Published by Ardis 2901 Heather way Ann Arbor, Michigan United States of America
Жила — была тихая девочка около станции Уяр Восточно-Сибирской железной дороги. Папаша у ней оказался порядочный сукин сын и однажды сбежал в неизвестном направлении, а мама все болела, болела, побаливала. Даже ездила раз по путевке на курорт «Озеро Шира». Болела, болела да и умерла — тихо и незаметно, скромно и немучительно.
А девочка похоронила маму и поставила крест с фотографией. Мама глядела с фотографии, как живая. Девочка погоревала, распростилась с оставшейся жить неродной теткой и уехала в город.
А там она идет по улице и вдруг видит на столбе криво приклеенную бумажку:
«Пущу на квартиру адну девочку. В Покровке.»
Она и направилась по адресу, оказавшись у ловчайшей старухи сгорбленной конструкции. Старуха отобрала у ней деньги за три месяца вперед, не велела никого приводить, поздно являться и «устраивать бардаки». Сама же в первый вечер напилась «Солнцедару», поила на огород и стала зубатиться с соседкой. Соседка пустила ей в голову подсолнух. Старуха взвыла и повернулась, задрав юбки. Такое оскорбление вряд ли кто выдержит — соседка ринулась в бой, пришел участковый, составил протокол.
А девочка сначала хотела в финансово-кредитный техникум, но выяснилось, что прием туда в этом году уже законечен. Тогда она устроилась на почту и стала разносить письма, газеты, денежные переводы.
Подруг у ней не было. Она раз пошла на танцы в Политехнический институт, и там ее пригласил один длинный, лохматый. Похожий на «песняра», которые сладко и звонко поют под электроинструменты с пластинки того же названия. Звали его Вовик. Он проводил ее до ворот и стоял, и курил, и полез под лифчик, и получил отпор, и назавтра опять пришел, а старуха ей и говорит:
— Ты с этим козлом не шейся. Я по его морде вижу, что тебе от него будет раззор.
— Да я и не думаю ни о чем таком, — сказала девочка.
— А ты думай, не думай, а будешь с ним шиться, так и будет тебе от него раззор, — настаивала старуха.
Но девочка ей не верила. Они ходили на танцы, в кино, дважды он приводил ее к себе, где сильно приставал. Но в первый раз помешал его папа. Щелкнул дверным замком и бодро крикнул в глубину громадной квартиры:
— Эгей! Люди! Кормилец с заседания пришел, голодный, как сорок тысяч волков!
А во второй — девочка сама в последнюю секунду вырвалась и убежала. Вовик остался лежать злой и крыл ее вдогонку последними словами. Но на следующий день они снова встретились.
Ну и вскоре она как-то очень даже незаметно для себя допустила лишнее, а через месяц ее и вырвало во дворе, в присутствии старухи.
— Колбасы я налопалась ливерной, — сказала девочка.
А старуха глядела пристально.
— Как бы тебя, однако, на солененькое да на известочку не потянуло от такой колбасы, — сказала старуха.
Девочка-то и не поняла — к чему это она, а потом поняла.
Она тогда пошла к Вовику, и дверь ей открыла Вовикова мама.
— Здравствуйте, — сказала девочка. — Мне Володю можно?
— Нету Володи, — ответила мама, неприязненно глядя на девочку.
— А где его искать? — спросила девочка.
— А нечего его искать, — ответила мама. — Ходят, ходят — надоели! Надо будет — он сам тебя найдет. Нечего его от занятий отвлекать. У него сессия на носу!
И захлопнула дверь. А девочка отошла к стенке, ковырнула ногтем штукатурку и стала ждать. Но Вовик не пришел. В подъезд заходили другие люди: катили коляски, несли свертки, сумки, пакеты. Здоровались, смеялись. А Вовика все не было. Девочка пошла домой.
А Вовика все не было. Девочка раз видела его через стекло. Он ехал на задней площадке трамвая и что-то объяснял, жестикулируя, своим друзьям. Он рассеянно скользнул взглядом и, наверное, на самом деле не заметили девочку.
А она шла в номерную баню. Она купил за 35 копеек билет и зашла в душевую кабину. Она вынула карманное зеркальце и стала смотреть свой живот. Живот точно стал выпуклый. Девочка повернула кран. Звонко лилась вода из-под потолка. Девочка заплакала.
А как-то она встретила Вовиного отца. Высокий, еще выше, чем сам Вовик, плечистый, стриженный под полубокс папа вышел из машины, размахивая портфелем.
— Привет, кнопка! — обрадовался он. — Что не заходишь? Или с Вовкой поссорилась, с оболтусом?
— Да нет, — сказала девочка.
— А что такая квелая? Круги под глазами?
— Пузо у меня, — сказала девочка.
— Чего? — поперхнулся отец. — Ты что болтаешь такое?
И девочка взяла да ему все и рассказала. И вечером того же дня папа имел с сыном продолжительную беседу.
— Ну и что ты, сын, собираешься теперь предпринять? — наконец спросил он.
— Учиться, учиться и еще раз учиться, — пожал плечами Вовик.
— А девка что будет делать, сволочь?
— А я ей десятку дам, пойдет да и выскребет, — ответил Вовик, и тут же получил прямой удар в челюсть.
Ворвалась подслушивавшая мать.
— Не смей бить ребенка, фашист! — кричала она. — Ему рано жениться. И эта особа вполне совершеннолетняя. Она знала, на что идет. Ты ведь ей не обещал жениться, Вовик?
— Конечно, нет, — угрюмо ответил Вовик, подсасывая сочащуюся кровь.
— И я не позволю, чтобы мой сын женился на первой попавшейся деревенщине…
— Позволишь, — недобро бормотал отец. — Позволишь! Вовик тебя попросит и ты позволишь. Ведь правда, Вовик? Попросишь?
— Да на кой она мне на самом деле, папа? Мне еще учиться три года. Ну, на кой она мне? А потом, кому известно, что ребенок от меня? Может, и не от меня.
— Подлец! — Папа смотрел на сына с отвращением. — Подлец! Неужели ради таких воевал я на фронте, и строил, и мерз, и голодал?
— Ну, пошел, — сказала жена.
— Не пошел! — взорвался строитель. — А сделал ребенка — пускай женится. И — никаких. Все! Позорить я себя не позволю. Меня полгорода знает.
Вовик неожиданно развеселился.
— А! Могу и жениться. Мне — один черт! Она правда не шибко красивая. Были у меня и покачественней.
Отец тоже улыбнулся.
— А это ничего, — сказал он. — Знаешь восточную пословицу? Красивая жена — чужая жена.
— А надоест, — так и брошу, — размышлял Вовик.
— Я тебе брошу! — отец погрозил ему пальцем.
Мать Вовика рыдала, и вскоре молодые уже стояли перед столом служащей отдела ЗАГС Центрального района.
Врачующая сказала:
— Рука об руку, деля удачи и неудачи, пройдете вы по жизни. Так пусть будет крепким ваш союз! Пусть будет крепкой эта новая ячейка нашего общества — ваша молодая семья! Ура, товарищи!
И товарищи сказали «ура», и сели в машину, всю изукрашенную лентами. Прохожие смотрели на машину. К ветровому стеклу черной «Волги» чьи-то заботливые руки привязали громадную целлулоидную куклу.
Дальше была свадьба. На столах всего было видимо-невидимо. Имелась даже красная икра. Со стороны невесты родственников не имелось. Зато со стороны жениха многие говорили речи и желали молодым различных благ. Невеста сидела, потупив очи.
— Пускай и молодая что-нибудь скажет, — крикнул кто-то.
Невеста встала, обвела стол и присутствующих счастливым взором и сказала, обращаясь к Вовиковым родителям:
— Дорогие мама и папа! Позвольте мне вас теперь так называть! Немалая ваша заслуга в том, что я вошла в ваш дом и стала вашей невесткой. Верьте, что я — очень работящая, а также, что я всегда буду это ценить и никогда это не забуду.
И, не выдержав, заплакала. Жених улыбался снисходительно, но многие тоже плакали. Плакала мама, вытирая глаза кружевным платочком. Папа плакал, сурово кусая хорошо подстриженный ус. Многие плакали! И плакали, разумеется, от радости. А отчего же еще?
Одна доченька почтенных родителей запланировала несомненно связать себя узами брака. С этой целью она провела следующий эксперимент: она поддалась одному холостяку и теперь дожидалась, что из этого выйдет.
Однако из этого пока выходила одна лишь неопределенность. Холостяк твердо ничего не только не обещал, а даже и напротив — часто ей рассказывал про печальные судьбы знаменитых людей, загубленные в результате семейной жизни.
Нельзя сказать, чтобы эти фразы вызывали слишком уж большую тревогу у девушки. Она была молода, хороша собой и хорошо одета, на холостяка смотрела с любопытством и знала, что в любом случае не пропадет.
Они встречи всегда назначали по телефону. Бывало, не звонит холостяк, не звонит, а потом в один прекрасный день: «Здравствуй, Томик! Ты что сегодня делаешь?»
Ну, Тамара к нему и приходит.
А тут что-то не было его, не было, и на звонки не отвечают. Девушка Тамара тогда и решилась. С утра намазала губки помадкой, вставила в уши золотые серьги и отправилась.
Стучится, значит, в дверь, и никакого в ответ нет движения. Она еще стучится, зная расшатанные нервы холостяка, и что рано или поздно он откроет.
— Кто там? — услышала, наконец, хриплый и любимый голос.
— Я, — пискнула Тамара. — Эдик, это — я.
Эдик за дверью некоторое время помолчал, а потом дверь-то квартирки и отворил со скрипом.
Тамара упала к нему в объятия и правильно сделала, потому что иначе он бы и сам мог упасть. Холостяк Эдик оказался в 9 часов утра совершенно пьян.
Тамару это не сильно удивило. Она знала, что он временами попивает. И хоть сама она ничего, кроме шампанского, не употребляла, как-то ей это даже и нравилось. Суровый мужчина со стаканом в руке!
— Это ты? — прошептал неупавший Эдик. — А я не знал, что это — ты.
— Почему не знал? — глупо спросила Тамара, нежно поцеловав его и тем самым истратив небольшой слой помады.
— Потому что я б тогда тебе не открыл, — простодушно ответил холостяк и почесал волосатую грудь под махровым халатом.
— Как-то странно ты в последнее время шутишь, Эдюшка! — Тамара улыбнулась и криво погрозила ему пальчиком.
— Да я тебе точно говорю, — убеждал ее Эдик. — Не открыл бы! Я же дома-то не один.
— Как не один, — приостановилась Тамара.
— Ну… как? — смутился Эдик. — Не понимаешь, что ли?
— Не-ет, — ловко протянула Тамара, с ужасом все мгновенно сообразив.
— Ну… эта… гостья у меня, — шепотом сообщил Эдик и, покачнувшись, оглянулся.
— Ты ее любишь? — спросила Тамара после некоторой паузы.
— Ты чё! Ты чё! — лихорадочно зашептал Эдик. — Старая моя любовь! Она уж и замужем уже! Вчера пришла и заставила, чтоб я ее оставил.
— Экий же ты подлец! — рассмеялась Тамара, и из ее накрашенного глаза капнула слезинка.
Эдик опешил. Но тут же нашелся.
— Ты пойди, тушь пока смой, — сообразил он. — А я тем временем постараюсь ее выставить.
Тамара пошла в ванную и там, любуясь в зеркало своим красивым отражением, слышала льстивый голос жениха:
— Ну, вставай, а! Зая, вставай!
— Зая! — трясясь от злобы, прошипела Тамара и плюнула в случившийся под самым носом стаканчик для бритья.
И тут дверь ванной распахнулась, и в ванную влетела тоже довольно красивая дама, но уже средних лет. Она покачнулась, подставила лицо навстречу струям теплого душа, а потом разлепила глаза и увидела Тамарочку.
— Салют! — сказала она.
— Здравствуйте, — прошептала Тамарочка.
Дама ловко и быстро вычистила зубы эдиковской щеткой. Тоже вся целиком накрасилась, после чего сказала:
— Ты меня, девочка, не бойся.
— Я вас и не боюсь, — холодно отвечала Тамара.
— И губки на меня не дуй. Я тут не при чем.
— Да уж, конечно, — насмешливо протянула Тамара.
— Конечно, — убежденно ответила дама. — Мне, во-первых, еще с мужем сегодня объясняться. Этот как вчера разнюнился да ручки стал целовать, вот я его и пожалела. Все-таки и у нас с ним что-то было раньше… хорошее…
Тут дама пустила слезу. Тамарочка обняла ее и сказала:
— А вы знаете, я ведь на вас нисколечки не сержусь. И я все понимаю.
— Потаскун старый! Каков! А! — крикнула дама, но тут же успокоилась и сказала, что ее зовут Эльвира.
Сдружившись, Эльвира и Тамара вышли из ванной.
— А ты красивая, — одобрительно сказала Эльвира, рассмотрев Тамару при прямом свете дня.
Тамара покраснела и сказала:
— А где этот наш, как вы его назвали… потаскун?
— Что ты мне все выкаешь? Называй меня на «ты», — разрешила Эльвира.
Потаскун Эдик лежал в растерзанной постели и с ужасом глядел на приближающихся.
— Ты что же это, подлец, девчонке голову морочишь?! Имей в виду — я ее в обиду не дам! Я над ней беру шефство, — грозно сказала Эльвира.
— Я тут при чем? — бормотал Эдик. — Она сама сказала, что стоит за свободную любовь.
— Сам, наверняка, ее подучил и голову заморочил. Я твои штучки знаю! — крикнула Эльвира. И предложила: — Тамарка, а давай-ка мы его побьем, этого нашего противного потаскуна Эдика.
И расхохотавшись, новые подруги бросились, шутя, на постель и стали Эдика шутя щекотать и шутя колотить его маленькими женскими кулаками.
— Не бейте меня. Я тут совершенно не при чем, — бормотал пьяненький Эдик.
Безобразие! Ужас! Невероятно!..
Трагична история отдельных молодых людей. У них иногда из-за малого пустяка рушится вся жизнь, и они оказываются за бортом, лишь изредка выплывая на поверхность глотнуть воздуху.
Вот у нас в городе есть один знаменитый человек, переменивший восемьдесят одну работу. И который прекрасно известен всему городу. Да и сам он город неплохо изучил. 81 работа! Изучишь!
А ведь будучи мальчиком Виталенькой он, с целью экономии денег для семьи, ходил в вечернюю школу № 1 и там очень прилежно занимался, определяя по карте, где какой расположен остров, а также почему обезьяна встала на задние лапы и пошла.
Любовь! Любовь губит молодых людей. Любовь. Вот я сам пропал из-за любви. Да уж и ладно, не обо мне речь…
Он влюбился. И это естественно — с чего же еще начинать молодому человеку свою сознательную жизнь?
Старшая сестра у него была, которая изучала в химико-технологическом институте химию и технологию. А у той была подруга, которая тоже изучала в химико-технологическом институте химию и технологию.
Вот ведь как интересно получается! Он учился, сестра училась и его любовь — подруга сестры — училась. Они все трое учились. Да и мало того, что они трое! Гляньте вокруг — ведь буквально все учатся. Я тоже учился. Я закончил Московский геологоразведочный институт имени Серго Орджоникидзе. Учатся все. Что из того, что один — на дипломата высшей категории, а другой — на рубщика мяса. Все мы делаем сообща одно общее дело. Все мы строим и несомненно построим.
