Тереха уморился на работе. Да как же? Эвона, жарища какая, двадцать потов с Терехи сошло, галки рты разинули, в холодке сидят, высматривают, где бы холодной водички всласть попить.
Как только похлебал Тереха щей да чебурахнул чашек шесть чайку с кислой красной ягодой - завалился под стог. А рядом с ним легла мамынька. Тятька смотрел, смотрел, да тоже. И сразу захрапел.
- Ну и уморились мы с тобой, Терешенька,-сказала мать,- гляди-ко, сколько сена-то наворошили!
- Да,- ответил Тереха, и гордо посмотрел вокруг.
А кругом бурыми полосами лежало свежее сено, и сладкий запах шел по всему полю. Взглянул Тереха в небо: облачко белое плывет. Прислушался Тереха - жаворонки песни напевают.
А там-дальше, где-то по оврагам, по горам - серые волки рыщут, а там - еще дальше, в темном лесу густом медведи живут.
Эх, хорошо бы богатырем быть! Сделал бы тогда Тереха расписные сани, запряг бы в корень Мишку-косолапого Топтыгина, а в пристяжку волка, да вокруг свету, вокруг свету, в дальние края!
Мечтал, мечтал Тереха, и навалилась на него дрема - уснул нечаянно. Крепко спал Тереха. Кто-то тормошил его, мамынька должно быть, либо тятя. Тереха дрыгал ногами, бормотал, переваливался с боку на бок, но не мог проснуться, - уж очень сладко лежать в тени.
А когда проснулся - заплакал. Кругом было темно. Невдалеке горел костер, а возле костра сидело два цыгана, старик да молодой.
- Мамынька, тятенька! - взвыл Тереха.
- Ты что орешь? - спросил его старший цыган и подошел к Терехе.
- Ой, ой!.. Мамынька… Цыганы меня украли… Ой-ой!..- залился Тереха.
Цыган вытащил из плисовых штанов кисет, а из кисета трубку, продул ее и закурил. Вот так трубка! Тереха сроду не видывал: в два тятькиных кулака будет. Да такой трубкой ежели хлопнуть быка в лоб, насмерть захлестнешь.
- Чего ж ты, лягушонок, кричишь?-спросил цыган* А ты пошто меня украдывал?- надул Тереха губы
и отвернулся.
- А у нас в таборе, нешто, плохо тебе? А? Плохо? Сказывай!
Тереха молчал.
- В таборе, паренек, тебе будет весело… Мы песни поем, вкруг костров по ночам пляшем, в небе звезды считаем.
- Вы конокрады!-сердито сказал Тереха и повернул глаза к цыгану. Но из трубки валил густой дым, как на пожаре, и весь цыган был окутан дымом.
- Не сердись, паренек. Вот и товарищ тебе…
Обернулся Тереха, смотрит: маленький медвежонок, свернувшись, спит и во сне лапу сосет.
Тереха очень обрадовался и толкнул медвежонка в бок. Тот поднял морду, удивленно взглянул на паренька. Глаза у медвежонка были желтоватые, с прозеленью, добрые такие, будто улыбались. А шерсть на шкуре бурая, а подошвы на лапах, как у человека, с пяткой, только когти большие, черные.
Медвежонок не больше Терехи, маленький, и такой пушистый, такой приятный с виду, что Терехе захотелось приласкать его. Он погладил медвежонка по спине. А медвежонок перевалился вверх ногами и ласково посмотрел на Тереху: погладь, дескать, и брюхо.
- А зачем же у тебя, Мишка, через губу цепь продета? Ведь, поди, больно? А ты можешь по-человечьи говорить?
Мишка потряс головой: «не умею», мол, потом взял легонько зубами Тереху за штанишки и потянул в лес.
В лесу темно было, лунный свет сюда не проникал.
Терехе сделалось немножко страшновато.
Вдруг кто-то посвистал и крикнул «Пу-у-бух»…
Тереха догадался:
- Филин.
- Пу-бух… Эй, Тереха!.. Я здесь.
Тереха задрал вверх голову и осмотрелся:
- Ага… Эвот!
Филин сидел на суку и тихонько хохотал. Его глаза во тьме светились, и на тропинке, вокруг Терехи, стало посветлей.
Тереха, - сказал филин,- укради у цыгана трубку, тогда вы будете свободны, медвежонок и ты.
- А как же ее украсть, батюшка-филин? Цыган злой: увидит, заругается.
А ты изловчись,-сказал филин и затрещал: трррр… а глаза пуще заблестели. Потом сидел-сидел, да как взмахнет крыльями, порх вниз,- да как вцепится когтями медвежонку в шкуру.
- Ой, ты!-крикнул медвежонок, - больно!!
- Ага,- радостно сказал филин,- вот и ты по-человечьи заговорил… Бегите помаленьку в табор.
Сказал, и глаза его погасли.
В таборе уж рассвело. Табор на поляне был. Посреди поляны стоял белый шатер холщевый, у шатра кострище горел, у костра цыгане сидели: молодой, да старый, да молодая цыганка Ночка.
Все черные и Ночка черная, пригожая, в красном.
На голове желтая шаль намотана, на шее разноцветные бусы, а в ушах серьги-обручи.
Она повела бровью на Тереху, улыбнулась и сказала:
- Ну и хороший паренек… Жаль, весь белый, и волосы белые, как куделя.
- Это пара пустяков,- сказал старый цыган Черномаз,- мы его живо подмалюем. Ежели лошадей перекрашиваем, парнишку нет чего проще. Эй, Ромка!- обернулся он к молодому,- ну-ка, утри его.
Тереха стоял в сторонке, разинув рот, а цыганка улыбалась.
- Парнишка, иди сюда!-весело крикнул Ромка-Лоботряс.
Тереха взглянул на Ромкины насмешливые глаза.
- Иди добром. Все равно не убежишь,- еще раз сказал пучеглазый Ромка.
- Врешь, не поймаешь,- храбро ответил Тереха и на всякий случай немного отбежал назад.
А Ромка взял длинную веревку и стал ее сматывать кольцами.
Тереха стоял от Ромки далеконько и показывал ему язык.
Ромка как вскочит да как взмахнет веревкой:
- Держи!
Тереха бросился в лес, а рядом - медвежонок.
Вдруг, хвать! - сгребла Тереху невидимая сила и дернула назад. Тереха упал плашмя на спину.
А медвежонок:
- Петлей зацепило! Петлей!
Тереха криком кричит, за траву, за коренья хватается, а его знай волокут.
- Да не упирайся ты, иди!-покрикивал Ромка и подтащил Тереху к самому костру.
- Думаешь, это ты меня? Я сам подошел!- гордо сказал Тереха, выплевывая попавшую в рот землю.
- Неужто сам?- хохочет-заливается цыганка Ночка.
Тереха обиделся:
- Я тебя знаю… Ты у моей бабушки Офимьи курицу украла, пестренькую с хохолком.
Старый Черномаз погрозил Терехе трубкой, а Ромка снял с него петлю и сказал:
- И чего ты, дурной, боишься?.. Что мы тебя резать что ли будем?
Он взял свою шляпу и стал тереть ею по грязной сковородке, а потом обнял Тереху за плечи:
- Ну-ка, давай утрем,- да по лицу шляпой ну водить.
Тереха дрыгал ногами, кричал, куснул Ромку за палец.
А Черномаз тихонько стукнул Тереху по голове колдовской своей трубкой и сказал:
- Вот и цыганенком стал. Эй, дайте-ка ему ковш с водой!
Тереха посмотрел в воду, ахнул.
- Батюшки! Да ведь я и взаправду цыганенком стал.
Действительно, весь черный и волосы черные, в кудряшках, а рубаха красная.
- Вот то-то и есть,- сказал Ромка,-а ты, лягушонок, за палец меня. Ишь ты!
- А можешь ли ты колесом пройти?-спросила Ночка.
- Могу.
Тереха прыгнул на руки, перевернулся через голову, да шлеп!
- Э-э-э…-захохотал Черномаз,- нет, брат, плохо еще смыслишь… Ну-ка, Ромка, ты.
Ромка послушно встал, перегнулся, да как пошел через голову по земле вертеться, будто мельница, а сам кричит:
- Играй на музыке, плясать желаю! Душа горит!!
Тут старый Черномаз взял гитару, да ну наигрывать развеселую, а цыганка Ночка в бубен бить.
Ромка пляшет, каблуками землю роет, ладошами о голенища прихлопывает, гикает:
- Ка-хы-ы-ы!!
- Вот оно как!-задымил старик своей трубкой.- Ай-да Ромка, молодец… А ты, Тереха - дурень.
- А вы все конокрады! - ощетинился Тереха,- у моего дедушки Елизара Силина тройку лошадей угнали… Цыганские морды.
- Хо-хо-хо…- захохотал Черномаз, - кого ругаешь? Себя ругаешь, паренек… Ведь ты тоже цыганенок.
Тереха вздохнул и пошел к своему месту спать.
А там уж Ночка приготовила ему мягкую постель, ковром прикрыла.
Отдыхай-ка, соколик мой, - проговорила сладким голосом.
- Ты добрая… - сказал ей Тереха. - Вот вырасту - тебя взамуж возьму.
- Хи! Женишься, что ли?
Ну-да… обыкновенно… - поправился Тереха.- Побежим с нами в лес… Я да ты… Да Мишку возьмем.
Но цыганка закрылась шалью и задумалась.
Глядит Тереха - плачет Ночка.
- Ты о чем?
- Старик не пустит.
- А мы убежим.
- Нагонит.
- Нет! - сказал уверенно Тереха и приподнялся.- Я уж знаю… Нам надобно украсть у Черномаза… Я знаю-что…
- Что украсть, Терешенька, скажи? - улыбнулась цыганка и стала гладить Тереху по кудрям.
Только было Тереха рот раскрыл, медвежонок толк его ногой.
«Я что-нибудь неладно»…- подумал Тереха и замолк. Цыганка встала, вздохнула, прочь пошла.
А в это время как из-под земли вырос старый Черномаз. Он схватил Мишку за цепь, а Тереху стукнул колдовской трубкой:
- Спать!
Хотя рано было, но Тереха сразу же заснул.
- Терешенька, вставай,- услыхал Тереха знакомый чей-то голос.
«Должно быть мамынька», - подумал Тереха, но не мог проснуться.
Вставай, вставай, чего спишь!- вновь сказал кто-то ласково.
Тереха пробудился. Над ним на суку зеленом сидел мудрый филин.
- Кто это так жалобно кричит? - спросил Тереха. Филин нагнул круглую свою ушастую, как у кота голову и проговорил:
- Это медвежонок кричит… Злой цыган его мучает. На вот тебе, Тереха, волшебное мое перышко, пригодится: из неминучей беды тебя выручит. А сам ползи по лесу, по звериной тропе, по цыганскому следу. Приползешь в село - увидишь. А как увидишь, все узнаешь.
- Что ж я увижу, что узнаю?
Но филин взмахнул крыльями и улетел.
Посмотрел ему вслед Тереха, запихал в карман волшебное перышко и пополз, как приказано.
Ползет тропами звериными, узкими. По бокам кусты шиповника, да боярки колючей, все в цветах белых, розовых. По тропинке жучки, божьи коровки, мураши бегают, сверху - комары вьются. Один комар шмыг Терехе в нос, Тереха чихнул, и дальше. Ползет, озирается: сквозь кусты много грибов видать - обабки, волнухи, мухоморы-красноголовки, как кумач, яркие.
«Я встану, да пешком пойду, - подумал Тереха,- мне ползти надоело».
- Нельзя, - сказал чей-то вещий голос, - а то цыган трубкой в лоб…
Вот выполз он из лесу. На пригорке село стоит, церковь белеет, зеленые главы на ней луковками торчат.
Вдруг подхватил Тереху вихрь и принес в село на площадь. А к площади народ идет, бабы в синих сарафанах, девки в лентах, мужики в сапогах со скрипами, парни при калошах.
Посередь толпы Ромка да цыганка. А старый Черномаз Мишку на цепи ведет.
Вот Ромка на гитаре стал играть, а цыганка запела сладким голосом. Поет, поет, да как вскинет вверх бубен, да щелк-щелк-щелк!
Черномаз задымил трубкой и дернул медвежонка за цепь:
- Кланяйся, Мишка, всем хрещеным!
Мишке больно, заревел: цепь за кольцо прикручена, а кольцо сквозь щеку, ежели дернуть цепь - боль нестерпимая.
- Кланяйся. Мишка… Да пониже.
Мишка поднялся на задние лапы, оскалил зубы, точно заулыбался, и стал всем кланяться.
- А ну, покажи, Мишка, как старые старухи за водой идут,-цыган подал медвежонку длинный свой батог.
Перекинул Мишка батог за плечи, как бабы коромысло, согнулся весь, сгорбился и пошел вокруг, пошатываясь, да култыхаясь, ну точь-в-точь старуха
Народ весь засмеялся. Засмеялся и Тереха.
А покажи, Мишка, как малые ребята горох в поле воруют.
Мишка лег на брюхо и пополз. Ползет, да все оглядывается, да все ужимается, ну прямо - вор-мальчишка.
- А покажи, Мишка, как красны девушки прихорашиваются… Вставай!-крикнул цыган. Но Мишка лежал на луговине. Он высунул язык, дышал тяжело, с надсадой, бока так и раздуваются, уж очень жарко.
- Чего лежишь? Вставай!!-опять крикнул Черномаз да как дернет со всей силы за цепь, да раз батогом по морде. Ох и заревел Мишка, слезно заревел,- ну такая ему, должно быть, боль была.
А в это время ватага мужиков бочонок вина с горы скатила:
- Пейте, цыганушки!.. Постарались, потешили нас…. Сегодня праздник.
И стали все пить и угощаться. Пьют, да луком зеленым закусывают, пьют, да песни горланят. Вся деревня перепилась, мужики на карачках ползать стали, бабы с разудалой цыганкой в пляс ударились, кумачами потряхивают, сережками позвякивают:
- Эх ты но!
- Зачем вы пьете, нехорошо это… Бросьте!- чуть не плачет Тереха, но его голоса никто не слышал. Все в лоск полегли, как мертвые.
- Тащи трубку! Чего зеваешь?! - крикнул медвежонок.- Да ткни меня трубкой хорошенько.
Тереха вытащил из-под головы пьяного Черномаза трубку, ткнул Мишку.
И только лишь дотронулся трубкой, железная цепь разлетелась вдребезги, кольцо из щеки выпало, и стал Мишка на всей своей вольной волюшке.
Вот так трубка!! - радостно вскричал Тереха.
- Эта трубка ого-го-о-о…- ухмыльнулся на свободе медвежонок. Потом подошел к пьяному цыгану-Черномазу, да ну красить ему носище дегтем. На Черномаза чох напал: чхи да чхи!
А медвежонку любо.
- Ну, спасибо тебе, Тереха. Теперь садись на меня, как на серого волка в сказке,- сказал медвежонок,- поедем в дремучий темный лес, в тайгу. Буду тебя медвежачьей жизни учить.
Взгромоздился Тереха верхом на медвежонка, уцепился за уши и помчались они по полям, по лугам, по пригоринам.
Болотом мчатся - лягушки, вылупя глаза, во все стороны с перепугу скачут. Лугами несутся - шелковые травоньки к земле с шумом никнут. По пригоринам путь держат - только кустышки зеленые мелькают.
- А вот и лес! - крикнул Тереха.
- Это не лес еще, а так себе, перелесок малый. Лес впереди синеет.
Засинело вдали словно море; без конца, без краю необъятный лес стоит-тайга.
А как ближе подвигаться стали, зеленеть начал лес, и уж шум послышался, знать ветер над тайгой ходил, шелестел зеленой хвоей.
- Ну вот и тайга началась, слезай, Тереха,- сказал медвежонок.-Пойдем теперь пешком в самое медвежачье царство.
Разыскали они звериную тропинку вихлястую, узенькую такую, пошли по ней.
Сосны стоят в три обхвата, а там кедрач начался, шишками унизан кедровыми, amp;apos;белки по веткам скачут, срывают шишки, вкусными орехами лакомятся. А еще дальше, вперемежку лиственница пушистая пошла, рябина- красна ягода, черемуха - белый цвет пахучий, боярка таежная, шиповник. А мхи, мхи какие внизу ковром раскинулись!.. То седые мохнатые, то алые пушистые с белым бисером, то синью крытые. А вот под елками, словно бархат зеленый, моховый ковер лежит. А там ковер с золотом: упал солнца луч, золотыми искрами по мягкому ковру пробрызнулся.
- Вот так мхи у вас тут!-воскликнул Тереха.
- Что, нравятся? Ну, давай, полежим, сделаем привал.
Легли они на пушистый теплый мох и стали слушать, как вершинами тайга гудит. Это ветер вольный по верху погуливает, качает сучья зеленые, бородатые, а вниз не спускается: в моховом царстве у кореньев тишь стоит. Такая тишина стоит, что слышно, как комары носатые попискивают, как дикая пчела жужжит, как муравей по коряжине лапками перебирает.
Вдруг целым облаком комарьё на Тереху навалилось.
- Ой, батюшки!-взвыл Тереха,- меня комары поедом едят, кровь сосут.
- Ничего, потерпи маленько… Надо тайге дань заплатить, мы здесь гости. А потом махни перышком волшебным, улетят, никогда больше не дотронутся. Тереха так и сделал. Выждал время, да как махнет волшебным перышком, что филин дал-тучей комары поднялись, запищали, шарахнулись в сторону, только Тереха их и видел.
