфу фон Зеботтендорфу пришел застегнутый на все пуговицы фанатик Зиверс. Через полгода "Аненэрбе" подверглось тотальной чистке, и Штурмфогель возблагодарил бога, которого нет, что послушался совета старого приятеля Вернера фон Белова и перебрался в "Факел", под надежное крыло Кальтенбруннера: Он снова вернулся к первой странице. Так вот ты какой, Эйб Коэн: Фотография была сделана издалека, черты лица смазались. Выглядит старше своих лет, подумал Штурмфогель, наверное, из-за усов. Хорошее лицо, гордый поворот головы. Жаль, что таких людей нам назначают во враги: Почему у меня чувство, что я тебя где-то видел? Что же тебя гонит на такие отчаянные предприятия, а? Ущемленная гордость, кровная месть - или просто жажда приключений? Нет этого в досье: самого главного - нет. Попробуем разузнать: Он потянулся к телефону, и тот, словно того и ждал, разразился радостным звонком. Это был Антон. - Слушай внимательно, - сказал он. - Мы ее видим. Бар "У доброго дяди", помнишь такой? Над самым озером? Она сидит на веранде и смотрит на лодки. Уже полчаса смотрит на лодки. Наверное, кого-то ждет. - Вас она не заметит? - Нет. Там Гюнтер. Его никто не замечает. Анекдот про него есть: "Доктор, у меня редкая болезнь: меня все игнорируют. - Следующий:" Понял, да? - Ты мне анекдоты рассказывать будешь? - Да нет. Просто ребята из гестапо спрашивают: может, выкрасть ее? Проще простого: - Внизу? - Ну да. Они внизу, мы здесь: - И что мы с ней будем делать? Снова насаживать на крючок? Антон, не будь идиотом, она нужна нам живой приманкой, а не фаршем. - Она наверняка много знает: - Не исключаю. Но я не уверен, что она знает то, что нам нужно. Ты еще не забыл, что мы ищем? - Так что - просто наблюдать? - Длинное ухо уже отрастили? - В процессе. Еще час-полтора. - Тогда ждем. Я думаю, осталось недолго. Штурмфогель сердито ткнул рычаг и тут же, чтобы не зазвонил опять, набрал номер коммутатора и потом - кабинета. - Карл? Извини, что я вынужден просить тебя сделать "не знаю что", я знаю, как ты этого не любишь, но другого не остается. Слушай: я хочу, чтобы кто-нибудь из твоих ребят покопались в дрезденских архивах на предмет какой-то зацепки на этого Коэна. Там он, разумеется, Кохан. Я знаю, что в детстве: Есть же у тебя всякие умные мальчики с верхним чутьем. Не знаю. Странности, родственники, болезни: все, что угодно. Дом, где жил. Пойми, я не ставлю конкретной задачи, мне нужна любая информация: Ну, вот. Да, оно самое. Такое дерьмо, да. Ты уж извини: Он положил трубку. Телефон тут же зазвенел вновь. Теперь это оказался ГансПетер. - Эрвин, - сказал он, - я тут выбираю яхту, а поскольку ты командуешь операцией, то решил посоветоваться: что нам важнее: скорость или вместимость?.. - Скорость, - сказал Штурмфогель и повторил про себя: скорость. Скорость. Не допускать пауз. Не тормозить на виражах: - Да, Ганс-Петер, вот еще что: мне нужны аэрофотоснимки Ираклиона. Как можно более свежие и подробные: Он опять уставился на досье и вдруг ощутил желание раскинуть пасьянс - а потом поступить так, как подсказывают карты. Иногда это к чему-нибудь приводило.

Берлин, 10 февраля 1945. 17 часов 40 минут

Антон привез Хельгу, уже погруженную в транс, и с помощью Штурмфогеля устроил ее в удобном кресле. Транс был регулируемый, неполный, человек в таком состоянии при необходимости вполне мог себя обслуживать и даже общаться с другими - на простом бытовом уровне. Просто это отнимало лишние силы и снижало чувствительность. - Мы решили, что так будет надежнее, - сказал он. - Не верю я в здешние телефоны. - Как там, на месте? - спросил Штурмфогель. - Курорт, - усмехнулся Антон. - Купаемся, играем в мяч. На лыжах еще не катались, но приглашения уже получили. - Купаетесь? - не поверил Штурмфогель. - Вода же теплая, - сказал Антон. - Вулкан: - Ах, да. В отличие от того Женевского озера, что внизу - здесь оно подогревалось небольшим живописным прибрежным вулканом. В результате вода припахивала серой и имела целебные свойства. - Ну, вот, - сказала вдруг Хельга грудным незнакомым голосом. - С прибытием, мой Рекс! - Хватит, хватит:- сказала она же, но голос теперь принадлежал мужчине. Или мы будем разыгрывать влюбленную пару и по эту сторону двери? - Почему бы нет? - Ты знаешь, почему. Нет-нет, я: - Прости. Если ты думаешь, что все это время я мечтала только о том, чтобы ты меня трахнул, то это не так. Но для пользы дела иногда нужно уметь расслабиться. Лучшего способа человечество еще не придумало: - Я ведь о другом: - Другой не здесь: - Все равно. Я не смогу смотреть ему в глаза: да о чем речь! Спать с женщиной своего брата - это почти то же самое, что спать с сестрой. Я знаю, я глуп, я старомоден, но я так не могу: Без обид, сестра?.. - Без. Братец Рекс: Сколько яда в голосе, хоть выжимай и разливай по склянкам, подумал Штурмфогель. - Что-то открывают: бумага шуршит:- сказала Хельга уже от себя. Пауза. - Веревку не выбрасывай, пригодится, - мужской голос. - Связывать кого-нибудь? - с надеждой - женский. Долгая пауза. - Вот тебе список: - Ничего себе. Понадобится чертова прорва денег: - Вот это пусть тебя не заботит. Смотри: - Оуу! Пауза. - На все приобретения тебе дается неделя. Успеешь? - Так: сейчас. Это просто, это тоже просто: Вот по этим двум пунктам могут возникнуть сложности, но, если я правильно понимаю, это второстепенные вещи: - Здесь нет второстепенных вещей! Я хочу, чтобы ты это поняла: второстепенных вещей в нашем деле не бывает! Каждая мелочь имеет одну цену: жизнь и смерть. В том числе и твою жизнь: - Да, мой Рекс, мой повелитель. Кстати, тебе не кажется, что из наших имен сам собой возникает очень серьезный довод? Может быть, это судьба? - Прекрати, Ультима. - Замолкаю, замолкаю. Любое твое желание - закон для меня: - Тогда свари кофе. Пауза. - Вздыхает, - сказала Хельга. - Что-то бормочет: не могу разобрать слов: - Тебе с сахаром или без? - Пол-ложечки: Пауза. - Спасибо. О-о: Эти чертовы американцы совсем не умеют делать кофе. Они его варят в большом котле и потом подогревают, ты можешь представить себе больших варваров? Да, Ультима, и еще: прости, что наорал на тебя. Очень трудное время. Брат и прислал-то меня сюда, чтобы я немного отдохнул: - Он сообщил мне, что ты... Что ты на грани срыва. И просил помочь тебе расслабиться. Чтобы я отнеслась к тебе, как к нему самому: Но, если тебе это поперек души, мы подцепим для тебя кого-нибудь еще, окей? - Только не проституток. В них есть что-то от доильных автоматов: б-рр. - Ради бога. Тут прорва скучающих офицерских жен, туристок с душевными ранами, начинающих актрис: - У тебя есть знакомства в этой среде? - Ну, разумеется! Хочешь доверить мне выбор? - Обсудим это позже: Знаешь, я хочу искупаться в озере. Проводи меня. - Да, мой Рекс. Кстати, ты можешь переодеться здесь и спускаться к озеру в халате. Многие так делают. - Хорошо. Пауза. - Эй, и возьми чего-нибудь выпить! - Я возьму бренди. Пауза. - Хлопнула дверь, - сказала Хельга. Ну, что же, подумал Штурмфогель, начало положено: - Лично я взял бы этих сладеньких сегодня ночью, - сказал Антон. - Яхта рядом, погрузим - и привет. - А потом? - Допросим. Будем все знать. - Хм. Во-первых, есть процент-другой вероятности, что парень не расколется на допросах - или что он владеет техникой самоликвидации: Для нас это равнозначно полному провалу. И даже в самом лучшем случае - он расскажет всё, что знает - мы лишаем себя всех возможностей продолжать игру: И вовторых, мы обрубим единственную нить, ведущую: ну, ты знаешь, к кому. А шеф сказал так: если придется выбирать между коммандос в руках и крысой в небе - выбирать крысу. Все ясно? - Предельно. Наблюдать, ждать: - Именно так. - Черт. - Аналогично. Но ты же знаешь: в нашем деле сколько ждешь, столько потом живешь в раю. Полог маскировочного шатра отодвинулся, и появились Гуго и Кляйнштиммель. - Как дела, Эрвин? - спросил Кляйнштиммель с усмешкой. - Ты их еще не всех выловил? - Клев ожидается послезавтра, - сказал Штурмфогель. - Ну-ну. Только не затупи крючок: - он покосился на Хельгу. - Очень кстати образовалась вставка в основную операцию. Мы нашли Полхвоста. - И где он был? - Можешь себе представить - в концлагере. Провинциальное гестапо постаралось. Спасибо папе Мюллеру - выяснил: Михаэль Эрб, носящий странную кличку "Полхвоста", семнадцатилетний подросток-инвалид (одна нога короче другой, порок сердца и еще куча болезней) со скверным характером и длинным языком, который раз уже (третий или четвертый?) попадающий в гестапо, обладал не то чтобы совсем уникальной, но очень редкой и ценной особенностью: он мог сверху проникать в других людей внизу и смотреть на мир их глазами. Только смотреть; слышать не умел. И человек, в которого вселялся Полхвоста, должен был быть малоподвижен. Это накладывало существенные ограничения на использование такого ценного сотрудника. Но Полхвоста прогрессировал: он мог уже некоторое время удерживать человека в относительной неподвижности; кроме того, он неплохо читал по губам: - Понятно, - сказал Штурмфогель. - Подсмотреть, не работает ли мой агент под контролем? Да, это оперативнее, чем гонять кого-нибудь на вражескую территорию: - Когда он должен выйти на связь? - Завтра он будет ждать инструкции от меня. Просто по радио. Я назначу ему сеанс связи на послезавтра. Пусть Полхвоста как следует поест: - Он метет за троих. В лагерях кормят так себе.