Сергей ТРАХИМЁНОК
БОГ ЛЮБИТ ОДЕССУ
Повесть
Олесь
Олесь вышел из здания по улице Владимирская, 33 и пошел направо в сторону Софии.
Отец стоял на углу и с интересом рассматривал серый камень, которым было облицовано здание и его колонны.
— Ты как первый раз все это видишь, — сказал Олесь после приветствия.
— В некотором смысле да. Когда я тут работал, было не до этого, — ответил отец.
Он был в коричневом костюме, брюках с манжетами и почему-то белой летней шляпе.
— Поговорим здесь? — спросил Олесь.
— Нет, пойдем прогуляемся, — ответил отец.
Олесь хотел перейти улицу, но отец его остановил.
— Мы не пойдем к Софии, мы пойдем к Богдану.
— А я думал, ты поведешь меня к скверу, где сделал маме предложение.
Отец промолчал. Олесь понял, что переборщил с остротой.
Они перешли улицу, постояли немного у памятника Богдану Хмельницкому. Затем двинулись к Михайловскому собору.
Отец молчал, молчал и Олесь.
Миновали собор и вышли на Владимирскую горку.
— Хотел показать тебе Киев, — сказал отец, — но за деревьями его плохо видно.
— Он хорошо виден отсюда только поздней осенью, когда листва окончательно опадет.
— Да, да, — оживился отец, — ты и это помнишь?
— Нет, — ответил Олесь, — просто я тут сейчас чаще бываю, чем ты. Ты любил водить меня в детстве в беседку.
— Вот туда мы и идем, посидим, поговорим.
Они подошли к беседке.
— Закрой глаза, — сказал отец.
— Зачем?
— Потом скажу.
Олесь закрыл глаза.
— Сколько там ступенек?
— Пять, — немного подумав, ответил Олесь.
— Шесть, — произнес отец, — раньше ты всегда их считал.
— Па, это было давно, когда я учился считать и считал все подряд.
— Да, но я думал, что ты помнишь. У тебя должна быть фотографическая память.
— Это байки о том, что у разведчиков фотографическая память. На самом деле все иначе. Человеческая память избирательна, она запоминает то, что нужно для выживания или когда ты разумом вобьешь в нее то, что считаешь нужным вбить. У нас был препод, он мог мгновенно актуализировать память всех в аудитории простым обещанием принять завтра зачет по той теме, которую мы сегодня разбираем на семинаре. И у всех память мгновенно улучшалась...
Они уселись на лавку.
— Догадываешься, зачем я тебя сюда привел?
— Да.
— А не хочешь спросить меня, почему секретная миссия, что тебе поручается, стала мне известна?
— Нет.
— Почему?
— Потому, что ты сам мне об этом скажешь.
В это время к беседке подошла группа иностранцев, переводчица рассказывала им о Крещении Руси, время от времени указывая вниз на видневшуюся среди листвы спину Владимира Крестителя.
— Китайцы, — констатировал отец.
— Тебе лучше знать, я, в отличие от тебя, не могу отличить китайца от корейца или японца.
— Нам не дадут поговорить, — сказал отец и поднялся со скамейки, — пойдем.
Они прошли вдоль перил Владимирской горки и стали спускаться вниз к бывшему музею Ленина.
— Ты знаешь, как называлось это здание в советские времена? — спросил отец.
— Да, киевским тортом.
— Правильно.
— Отец, перестань меня экзаменовать. Я уже понимаю, что ты знаешь о моей командировке, хотя она законспирирована, как мне сказали начальники, на три раза.
Участок Крещатика до улицы Учительской они прошли молча. Свернули на Банковую.
— Мы идем в резиденцию? — спросил Олесь.
— Нет, к домику с химерами.
— Почему к нему?
— Сейчас поймешь.
— Да я и так все понимаю, ты обеспокоен моей командировкой, но не придавай ей большого значения. Это командировка даже не за кордон, а в пределах Украины. Так стоит ли водить меня по местам твоей боевой славы, чтобы съездить на неделю-полторы в некий город и вернуться.
— Самое поразительное, что я отставник, не имеющий возможности входить в здание СБУ, знаю, в чем твое задание и куда ты направляешься. Тебя это не удивляет?
— Не бери в голову, это задание учебное.
— Э, не скажи, конечно, и в советские времена такие штучки делали, но о них далее бюро обкома партии информация не выходила. Причем в любом случае, и если удавалось провести операцию, и если не удавалось. Хотя такое случалось довольно редко, все же в тайной деятельности одиночки работают эффективнее, чем система.
— Что же изменилось на сегодня?
— Многое. Если раньше те, кто выигрывал, получали благодарности, а те, кто проигрывал, их просто не получали, то теперь игры идут реальные. На носу выборы. И акция, которую ты считаешь учебной, может быть использована одной стороной против другой. И я не хотел бы, чтобы тебе свернули там шею, несмотря на твои разряды по каратэ.
— Ты полагаешь.
— Именно так, я полагаю, что тебя уже сдали с потрохами и в Одессе ждут, чтобы взять под белые ручки, а если будешь артачиться, еще и уроют.
— Каким образом?
— Дадут обрезком трубы по загривку, жить будешь, но со службой придется расстаться.
— И ты не даешь мне шанса?
Но отец словно не слышал его иронии.
— Но еще хуже, если ты сделаешь это и не сможешь быстро уйти. Ребята могут и похоронить тебя. Причем не своими руками, а руками одесских жуков.
— Батя, ты преувеличиваешь.
— Нет, скорее всего, преуменьшаю, поскольку там игра идет на большие деньги.
— Но я-то к ним никакого отношения не имею.
— Это ты так считаешь.
— Хорошо, пусть будет так. И что же мне делать?
— Выполнять поставленную задачу, но с определенным процентом корректировки. Во-первых, ты поедешь в Одессу не из Киева, а из другого места.
— Какого?
— Такого даже я не должен буду знать. Лучше всего, чтобы ты въехал на Украину, тьфу, в Украину, из-за границы. Во-вторых, установочные данные, под которыми ты выступаешь, конечно, уже засвечены, я подготовил тебе паспорт на другую фамилию. И наконец, объект для диверсии выберешь сам.
— Отец, мне намекают.
— Сын, полагаю, что у твоего руководства хватило ума не ориентировать тебя на Черноморское морское пароходство, которого уже полтора десятка лет не существует.
— Нет, отец, объект диверсии мне уже определен.
— Плохо, очень плохо.
— Почему?
— Потому, что наши конспирологические заморочки сводятся этим на
нет.
— Да, но у меня будет некая фора, если я приму твою тактику. Плюс ты дал мне другие документы. Так? Тогда нужно ...
— Что нужно, ты сейчас поймешь сам. Посмотри вверх, что ты видишь?
— Химер.
— Химера, это то, что сочетает в себе несочетаемое. С одной стороны, все качества этих тварей есть у других тварей божьих, но у химер они гипертрофированы и...
— Отец, я недавно слушал лекции одного неоязычника. Так он говорил о древнем письменном языке, из которого появились и латиница, и кириллица.
— А какая связь между химерами и древним языком?
— Самая прямая. Графика первой буквы «А» обозначает строение мира, его дуализм. Дуализм всех без исключения сущностей бытия. Мир—война, день—ночь, белое—черное. А вот деньги не имеют признаков объективной сущности. У денег нет положительной Сущности, они являются сами по себе, сами в себе, значит, это есть порождение человеческого сознания, и не более того. А порождение человеческого сознания — химера. Ибо то, что не имеет противоположной Сущности, отсутствует во всей Вселенной.
— Где ты нахватался этой мистики?
— Отец, если мистика поможет выжить, в том числе твоему сыну, почему ты против? Скажи лучше, как мама?
— Она, как и ты, впала в мистику, еще в институте она начинала писать стихи, а теперь это к ней вернулось.
Отец вытащил из кармана несколько свернутых вчетверо листов бумаги, развернул и прочитал:
О здравствуй, грусть! Тебя ли в чистом поле
Над рожью легкий ветер расплескал,
И розовый закат разлил румянца вволю
И тихо в ля миноре зазвучал.
Вечерняя звезда блеснет слезою светлой.
Под старою сосною меж хлебов
Я жду тебя в свиданья час заветный
В сплетенном для тебя венке из васильков.
— Как тебе? — спросил отец.
— Па, я не силен в поэзии, но, по-моему, она влюбилась.
— Вот и у меня такое ощущение. Возьми их.
Отец снова сложил листы вчетверо и протянул Олесю.
Олесь сунул бумаги в карман брюк.
— К ней не зайдешь? — спросил отец.
— Нет, чем торжественнее прощание, тем больше шансов провалиться.
— Может, ты и прав. Напоследок тебе небольшой подарок, сим-карта. В критический момент дай мне знать, где ты находишься, или просто вставь ее и инициируй. Я буду тебе позванивать. Постоянно. И когда дозвонюсь, пойму, что у тебя какие-то проблемы. Иначе бы ты ее не вставил в телефон. И еще одно. В Одессе недалеко от моря живет мой друг.
— Он тоже бывший сотрудник?
— Нет. Ранее он работал в пединституте. Сейчас на пенсии, собирает материал для книги. Больше слушай его, чем сам говори. Он старик словоохотливый, и хотя не наш коллега, но во время войны был ястребком, то есть ловил диверсантов. Возможно, тебе что-нибудь из его разговоров и пригодится.
Топаз
Борис не был здесь четверть века, с того времени как пытался поступить в Одесский электротехнический институт связи. В то время институт находился на улице Красной Армии. Если вуз сохранился, то улица, наверное, уже переименована. Институт носил имя создателя радио Попова. Это он помнил хорошо, во-первых, потому, что другого такого в России не было, а во-вторых, такую же фамилию имел его друг и товарищ по факту тех неудачных экзаменов Витя, разумеется, Попов.
