Фубурбо Майус в Тунисе был когда-то финикийским городом, ставшим на сторону Карфагена в последней Пунической войне.
Сципион обложил его данью, но не уничтожил.
В 27 году до нашей эры Октавиан избрал его для одной из своих колоний для ветеранов.
В III веке город постепенно стал приходить в упадок, но снова возродился в IV веке при Константине II.
Республика Феникс пала жертвой вандалов и прекратила свое существование во времена византийского владычества.
Город был обнаружен археологами лишь в 1875 году, и удивительные эти руины, вид которых так взволновал меня, были полностью раскопаны и частично отреставрированы только в 1912 году.
Эта история пришла мне в голову, когда я любовалась величественным храмом Меркурия, с его высокими колоннами и исполинской лестницей.
Так появилось место действия для моей книги (для всех моих книг я сначала нахожу место действия), так что этот храм и этот город, улицы которого когда-то полнились гулом голосов его жителей, навсегда останутся жить в моей памяти.
1884 год
Мимоза Шенсон смотрела на письмо, которое держала в руках, и никак не могла поверить в прочитанное.
Пока они находились в отъезде, за порядком в их небольшом домике, который ее отец снимал в Тунисе, следила местная жительница.
Все тут было чисто и опрятно, но Мимоза внезапно почувствовала духоту, как будто попала в тюремный подвал.
Она подошла к окну, впустив в комнату лучи полуденного солнца.
Обдавший ее жар заставил девушку поспешно откинуть волосы со лба.
Ома опустила глаза на письмо, которое продолжала держать в руках, и начала заново перечитывать его.
Неужели все, сказанное в нем, действительно правда?
Это казалось невозможным.
Мимоза взглянула на дату и поняла, что письмо было отправлено несколькими неделями ранее.
Скорее всего его доставили сразу же после того, как они с отцом отправились с караваном верблюдов в Фубурбо Майус.
Ее отец намеревался добавить в свою книгу описание древнего римского города, однако к тому времени лишь небольшая его часть была освобождена из-под земли.
Там они встретили людей, раскинувших свои палатки на небольшой ровной площадке на некотором расстоянии от раскопок.
Подобное впечатление производили и многие другие древнеримские поселения, в которых побывала Мимоза.
Девушка отчетливо представляла себе, с каким восторгом отец отнесется к раскопкам, предвкушая, что найденное там даст ему новый материал для книги.
Сразу же после смерти матери Мимозы, а произошло это почти четыре года назад, отец мрачно сообщил дочери:
— Если ты думаешь, что я могу оставаться здесь, где каждую минуту, днем ли, ночью ли, все мне будет напоминать о твоей матери, то ты глубоко ошибаешься!
Поскольку она знала, как сильно он страдал, переживая свою потерю. Мимоза только спросила:
— Что вы хотите сделать, папа?
— Отправлюсь за границу, — сказал он, — и начну писать книгу, которую всегда хотел написать. Книгу о землях, покоренных римлянами, и, возможно, это хоть каким-то образом поможет мне жить без твоей матери.
В его голосе отчетливо слышалась нестерпимая мука.
Мимоза понимала — ей ничего не остается, как только согласиться со всеми его планами.
Невыносимо было сознавать, что маме выпало умереть так неожиданно и скоропостижно.
Она заболела воспалением легких в ту холодную зиму и отказывалась воспринимать болезнь всерьез до тех пор, пока не стало уже слишком поздно.
Мимоза оглядела их славный дом, построенный еще в елизаветинскую эпоху, в котором прошла вся ее жизнь.
Она не могла поверить, что отец действительно желал покинуть его навсегда.
Сэр Ричард Шенсон, однако, продал свой дом вместе с небольшим поместьем первому же объявившемуся покупателю.
Когда они покидали Англию, с собой они взяли только необходимую для поездки одежду.
Отец поддался порыву, что было весьма для него характерно.
Мимоза знала — именно своей порывистостью он покорил ее мать, когда они встретились впервые.
Он убедил ее убежать с ним.
То была романтичная история, которую Мимоза любила слушать снова и снова с самого раннего детства.
Теперь ей казалось, что отец и сам выбрал бы себе такую смерть — внезапную и неожиданную, от укуса ядовитой змеи среди руин древнеримского города.
Он не был бы счастлив, если бы ему выпала долгая и скучная старость.
Местные жители говорили, что змея эта очень ядовита, и действительно, отец умер спустя всего несколько часов.
Тогда Мимоза и поняла — обо всем ей придется заботиться самостоятельно.
Тунисские погонщики верблюдов оказались настолько напуганы, что боялись даже дотрагиваться до тела ее отца.
Именно подобное их отношение заставило ее принять решение не везти тело отца назад в Тунис.
Вместо этого его похоронили среди руин Фубурбо Майус, которыми он так восхищался с того самого момента, как впервые их увидел.
К тому времени отец успел собрать уже много материала для задуманной им книги.
Покинув Англию, они сначала посетили многочисленные остатки римских поселений на юге Франции.
Оттуда они приплыли в Египет, потом в Ливию, а уже после этого в Тунис.
Все доставляло Мимозе удовольствие.
Ее завораживала римская история, история покорения столь значительной части мира.
Она была счастлива и тем, что ее отец не казался теперь таким несчастным.
Ничто, понимала девушка, не сможет восполнить ему потерю жены.
Он обожал ее с первой их встречи.
Они познакомились на балу, который дедушка Мимозы давал в Кроумб-Кастп для ее матери и ее сестры, которые были близнецами.
Графа Кроумбфелда интересовал лишь сын, виконт Кроумб, который значил для него больше, нежели любое принадлежавшее ему богатство.
Однако он все же считал своим долгом должным образом пристроить и своих двух необычайно красивых дочерей-близнецов.
Он с презрением отверг идею устроить бал для своих дочерей в Лондоне.
Если представители светского общества, утверждал он, проявляют интерес к его семье, для них ничего не стоит сделать усилие, чтобы самим приехать в его замок.
В его замок, где, сообразно своему характеру и своим привычкам, он правил подобно королю.
Нетерпимый, высокомерный, неукротимый, он требовал беспрекословного подчинения, как во времена феодалов, не только от своих слуг, но также и от своих детей.
От проявлений отцовского деспотизма сын укрывался сначала в Итоне, затем в Оксфорде.
После этого он вступил в гвардию гренадером, в этот «семейный полк».
Для девочек же — леди Уинифред и леди Эмили — подобной возможности бегства не существовало.
Даже если бы они и пожелали восстать, у них ничего не получилось бы.
Как потом леди Уинифред рассказывала своей дочери, все, что было связано с предстоящим балом, начиная уже с самого первого известия о нем, приводило девушек в безумное волнение.
Балу предстояло стать роскошным и важным событием, так как граф знал, чего от него ожидают, да он и не делал никогда ничего вполсилы.
От каждой семьи в округе потребовали разместить столько прибывающих гостей, сколько в состоянии были вместить их дома.
Сам замок заполнили наиболее значительные персоны из числа светских знакомых графа.
Конечно, приглашены были и те неженатые молодые люди, которых он счел возможным рассматривать в качестве достойных женихов.
С того момента, как его дочери достигли возраста, когда могли быть представленными королеве, граф стал задумываться о подходящих партиях.
— Но, папа, предположим, мы не полюбим тех, кого вы выберете нам в мужья? — какого спросила его Уинифред.
Граф хмуро посмотрел на дочь.
— Любовь придет после свадьбы, — отрезал он. — Вашим дочерним долгом является выйти замуж за достойного жениха, чья кровь будет столь же голубой, как и наша, и кто сумеет обеспечить вас всем, к чему вы привыкли.
Тон его слов заставил Эмили, более робкую из близнецов, задрожать.
Но Уинифред, будучи храбрее, возразила:
— Я думаю, папа, я чувствовала бы себя несчастной, если бы мне пришлось выйти замуж за человека, которого я не люблю.
— Вы выйдете замуж за того, за кого я вам велю! — пресек граф возражения дочери. — Я не потерплю никакой этой современной ерунды, когда девушка сама выбирает себе мужа, в то время как у нее для этого есть отец.
Леди Уинифред не спорила.
Полюбив Ричарда Шенсона, она не сомневалась, что отец никогда не одобрит ее выбор.
Молодой человек был красивее и привлекательнее того туманного героя, которого Уинифред рисовала себе в мечтах.
Ричарда на бал привез кто-то из соседей, живших неподалеку.
Протанцевав с Уинифред три танца, он уговорил ее встретиться с ним на следующий день.
Их никто не заметил в лесу, разделявшем владения графа и друзей Ричарда Шенсона.
Ричард признался леди Уинифред, что полюбил ее с первого взгляда.
— Это может показаться вам странным и невероятным, — говорил он, — но клянусь вам всем святым для меня, вы — та, которую я искал всю жизнь. Мой единственный шанс стать счастливым — по-настоящему счастливым — заключен в вашем согласии выйти за меня замуж.
А поскольку сама Уинифред испытывала по отношению к нему те же чувства, она не сомневалась в его искренности.
Но она также не сомневалась и в том, что отец ни на минуту не согласится представить Ричарда в качестве своего зятя.
Граф уже объявил ей, что она должна быть особенно мила с маркизом Барфордом, старшим сыном герцога Белминстерского.
Леди Уинифред танцевала с ним на балу.
Однако с первого же момента, когда рука маркиза обвила ее талию, девушка поняла, что никогда не сможет, даже если отец распнет ее за отказ, согласиться стать женой этого человека.
Маркиз был приземистым, жирным, удивительно невзрачным молодым человеком, явно уверенным в важности собственной персоны.
Он разговаривал с девушкой в снисходительной манере, которая вызвала у нее только негодование.
Как она сказала сестре, это приводило ее в ярость.
Танцуя с маркизом, Уинифред заметила, как отец доверительно беседует о чем-то с герцогом.
И по тому, как оба проводили их взглядом, девушка догадалась о предмете разговора.
Она попыталась было объяснить Ричарду Шенсону, что их любовь безнадежна.
Но он только сжал ее в своих объятиях и поцеловал, и слова замерли у нее на губах.
— Я люблю вас! — сказал он. — И я немедленно поговорю с вашим отцом.
— Это будет… бесполезно, — сумела пробормотать леди Уинифред. — Он будет… Он никогда не позволит мне… он не позволит мне выйти замуж за того, у кого нет… титула, за того… и кто, по его мнению, менее знатен, чем он сам…
— Я стану баронетом после смерти отца, — заметил Ричард, — но до этого, наверное, пройдет лет двадцать.
Леди Уинифред посмотрела глазами, полными слез.
— Как же так… Почему это случилось именно с нами? — спросила она прерывающимся голосом.
— Мы нашли друг друга… И это единственное, что имеет для нас значение, — заявил Ричард Шенсон, — но это означает, моя любимая, что вам предстоит проявить смелость и решительность.
Не понимая, леди Уинифред вопросительно взглянула на него.
— Это означает, — спокойно объяснил он, — что нам придется сбежать. Я достану специальную лицензию, а когда мы поженимся, ваш отец ничего уже не сможет сделать.
— Он… он никогда не простит… меня, — прошептала Уинифред.
— Разве это действительно значит для вас так много? — спросил ее Ричард Шенсон.
Ей не надо было отвечать, он и так все понимал.
Они и в самом деле убежали.
Ричард Шенсон устроил все так хорошо, что они успели обвенчаться и были уже на пути во Францию, прежде чем графу стало известно о случившемся.
Граф бушевал. Его гнев эхом разносился в стенах замка, подобно порывам северного ветра.
Он пребывал в такой ярости, что прислуга на кухне дрожала от страха.
Даже собаки попрятались под столами, словно и они опасались последствий его гнева.
Граф поклялся никогда больше не говорить с дочерью.
Послав за своими поверенными, он вычеркнул ее имя из завещания.
Было, вероятно, неизбежным, что и леди Эмили последует примеру сестры.
Сестры-близнецы всегда все делали вместе.
Они были так похожи и настолько близки, что скорее походили на одного человека, чем на двух разных.
Леди Эмили хранила молчание и о бегстве, и о письмах сестры.
Граф и понятия не имел, как часто она получала от нее весточки.
Двумя месяцами позже она последовала примеру сестры и убежала с человеком, которого полюбила.
На сей раз удар оказался для графа еще тяжелее.
Его дочь Уинифред проявила неповиновение и бросила ему вызов, выйдя замуж за любимого человека, но по крайней мере ее избранником оказался англичанин.
Эмили же, к его ужасу и негодованию, выбрала американца.
Когда Клинт Тайсон, имевший за плечами в свои двадцать пять пет опыт многих любовных интрижек, приехал в Англию, он вовсе не ожидал навеки потерять здесь свое сердце.
Но он сразу почувствовал, что без леди Эмили мир для него навсегда перестанет быть цельным, а он этого не хотел.
Он ухаживал за девушкой так, что она не могла даже перевести дух, а сердце в ее груди делало сальто-мортале.
Он сказал ей, что он хотел бы бросить весь мир к ее ногам, что он не сможет жить без нее.
После английских поклонников с их бесцветными знаками внимания и лишенными всякого воображения комплиментами леди Эмили не смогла противостоять натиску Клинта Тайсона.
Так же как и ее сестра, она отдала сердце своему избраннику.
А вместе с сердцем — и способность сопротивляться его воле.
Однажды ранним утром они обвенчались в Гросвенорской церкви на Саут-Молтонстрит.
К вечеру они уже сели на судно, направлявшееся в Нью-Йорк.
На сей раз выслушивать бушевавшего графа пришлось только его сыну.
Виконт поспешно уехал в свой клуб.
Леди Эмили написала сестре:
Я надеюсь, что папа со временем смягчит свой гнев, но это уже не важно. Клинт и сейчас уже очень хорошо обеспечен, а когда-нибудь он может унаследовать большое состояние, хотя все это для меня ничего не значит. Кроме него самого, мне ничего не нужно. О, Уинифред, я счастлива, как и ты, и все, чего я хочу теперь, — чтобы ты познакомилась с Клинтон.
Леди Уинифред, в свою очередь, не меньше хотела познакомить сестру со своим мужем.
Она считала Ричарда самым совершенным человеком в мире, с которым никто не мог сравниться.
Но прошел целый год, прежде чем сестры-близнецы снова увидели друг друга.
К тому времени обе они были беременны.
И обе воспринимали это как самое захватывающее событие в своей жизни.
Поскольку и Ричард, и Клинт заботились о счастье своих жен, они купили два дома, расположенных рядом.
Деловые интересы Клинта были в Америке.
Поэтому предполагалось, что он не сможет постоянно жить в своем очаровательном английском поместье в георгианском стиле.
Однако они с Эмили бывали в Англии почти каждый год.
Перед тем как жениться, Клинт договорился с женой, что она не будет пользоваться своим «титулом учтивости» после свадьбы.
Он считал, что, если граф не признает его своим зятем, его брак не будет иметь никакого отношения ко всем этим английским условностям.
— Вы будете просто миссис Тайсон, — сказал он леди Эмили.
— Никем другим я не хотела бы быть, любимый, — искренне ответила она.
Поскольку дочери Уинифред и Эмили появились на свет с разницей только в один месяц, они были близки так, как если бы родились близнецами, как их матери.
Так как Клинту было сложно надолго покидать Америку, иногда проходило больше года, прежде чем Мимоза и ее двоюродная сестра Минерва могли встретиться вновь.
Так получилось, что Мимоза не видела свою сестру уже около года, когда так неожиданно умерла леди Уинифред.
Мимоза в письме сообщила Минерве о постигшем их горе, а также о своем отъезде за границу.
Она рассказала ей и то, что, поскольку отец продал дом, она понятия не имеет, как все будет, когда они вернутся.
Мимозе было тогда почти восемнадцать, и она с родителями начинала строить планы в отношении своего будущего.
После ее представления ко двору предполагалось устроить для нее бал.
Это должно было произойти в апреле.
Но когда наступил апрель. Мимоза с отцом были уже за границей.
Теперь, почти четыре года спустя, мысли Мимозы были заняты Минервой.
Она знала, что ей не к кому больше обратиться в эту трудную минуту, когда на нее так неожиданно навалилась беда.
Она взглянула на письмо поверенного, которое все еще держала в руке.
Неужели, неужели все написанное в нем действительно правда?
Когда они с отцом оставили Англию, он дал указание своим поверенным пересылать деньги в каждую страну, которую они посещали.
Всюду, куда бы они ни приезжали, в банках их ждали переведенные из Англии деньги.
Мимоза знала, что отца никогда не заботили цены, если речь шла о приобретении чего-то, необходимого для осуществления его цели.
После ночевок в палатках где-нибудь у развалин очередного римского поселения они останавливались в лучших гостиницах.
Если гостиница не казалась ему достаточно удобной, отец снимал дом на месяц или на более длительный срок.
Там он писал об увиденном.
Потом Мимоза переписывала готовые части книги своим четким красивым почерком.
Они должны были быть готовы к тому моменту, когда представится случай их напечатать.
Материалы, предназначавшиеся для книги отца, являлись самым ценным грузом из всего, что они возили с собой в путешествиях.
Мимозе казалось, что записей отца хватило бы на несколько объемистых томов.
Поскольку они путешествовали без конкретного маршрута, не имея постоянного адреса, письма не всегда доходили до них вовремя.
Однако, прежде чем они покинули Ливию и отправились в Тунис, Ричард Шелтон написал своим поверенным.
Он проинструктировал их перевести деньги в банк в Тунисе, но, поскольку торопился увидеть Фубурбо Майус, сам он не успел заглянуть в банк.
Вместо этого он послал записку с одним из местных слуг с просьбой приготовить деньги к их возвращению.
Фубурбо Майус находился всего в пятидесяти милях от Туниса.
Полагая, что увиденное там станет одной из наиболее захватывающих глав в его книге, сэр Ричард стремился добраться туда как можно скорее.
Город был открыт, или, точнее, археологический мир узнал о нем в 1875 году, однако в то время открытие не вызвало сенсации.
Так много других событий происходило тогда в Тунисе.
Борьба с пиратством привела к существенному оскудению казны тунисского бея.
Это означало, что экономическое положение целой страны серьезно ухудшилось, и народ в отчаянии восстал.
Начались жесточайшие репрессии, и кровавая борьба закончилась победой правительственных войск.
Экономика оказалась еще более подорванной вследствие нескольких лет засухи и последовавшего затем голода.
В конце концов премьер-министра бея, человека, в большой степени виновного в бедствиях народа, сместили.
Страна обанкротилась и стала жертвой алчных притязаний колониальных государств.
Сэр Ричард и Мимоза в то время находились в Алжире.
Поэтому их не особо удивило то, что они узнали.
Французы, воспользовавшись столкновениями на границе между Алжиром и Тунисом, решили вторгнуться в эту истерзанную страну.
Армия бея не оказала большого сопротивления.
В мае 1881 года бей подписал соглашение, в котором Тунис признавался протекторатом Франции;
То были хорошие новости для сэра Ричарда Шенсона.
Это означало, что под властью французов порядок будет восстановлен, и у него появится возможность посетить столь желанные Карфаген, Эпь-Дьем, Фубурбо Майус и другие римские поселения.
Когда спустя три года они прибыли в Тунис, то нашли, как и ожидал сэр Ричард, что в стране царит относительный порядок.
Многие уже говорили по-французски.
Тунисцы приветливо и гостеприимно улыбались приезжим, ведь богатые иностранцы давали им возможность заработать.
И вот теперь, после столь долгого ожидания встречи с тем, что, по мысли отца, должно было стать археологическим или историческим Эльдорадо, сэр Ричард мертв.
А перед Мимозой лежало письмо от его поверенных в Лондоне, сообщавшее о том, что денег не осталось.
Она никак не могла поверить в то, что это правда.
Но, к сожалению, факт оставался фактом — компания, в которую сэр Ричард неосторожно вложил весь свой капитал, обанкротилась.
Отца похоронили в безымянной могиле.
У Мимозы не было никого, к кому она могла бы обратиться за советом.
Пугало и то, что она осталась без гроша.
Она расплатилась с погонщиками верблюдов, нанятыми для поездки в Фубурбо Май ус, теми деньгами, которые отец имел при себе.
Она прибавила щедрые чаевые, поскольку так всегда делал он.
Теперь, вернувшись в Тунис без него, она понимала, что ей придется уехать в Англию.
Это само по себе было пугающей перспективой.
Мимоза не была уверена, что ее ждет гостеприимство.
Насколько она знала, ее родители были всецело поглощены друг другом и так счастливы вдвоем, что никогда не поддерживали отношений ни с кем из родственников.
За исключением тети Эмили и кузины Минервы, Мимоза никого не знала в Англии.
Да и прошло уже почти четыре года с тех пор, как она уехала оттуда.
Казалось удивительным, что в двадцать один год она совсем не имела друзей в Англии, никого, к кому можно было бы обратиться в критической ситуации.
Но еще больше пугало ее полное отсутствие денег.
Каким образом сможет она вообще добраться до родной страны?
Внезапно ей показалось, будто весь мир вокруг рухнул, и она стоит одна посреди руин, руин ее собственного Фубурбо Майус, вокруг никого и ничего, только обломки камней под ногами и никакой крыши над головой.
— Я страдаю от шока, — рассудительно сказала себе Мимоза. — Наверняка пройдет немного времени, и я смогу рассуждать более здраво.
Сейчас же, как она ни старалась, все вокруг, даже белые здания, которые всегда так нравились ей, казались мрачными и тусклыми, и солнечные лучи не создавали вокруг них золотистой дымки.
Мимоза заплакала не потому, что теперь с ней не было отца.
Она оплакивала себя, оставшуюся во враждебном, пугающем мире, где она была совершенно одна.
— Что мне делать? — вопрошала она. — О Боже… скажи мне, как… мне поступить.
Молитва шла из самой глубины сердца.
Но не было на нее никакого ответа.
Только письмо в руке, в котором говорилось, что она осталась совсем без средств.
Девушка все еще стояла у окна, когда дверь отворилась и в комнату вошла пожилая женщина, присматривавшая за домом в их отсутствие.
Она несла чашку, в которой, как догадалась Мимоза, был чай из мяты.
Взяв чашку, девушка пригубила теплый сладкий напиток.
В этой части мира чай из мяты служил лекарством от всех неприятностей и волнений.
Женщина подняла конверт, в котором было письмо, и аккуратно положила его на стол.
Она принесла с собой еще и газету, которую также положила на стоп.
Мимоза догадалась, что это была газета, которую ее отец велел приносить ему после приезда в Тунис.
Газета была французская, и здесь ее стали издавать после того, как французы оккупировали страну.
Где бы ни появлялись французы, везде они печатали свои собственные газеты.
Дети прекрасной Франции, живущие за границей, хотели следить за новостями своей любимой страны и, конечно, за парижскими развлечениями.
Печальная и подавленная. Мимоза веерке с благодарностью отметила, как любезно было со стороны пожилой женщины помнить о пожеланиях сэра Ричарда.
И тут же, сама того не желая, задумалась о том, каким образом ей удастся оплачивать и эту любезность.
Конечно же, в первую очередь надо решить, как заплатить этой женщине за работу по дому.
Девушке казалось, будто отец внес арендную плату за несколько месяцев вперед.
Именно агент по недвижимости нашел им прислугу.
У пожилой женщины был сын, которому, насколько Мимоза помнила, отец также оплатил все услуги.
Слугам едва ли было заплачено больше, подумала Мимоза, чем за то время, которое хозяева должны были отсутствовать.
Вероятно, отец выплатил им жалованье вплоть до недели своего предполагаемого возвращения.
Все это она тщательно обдумала.
У нее осталось еще несколько дней, чтобы найти решение, как жить дальше и чем платить за пропитание.
Но каким образом ей удастся найти достаточно денег на обратную дорогу в Англию?
Мимоза предполагала, хотя и не была в этом уверена, что в Тунисе должно быть британское консульство.
Девушке казалось, что в консульстве не откажутся ей помочь, если она объяснит, кто она, и расскажет о своем затруднительном положении.
Тем не менее было ужасно сознавать, что, даже если она и доберется до Англии, денег у нее там нет.
Как нет и своего дома.
Слишком поздно Мимоза задумалась о том, почему не упросила отца не продавать их дом, чтобы хотя бы для нее самой оставалась возможность вернуться, если бы он и не пожелал возвращаться туда.
Однако он так торопился уехать и был так несчастен после смерти жены…
Именно по этой причине Мимоза и не воспротивилась ни одному из его распоряжений.
— Что же мне теперь делать? О Боже… что же мне делать? — снова и снова спрашивала она себя, пока пила теплый чай.
И тут у нее возникла мысль, что, возможно, умнее было бы остаться в Тунисе и попытаться найти какую-нибудь работу.
К счастью. Мимоза говорила на нескольких языках.
Ее мать настояла, чтобы она серьезно изучила французский.
Именно этот язык пригодился ей сейчас.
Так как отец девушки владел многими языками. Мимоза также освоила итальянский и, что более важно, арабский язык.
Может быть, найдутся родители, которые захотят, чтобы их дети изучали языки.
Это определенно была удачная мысль.
Обдумывая различные возможности, она взяла со стола газету.
Как она и ожидала, несколько первых страниц газеты посвящались событиям, происходящим во Франции.
Об Англии на первых трех страницах не было сказано ничего.
Она перешла к объявлениям, гадая, не ищет ли кто-нибудь преподавательницу.
Любое место, даже очень скромное, было все-таки лучше необходимости объяснять свое затруднительное положение английскому консулу, если таковой здесь вообще имелся.
Она перевернула еще две страницы и тут обратила внимание на заголовок:
СОБЫТИЯ В ТУНИСЕ
Один раздел описывал беспорядки, имевшие место в центре города.
Пробежав его взглядом. Мимоза перевела глаза и увидела другой заголовок:
ТРАГЕДИЯ В СИДИ БУ САЙД
Почти машинально она стала читать дальше:
С глубоким сожалением и беспокойством мы сообщаем, что прошло уже больше двух месяцами с момента исчезновения мадемуазель Минервы Тайсон.
Предполагается, что она была похищена из своего дома, виллы «Голубая звезда», бандитами, в последнее время бесчинствующими в Тунисе.
Власти ожидали, что за мадемуазель Тайсон, которая, как известно, весьма состоятельно, потребуют выкуп, но до сих пор такое требование выдвинуто не было.
Власти и все, кто беспокоится о ее исчезновении, опасаются, что она, возможно, погибла, пытаясь спастись бегством, и ничего ток и не удастся выяснить.
Мадемуазель Тайсон хорошо знали на холме Сиди Бу Сайд, где она приобрела себе виллу, которая находится неподалеку от известного храма, все более и часто посещаемого паломниками и туристами из города.
Корсары превратили Сиди Бу Сайд в место поклонения святому — покровителю противников христианства.
Но, видимо, даже сегодня, когда времена корсаров ушли в прошлое, пиратство все еще встречается в этих местах.
Мимоза прочла, потом еще раз перечитала заметку.
Сначала девушка обрадовалась удивительному совпадению: Минерва находится так близко от нее.
Но потом, вникнув в текст, в котором говорилось о похищении и даже возможной гибели кузины, она почувствовала, как все ее существо застыло от ужаса.
Она потеряла сначала мать, потом отца и вот теперь Минерву, ту, с которой они были почти как сестры-близнецы.
— Это… ужасно! Это… жестоко! — негодовала девушка на судьбу.
И тут внезапно, как будто в ответ на ее молитву. Бог заговорил с нею, она поняла, как ей поступить.
Когда утром пожилая женщина вошла в ее комнату. Мимоза уже оделась.
Поверх платья девушка надела накидку с капюшоном, а на голову вместо шляпы повязала шифоновый шарф.
Женщина удивленно посмотрела на Мимозу: она не ожидала, что та поднимется так рано.
Мимоза заранее обдумала, что ей скажет.
— Сегодня мои друзья забирают меня с собой в Англию, — медленно заговорила она по-арабски, — поэтому у меня нет времени зайти в банк и получить деньги, чтобы вознаградить вас за ваши услуги.
Ей показалось, будто пожилая женщина испуганно посмотрела на нее, но она продолжала:
— Поскольку у меня совсем нет времени упаковывать свои вещи и вещи отца, я отдаю все вам.
Она видела, с каким удивлением смотрит на нее женщина, и добавила:
— Думаю, кое-что из одежды моего отца подойдет вашему сыну, а остальное вы сможете продать, выручив за все достаточно много денег.
Она знала, что это правда, поскольку среди вещей отца было даже пальто на меху, которое он носил в холодное время.
Нарочито высокомерно она сказала:
— У меня нет никакого желания брать с собой мои наряды, которые я носила какое-то время и которые уже не очень модны, но все они в отличном состоянии, и я уверена, покупатели на них найдутся.
Она сделала паузу, потом медленно проговорила:
— У меня к вам только одна просьба: будьте любезны поручить вашему сыну или кому-нибудь еще отнести на виллу «Голубая звезда» на холме Сиди Бу Сайд тот пакет, что лежит на стопе.
Она показала рукой на пакет довольно внушительных размеров, потому что в нем лежали все рукописи ее отца.
Единственная вещь, которую она не могла ни оставить здесь, ни потерять.
Сберечь рукописи можно было, только отослав их на виллу и адресовав Минерве.
Женщина кивнула, чтобы показать, что все поняла, и Мимоза поблагодарила ее:
— Большое спасибо за все ваши старания, я знаю, вы вернете ключи от дома агенту, сдавшему его нам и нанявшего вас для услуг.
Она протянула руку, и женщина сначала крепко сжала ее, а потом поцеловала.
Этот жест показал Мимозе, как та растрогана щедростью девушки, а потому не пожалеет, что не получила денег, которых у девушки просто не было.
Мимоза накинула шифоновый шарф на волосы и, обернув его вокруг шеи, вышла из дома.
Она знала, что женщина не обратит внимания, куда направилась ее бывшая хозяйка, поскольку ее слишком заинтересовали вещи, оставленные той, и она горела желанием их рассмотреть.
Вряд ли она обратит внимание и на то, ожидал ли кто-нибудь Мимозу, чтобы проводить на пароход, отплывающий в Англию.
Мимоза пошла прочь, размышляя о том, что в их семье становится обычным явлением уходить из дома, оставив там все имущество.
Она порадовалась, что вспомнила о книге своего отца, которую непременно должна была сохранить, пусть и потеряв все остальное.
Отец же избавился от всех вещей, принадлежавших ее матери.
Мимоза не мота не вспомнить, какой ужасной потерей казалось ей тогда решение сэра Ричарда расстаться с украшениями жены.
Когда судно увозило их из родной страны, она увидела, как отец вышел из своей каюты, держа в руках шкатулку. Она узнала ее — в этой шкатулке ее мать хранила украшения.
Все остальные вещи, принадлежавшие матери, остались дома.
Видимо, тот человек, что купил их дом, распорядится и нарядами, и остальными вещами леди Уинифред.
Беспокоясь только об отце, погруженном в свое горе. Мимоза совсем не думала о драгоценностях.
И только в тот момент, увидев в его руках шкатулку с украшениями, она поразилась тому, что он взял их с собой.
— Что вы собираетесь с этим сделать? — спросила она.
В глазах отца, посмотревшего на нее, отражалась душевная мука, которую он носил в себе со дня смерти жены.
— Я не могу допустить, чтобы кто-нибудь, даже ты, — ответил он, — надевал те украшения, которые я дарил твоей матери с такой любовью. Она значила для меня все. Вот почему они будут покоиться на дне моря и станут надгробным памятником ее красоте.
Проговорив эти слова, он ушел. Ошеломленная девушка не смогла даже последовать за ним.
Когда отец вернулся в каюту, она поняла, что он кинул шкатулку в море, и никто никогда не увидит ни ее, ни хранившихся в ней драгоценностей.
Будучи во многом идеалистом, он всегда поступал так — стремительно и под влиянием порыва.
Дочь понимала, что и книга, которую он писал и которая так много значила для него, была в какой-то мере проявлением его души, ей предстояло просвещать и вдохновлять своих читателей.
К счастью, дом, который они снимали в Тунисе, находился в предместье города, на дороге, ведущей к Сиди Бу Сайду.
Но все же Мимозе предстояло преодолеть неблизкий путь.
К тому времени, как девушка достигла подножия холма, на вершине которого находился храм, она начала чувствовать усталость.
Сначала ей встречалось совсем немного людей, но постепенно улицы оживали.
Людей и экипажей становилось все больше, так что никто не стал бы обращать на нее внимание или задаваться вопросом, почему она одна.
Мимоза начала подниматься по крутому склону, который вел вверх, к храму.
Вилл у подножия холма было совсем немного.
По мере подъема их стало встречаться больше.
Они, очевидно, принадлежали богатым людям, так как дома были большими и ухоженными.
Сады заполняли цветы и деревья.
Виллы окружали высокие стены, чтобы никто не вторгался в жизнь их обитателей.
Аромат жасмина наполнял воздух.
Мимоза знала, что многие из тех, кто поднимался к храму, верили в то, что это оградит их от сглаза.
Жители Туниса были суеверны и даже носили в карманах зерна нигеплы.
Чаще всего они прятали талисманы и амулеты в складках одежды или в золотых медальонах, которые женщины надевали на шею.
Символика амулетов уходила в глубь веков к началу времен.
Больше всего ценился амулет «рука Фатимы».
Сейчас, медленно поднимаясь вверх по холму. Мимоза не отказалась бы от приносящего удачу талисмана.
Именно сейчас никто больше нее не нуждался в везении.
Она слышала биение своего сердца, и причиной тому была не только непривычная физическая нагрузка, но и испуг.
Тогда она уговаривала себя, что все будет хорошо, если Минерва вернулась.
Если же нет, то по крайней мере у самой Мимозы появится шанс на спасение.
Мимоза молила Бога помочь ей.
Она надеялась, что ее молитва не вступит в противоречие с религиозными чувствами паломников, стекающихся к храму на холме.
Девушка вспомнила мусульманскую легенду: будто бы знаменитый святой Луи не умер на горе Бирса.
Он покинул свое войско, взял в жены берберскую девушку и стал местным святым Бу Саидом.
Он был знаменит излечениями от ревматизма и защитой от укусов скорпионов.
Во время своих путешествий сэр Ричард и Мимоза встречались со столькими странными легендами и поверьями.
Как бы ей хотелось поговорить сейчас с отцом о Сиди Бу Сайде!
Наконец, когда она уже почти достигла вершины холма, девушка увидела перед собой очень большую красивую белоснежную виллу.
Ей не требовалось искать табличку с названием на воротах, она и так догадалась, что это и есть «Голубая звезда».
Мгновение она медлила.
Потом, подняв глаза к небу, пылко помолилась за успех своего предприятия.
За воротами начинались заросли кустарника.
Она сняла свой плащ, в котором становилось уже жарко, и запихнула его в заросли так, чтобы нельзя было разглядеть с дороги.
Любой, кто встретил бы сейчас девушку, увидел бы запыленное платье, грязное и порванное в нескольких местах.
Она выбрала одно из самых старых своих платьев, которое носила не меньше двух лет, и потратила немало времени, чтобы извалять его в пыли и обрызгать водой, чтобы создать видимость, будто юбка не раз окуналась в грязь.
Когда она все закончила, одежда выглядела очень потрепанной.
Она сняла шарф, который закрывал ее волосы, и тоже спрятала его в кустарнике.
Вряд ли кто-нибудь найдет плащ и шарф.
А если и найдет, решит, будто какой-нибудь паломник, измученный тяжелым подъемом на вершину холма, уронил все это по дороге.
Мимоза открыла ворота и вошла.
Цветы в саду были потрясающе красивы.
Птицы пели в листве деревьев.
Она словно попала в райский сад, где не существовало никаких проблем и никаких страхов.
Девушка прошла к дому по вымощенной плиткой дорожке.
Фасад виллы украшал портик с белыми колоннами.
Дверь оказалась открыта.
Пока она колебалась, входить ли, в дверном проеме появилась темноволосая женщина средних лет.
В руке она несла корзину — наверное, собиралась выйти в сад, чтобы набрать цветов.
Как Мимоза и рассчитывала, при виде ее женщина вскрикнула, уронила корзину на землю и воскликнула по-французски:
— Мадемуазель! Мадемуазель! Вы вернулись!
Ее голос зазвенел от волнения:
— Вы вернулись! Но где же вы были? Мы обыскали все вокруг в отчаянной попытке найти вас!
При этих словах она шагнула вперед и обняла Мимозу.
Мимоза лишь безучастно посмотрела на нее.
— Кто… Кто я… И почему я… здесь?
Женщина не сводила с нее глаз.
— Вы — дома! Мы так тосковали без вас.
Мы думали, что вас похитили. О, мадемуазель, слава Богу, вы возвратились к нам!
В голосе женщины послышались слезы, но Мимоза только глухо произнесла:
— Где же я? Я… я не могу… ничего вспомнить.
Женщина взяла ее под руку.
— Пойдемте внутрь, — сказала она. — Что же они сделали с вами, те дьяволы? О, моя бедная мадемуазель, они сделали вам больно?
Мимоза позволила ввести себя в огромную, красиво обставленную гостиную. Окна во всю стену открывались прямо в сад.
Француженка усадила девушку в кресло, говоря:
— Вам жарко, и вы устали! Я принесу вам что-нибудь утопить жажду.
И она поспешила из комнаты.
Мимоза могла слышать, как она кричит кому-то о возвращении мадемуазель и отдает приказания принести еду и питье.
Потом она вернулась и, опустившись на колени перед креслом Мимозы, сказала:
— Вы только отдохните, и тогда вам сразу станет лучше.
— Мне… Я не могу… вспомнить… — пробормотала Мимоза. — Кто… я?
— Вы — Минерва Тайсон, — медленно и отчетливо произнесла француженка. — Минерва Тайсон — вот как вас зовут.
Мимоза не повторила это имя, она просто безучастно посмотрела на француженку.
— А я — Сюзетта. Вы же меня помните? Сюзетта, с которой вы всегда смеялись, Сюзетта, которую вы называли своей правой рукой.
— Сю… зет… та, — медленно произнесла Мимоза, останавливаясь на каждом слоге.
— Это так, — подтвердила француженка, — а вы — Минерва.
Мимоза на мгновение закрыла глаза.
Вошел слуга с подносом с кофе и птифурами.
Сюзетта поднялась, напила кофе и подала Мимозе.
Мимоза неуверенно взяла чашку.
Потом отпила небольшой глоток кофе, чувствуя, что именно этого ей и не хватает после долгой дороги, а Сюзетта тем временем ласково спросила ее:
— Может, вы помните, что с вами произошло после того, как вас украли?
Мимоза отрицательно покачала головой:
— ..Я ничего не могу… вспомнить… ни кто я… ни почему я… оказалась здесь.
— Должно быть, они били вас, — сердито проговорила Сюзетта. — Ах эти злые, нечестивые люди! Если бы только мы могли поймать их. Они понесли бы наказание за свое обращение с вами! Я думаю, мадемуазель, вам следует подняться наверх и уснуть. Уверена, проснувшись, вы вспомните все, что с вами случилось, вспомните, кто вы такая.
Женщине показалось, что Мимоза не поняла ее слов; она помогла девушке подняться со ступа и, поддерживая ее, медленно повела вверх по лестнице.
Они оказались на просторной площадке, а затем в спальне, которую Мимоза сочла красивее всего, что ей приходилось видеть.
Огромная кровать со спинкой в форме серебряной раковины была накрыта кружевным покрывалом, которое одно, должно быть, стоило целое состояние.
Вся мебель была инкрустирована перламутром.
Зеркало на туалетном столике обрамляли фигурки ангелов, окрашенные в нежнейшие цвета.
Сюзетта подала Мимозе изящнейшую ночную рубашку, которую, на ее взгляд, можно было купить лишь в Париже, где ее, должно быть, сшили монахини.
Она вспомнила, как Минерва рассказывала ей, что купила неглиже во Франции, когда была там с матерью.
Сюзетта помогла Мимозе лечь, а когда та откинулась на подушки, поспешно вышла.
Мимоза не сомневалась, что женщина торопилась уведомить французские власти, занимавшиеся поисками Минервы, о ее возвращении.
Она облегченно вздохнула.
До сих пор Сюзетта ни на мгновение не предположила, что девушка не та, за кого себя выдает.
В конце концов, ни у кого в Тунисе не было оснований предполагать, будто у Минервы Тайсон может быть двоюродная сестра, как две капли на нее похожая.
И все же теперь, когда у нее появилась возможность все спокойно обдумать, ей казалось невероятным, что Минерва жила одна на вилле без отца или матери, только с одной этой француженкой, которая скорее всего служила у нее.
«Что могло случиться с тетей Эмили?»— гадала Мимоза.
Клинт Тайсон всегда казался ей обаятельным человеком, к тому же он был всегда очень добр к племяннице своей жены.
Все выглядело совершенно загадочно, и ей не терпелось получить ответ на уйму вопросов.
Но она знала — ей следует весьма тщательно играть свою роль, и могло пройти много времени, прежде чем она сможет найти разгадку, к которой так стремилась.
Прошлую ночь Мимоза спала плохо, и теперь ненадолго задремала.
Разбудила ее Сюзетта, которая стремительно вошла в комнату и немного невпопад спросила:
— Вы уже проснулись, мадемуазель? Пришел мсье Битон, тот самый, который занимается делом о вашем исчезновении, и хочет поговорить с вами.
Мимоза широко раскрыла глаза.
— Где… я? — спросила она. — Я не знаю… кто… я.
— Я уже говорила вам — вы Минерва Тайсон, — ответила ей Сюзетта. — Но не волнуйтесь, только позвольте мсье поговорить с вами, это займет всего несколько минут. Я объясню ему, что вы очень утомлены и что может пройти немало времени, прежде чем память к вам вернется.
Сюзетта вышла из комнаты, и Мимоза могла слышать, как она сказала кому-то за дверью:
— Она все еще не знает, кто она. Боюсь, те ужасные люди били ее по голове или, возможно, обращались с нею настолько ужасно, что она теряла сознание.
— По крайней мере она дома! — ответил ей низкий мужской голос. — И это, мадам, сейчас самое важное.
— Конечно, конечно, — согласилась Сюзетта.
Она шире открыла дверь, чтобы объявить:
— Здесь мсье Битон, мадемуазель.
Мимоза повернула голову.
К ней приблизился пожилой мужчина, должно быть, следователь из тайной полиции.
Повсюду в своих колониях французы нанимали подобных людей на службу.
Он подошел к кровати, а когда Мимоза протянула ему руку, склонился в официальном поклоне, хотя руки не поцеловал.
По всей видимости, он относился к ней как к весьма важной персоне.
Французы обычно не целуют рук у молоденьких женщин, разве только те успели уже стать замужними дамами.
Минерва была очень богата, а поэтому чиновники обращались с ней весьма почтительно, независимо от того, имела ли она мужа или нет.
— Могу ли я сказать вам, мадемуазель, — начал француз, — как я рад, что вы возвратились домой, а не были, как мы все того боялись, убиты. Ведь ваши похитители не оставили никаких следов, указывающих на место вашего заточения.
— Я не… помню… ничего, — слабым голосом произнесла Мимоза.
— Все придет в свое время, — вежливо заметил мсье Битон, — и я уверен, что все очень рады вашему благополучному возвращению.
Мимоза только кивнула, как будто говорить ей стоило огромных усилий.
Прежде чем начать задавать вопросы, мсье Битон немного помолчал.
— Полагаю, вы не имеете представления о том, где вы находились и кто держал вас в заточении?
— Не… могу вспомнить… — еще раз сказала Мимоза.
Она увидела разочарование на лице француза и после паузы спросила;
— А этот… это мой… дом?
— Это ваша вилла, мадемуазель, и вы прожили здесь больше года.
— Все это… мое! — прошептала Мимоза.
— Да, все здесь ваше, — с жаром подтвердил мсье Битон, — и мадам Бланк сохранила ее в совершенном порядке для вас. Она всегда верила, что так или иначе вы возвратитесь, и никогда не теряла надежду.
Мимоза отметила, что фамилия Сюзетты — Бланк; ей хотелось задать еще много вопросов, но она решила, что это было бы ошибкой.
Поэтому она закрыла глаза, как будто почувствовала себя утомленной, и мсье Битон тут же поднялся.
— Я зайду к вам как-нибудь в другой раз, — пообещал он. — А пока, мадемуазель, еще раз хочу отметить, насколько счастливы все мы вашему возвращению.
Он улыбнулся ей и продолжал:
— Обещаю, в будущем у вас будет хорошая охрана, чтобы больше с вами ничего подобного никогда не случилось.
Мимоза пробормотала тихое «спасибо», и он вышел из комнаты.
Она могла различить голоса Сюзетты и мсье Битона, которые оживленно беседовали, спускаясь вниз по лестнице.
Она победила!
Она утвердилась здесь как Минерва.
Мсье Битон также не заподозрил в ней самозванку.
Она почувствовала такое облегчение, что готова была вскочить с кровати и побежать осматривать виллу.
Кроме того, ей хотелось узнать как можно больше о своей кузине.
Она понимала, однако, все безрассудство подобного поведения и заставила себя тихо лежать в кровати.
Позже ей подали восхитительный завтрак, и Мимоза с удовольствием утолила голод.
Все время, пока Мимоза ела, Сюзетта сидела подле нее и болтала без умолку.
— Вы должны съесть все, что сможете, — сказала она, — иначе наш повар будет очень расстроен.
Мимоза отметила: на вилле есть свой повар.
— Он был в отчаянии, пока вас здесь не было, — продолжала Сюзетта, — без вас никто не наслаждался его суфле, его паштетами и всеми прочими вашими любимыми блюдами. И конечно, ему очень не хватало мсье графа, как и всем нам здесь.
Мимоза напряглась.
Потом невинным голосом тихонько спросила:
— Мсье… графа? Кто это… мсье граф?
— Ну же, мадемуазель, вы его помните, право. Мы даже подумали сначала, будто вы были настолько огорчены его отъездом, что бросились в море.
Она замолчала, но Мимоза ничего ей не ответила, поэтому француженка продолжала:
— Но потом один из садовников сказал, будто видел, как двое каких-то людей утащили вас, а когда мы нашли ваш браслет на дорожке, то поняли, что вас похитили.
— Похитили… — медленно проговорила Мимоза. — Меня… похитили!
— Да, мадемуазель, и это, должно быть, было так ужасно для вас! Они, наверное, заставили вас спать на попу или даже…
Она остановилась, видимо, решив, что будет ошибкой напоминать мадемуазель об оскорблениях и жестокости похитителей.
Вместо этого она сказала:
— Что ж, по крайней мере вы забыли ваши страдания по мсье графу.
— Отчего я… была… так… несчастна? — спросила Мимоза.
— Ведь ему пришлось вернуться во Францию, — объяснила Сюзетта. — Для вас это было так ужасно, и все мы тоже так расстроились. Мы полюбили его всем сердцем, но, думается мне, его жена настаивала на его возвращении.
Она негодующе фыркнула, потом продолжала:
— Женщины все одинаковые, и они могут быть очень жестокими, когда что-либо задевает их сердце.
Мимоза не отвечала. Она подумала, что, похоже, мсье граф, кем бы он ни был, вскружил голову ее кузине.
И, хотя это казалось невозможным, она скорее всего жила с ним здесь.
А он был женат!
Как могла Минерва поступить столь опрометчиво, вопреки морали?
Потом девушка задумалась: если бы она сама полюбила кого-то, как ее мама полюбила ее отца, — была бы она способна отказаться от побега с любимым человеком, женат он или нет?
Все казалось таким невероятным, разобраться было так трудно…
Ей оставалось только слушать Сюзетту дальше.
Сюзетта явно отличалась болтливостью, ей скучно было оставаться все это время одной, без собеседницы.
— Конечно, вы чувствовали себя несчастной и потерянной, — продолжала Сюзетта, — и мы все так жалели вас. Но вы такая хорошенькая, поэтому мы ни минуты не сомневались, что кто-нибудь другой обязательно появится.
Она помолчала и заговорила снова:
— В конце концов, трудно не влюбиться в таком великолепном месте, как наша вилла «Голубая звезда».
— Но… а вы… почему вы здесь живете? — спросила Мимоза, надеясь, что ее расспросы не покажутся чересчур заинтересованными.
— Я здесь, потому что мсье граф попросил меня сопровождать вас, когда вы оба покинули Париж. Ему хотелось, чтобы о вас позаботился кто-нибудь надежный и благоразумный.
— Париж! — воскликнула Мимоза, воспользовавшись упоминанием о городе. — Где это… Париж?
— Париж — столица Франции! — ответила Сюзетта. — Вы должны запомнить это.
Вы были там с вашими родителями, когда они погибли при том трагическом крушении поезда.
Мимоза закрыла глаза.
Так вот что случилось с тетей Эмили и Клинтом — крушение поезда!
Теперь вся картина начинала проясняться.
Минерва осталась одна, и граф увлек ее туда, где она могла бы забыть о своем горе.
Он привез ее в Тунис.
Мимоза решила про себя, что граф, возможно, каким-то образом связан с французской администрацией Туниса.
Потом его отозвали во Францию, так как его жена, мучимая ревностью, оказала давление на власти.
Мимоза, стараясь не задавать слишком проницательных вопросов, помолчала, но все же после долгой паузы спросила:
— А граф… Кто это — граф?
— Ну вот, вы начинаете вспоминать его, — удовлетворенно отметила Сюзетта. — Вы называли его просто Андре, но вообще-то он граф де Буассен. Конечно же, вы вспомнили его. Он такой красивый, такой обаятельный, такой веселый. Ах, мне недостает его смеха ничуть не меньше, чем, наверное, вам.
Мимоза снова прикрыла глаза, и Сюзетта сказала:
— Мне не хочется вас утомлять, но мсье Битон уверен, что, если мы будем постоянно говорить о чем-нибудь, память непременно к вам вернется.
Она улыбнулась девушке и опять заговорила:
— Перед своим уходом он рассказал мне, как когда-то вел дело человека, так жестоко избитого напавшими на него злодеями, что только спустя целый месяц тот смог ясно мыслить и вспомнить хотя бы свое имя.
Мимоза ничего не ответила, и, помолчав, Сюзетта сказала:
— Думайте об Андре, вспоминайте о том, какими счастливыми вы были вместе и как часто он заставлял вас смеяться.
Мимоза промолчала.
Она просто лежала с закрытыми глазами, и скоро Сюзетта вновь заговорила, словно ни к кому не обращаясь:
— Бедная малютка! Вам столько пришлось пережить! Вы потеряли своих родителей в том жутком крушении, вы потеряли своего милого друга, и поговаривают, что нет никакой надежды на его возвращение.
Она фыркнула, потом добавила:
— Бы страдали в руках похитителей, которые, возможно, никогда не попадут в руки правосудия. Как несправедливо! Ужасно, когда такому юному созданию приходится столько страдать!
Женщина невольно всхлипнула и, словно желая скрыть свои чувства, вышла из комнаты.
Мимоза открыла глаза.
Несомненно, она постепенно узнавала некоторые весьма странные вещи о своей двоюродной сестре.
Но она представляла, как ужасно, должно быть, чувствовала себя Минерва, когда погибли ее родители и она осталась в полном одиночестве в Париже.
Так, же как она сама, оставшаяся сиротой.
Разница состояла лишь в том, что Минерва была очень богата.
Ей принадлежала и эта великолепная вилла, и, раз ее отец умер, его огромное состояние.
Мимоза знала, что Клинт Тайсон за последние несколько лет стал очень, очень богатым.
Еще когда-то давно она слышала, будто он обнаружил нефть на принадлежавших ему землях в Техасе.
Поскольку богатство Клинта нисколько не влияло на ее привязанность к Минерве, она никогда серьезно не задумывалась над этим вопросом, так же как никогда не думала, что богатство может приносить не только радость, но и таить в себе большую опасность.
Конечно, было бы странно, если бы слухи о богатстве Минервы не дошли до Туниса.
Повсюду найдутся преступники, готовые за деньги похищать богатых мужчин или женщин и даже детей.
Тогда те, кто их нанимает, получают возможность вымогать огромный выкуп за освобождение своих пленников.
Мимоза боялась одного: что опасения полицейских окажутся верными.
Могло случиться, что никто уже не держит Минерву в плену ради получения выкупа, и она убита, возможно, случайно.
В противном случае похитители, как обычно, давно бы потребовали выкуп.
Лучше выплатить любой выкуп, нежели оставить девушку страдать в руках жестоких преступников.
Как бы там ни было. Мимоза знала, что приезд Минервы в Тунис саму ее спас от перспективы остаться одной без гроша в чужой стране.
При других обстоятельствах ей чрезвычайно трудно было бы найти способ вернуться в Англию.
Девушка знала, что единственными людьми, в доме которых ей действительно оказали бы искреннее гостеприимство и с кем она могла бы жить счастливо после смерти отца, были отец и мать Минервы.
Сначала Мимоза думала, что их будет нелегко найти, если они возвратились в Америку, но по крайней мере их дом в Англии окажется для нее доступным.
Она смогла бы пожить там до тех пор, пока не сумела бы связаться с ними и сообщить о случившемся с ее отцом несчастье.
Но все пошло кувырком.
Она пробралась сюда и заняла место Минервы.
Что ж, нужно решить, что делать дальше.
Сколько еще времени она сумеет притворяться своей кузиной, гадала девушка.
Мимозе очень не хотелось принимать решение, настолько невероятным и страшным казалось все вокруг.
Она чувствовала, что будет лучше — по крайней мере хоть на какое-то время — остаться там, где она оказалась.
Важно только узнать немного больше о тайной жизни сестры.
Несмотря на все свои усилия принимать случившееся как должное. Мимоза была потрясена до глубины души.
То, что Минерва жила в Тунисе с графом, с женатым человеком, казалось ей невероятным.
С тех пор как девочки осознали, что на свете существует нечто, называемое «любовь», они часто обсуждали это между собой.
Они не сомневались, что придет время, появится некто красивый и милый, похожий на их отцов, и покорит их сердца.
И с того момента они будут так же счастливы и довольны, как и их матери.
— Представляешь, каково было бы, — вспоминала сейчас свои слова Минерва, — если бы твой папа или мой вели бы себя подобно дедушке, решив выдать нас замуж за какого-нибудь надменного аристократа только из-за его титула?
— Я предпочла бы умереть, — заявила Мимоза, — чем позволить нелюбимому человеку прикоснуться ко мне. — Мимоза помолчала, потом добавила:
— Мама рассказывала, как боялась она дедушку в нашем возрасте, и если бы папа не увез ее, она в конечном счете вынуждена была бы выйти за того, кого ей выбрал дед.
— Моя мама рассказывала мне то же самое, — откликнулась Минерва. — Но я бы не согласилась, я уверена — я бы никогда не согласилась!
— Нам здорово повезло, — сказала тогда Мимоза. — Ни твои, ни мои родители никогда не заставят нас выйти замуж за нелюбимых.
— Да, ты права, — согласилась Минерва. — Я знаю, я выйду замуж за прекрасного принца, я узнаю его сразу же, как только встречу.
Они обе посмеялись над этой мечтой.
Было трагично сознавать, как принц из сказки обернулся для Минервы графом Андре, женатым мужчиной.
«А может быть, даже и отцом семейства, — подумала Мимоза. — Как жестоко и скверно он поступил, уговорив Минерву уехать с ним», — сурово осудила она графа.
Однако в глубине души Мимоза понимала, что виновата была и кузина, послушавшаяся его уговоров.
Мимоза сидела в саду, где обилие цветов успокаивало и умиротворяло ее душу.
Больше того, ей казалось, что цветы говорят ей: она поступила правильно.
Ничего такого уж плохого она не сделала, притворившись своей двоюродной сестрой.
Бесспорно, ни у кого вокруг не возникло никаких сомнений.
Минерва, безусловно, окружила себя комфортом.
На вилле работал превосходный повар, готовивший самые восхитительные блюда, ему в помощь на кухне служил еще и мальчик-поваренок?
В доме имелись две пожилые горничные, которые, казалось, каждую минуту что-то чистили и полировали.
Был еще дворецкий, который, если требовалось, мог править коляской.
Помимо слуг в доме, мсье Битон приставил дежурить двух охранников: одного ночью, другого днем.
Каждого, кто подходил к воротам, допрашивали.
Никто не мог пройти к дому без их разрешения.
По мнению Мимозы, это выглядело совсем по поговорке: «Запереть двери конюшни, когда лошадь уже убежала».
Кем бы ни были похитители Минервы, ни об их жертве, ни о них самих никто ничего больше не слышал.
Когда порой Мимоза обходила этот великолепно обставленный дом, она чувствовала себя виноватой при мысли о том, как страдала или все еще страдает в руках похитителей Минерва.
Как бы ей ни хотелось обратного, но, должно быть, Минерва все-таки погибла, раз до сих пор никто не потребовал за нее выкуп.
Мимоза многое узнала о своей кузине от Сюзетты Бланк, которая оказалась неисправимой сплетницей.
Прожив все это время безвыездно на вилле, где не с кем было поговорить, она никак не могла теперь прекратить болтовню.
Мимоза охотно ее слушала.
Чем больше Мимоза узнавала, тем яснее была она способна представить картину недавней жизни Минервы.
Она сознавала, что ничего подобного ее мать никогда бы не одобрила.
Если верить Сюзетте, граф был самым очаровательным, самым обворожительным мужчиной на свете.
Сюзетта постоянно превозносила его достоинства.
Она снова и снова говорила об этом, описывая его обаяние, его хорошие манеры, его многочисленные победы.
Мимоза чувствовала, что почти видит перед собой этого человека.
Ее удивляло, что нигде в доме не оказалось ни одного его портрета.
Потом она сообразила, что, будучи женатым человеком, граф, по-видимому, старался держать свою связь с Минервой в тайне, насколько это было возможно.
Мимоза не рискнула спрашивать о столь деликатной материи, но ей казалось, что граф намеренно возвратился в Париж, потому что перестал интересоваться ее кузиной.
Это была запутанная история.
Мимозе оказалось нелегко составить из рассказанного Сюзеттой ясное представление о случившемся.
Прожив на вилле уже почти неделю. Мимоза стала размышлять над тем, как скоро ей удастся заговорить о возвращении в Англию.
На третий день после ее появления управляющий банка в Тунисе нанес ей визит.
Мимоза знала, что Сюзетта Бланк предупредила его: память к девушке все еще не вернулась, и она очень слаба.
Однако он настоял на том, чтобы поговорить с девушкой наедине.
Впрочем, Мимоза подозревала, что Сюзетта подслушивала их разговор у замочной скважины.
— Я знаю, мадемуазель, о тех ужасных испытаниях, через которые вам пришлось пройти, — вежливо начал банкир, — но теперь, когда вы вернулись, боюсь, я вынужден побеспокоить вас просьбой позволить мне сообщить вашему банку в Лондоне, что вы уже можете подписывать чеки с тем, чтобы мы могли урегулировать все вопросы, связанные с вашими деньгами.
Мимоза слушала внимательно, и он продолжал:
— Как только мы узнали о вашем исчезновении, я связался с вашим банком и попросил их разрешения продолжать выплачивать жалованье прислуге и, конечно, мадам Бланк до того момента, пока вы не возвратитесь или полиция не узнает, что с вами случилось.
