Солнце покатилось к лесу, и все вокруг залил его мягкий, медовый свет. Весело шумит молодой листвой березовый подлесок, ловя последние, теплые, как живой огонь, лучи, а в ветвях звонко перекликаются птицы.
В прозрачных майских сумерках затерялось меж лесов и полей тихое, небольшое селение. Отстроено оно было по обоим берегам реки Мельничихи, которая лениво катит свои воды на юг и теряется среди полей и лесистых холмов.
Селение дремлет. Изредка хлопнут ставни или скрипнет старая калитка. Спускаются сумерки, вечереет…
На крыльце большого дома у дороги сидит мальчишка лет десяти. Глаза его, темно-синие от вечернего света, не мигая, глядят на дорогу. Он ждет…
…— Дё-оо-омка! — из сеней раздался зычный крик, и на крыльце рядом с мальчиком появилась круглая, румяная бабка Агафья, — Дёмка! Вот ты где, бесенёнок! А я уж его ищу, зову-зову! Вот люди скажут, полоумная-то!
И она расхохоталась низким, зычным смехом — ну вовсе по-молодецки! Её смех всегда веселил Дёму, но сейчас почему-то только обидел…
— Ты чего сычом сидишь? — бабка Агафья встряхнула выбеленные мукою руки прямо перед носом внука, — сейчас чиха будем звать!
Но и эта ее всегдашняя проделка Дёмку сейчас не развеселила. Бабка Агафья вздохнула и тяжело опустилась рядышком с внуком на нагретые солнцем ступени.
— Ждешь их? — ласково спросила она.
— Жду! — буркнул Дёмка и отвернулся, — три дня как уехала… Пора б уж воротиться…
— Ой, Дёмушка, соколик! — бабка Агафья опять рассмеялась, — кто же со свадьбы так скоро ворочается-то? Да и ты б не ждал — времечко бы быстрехонько пролетело-то!
Они помолчали. Солнце совсем закатилось за лесистый пригорок, и небо стало бледно-желтого, как болотные кувшинки, цвета.
— Бабка Агафья… — тихо позвал Дёмка.
— Чего тебе, соколик? — отозвалась та.
— А Агрепинка вернется? — затаив дыхание, спросил Демка.
— Нет, дитятко, — вздохнула Агафья, — Агрепку нашу замуж выдали… Она теперечи мужнина краса, не наша…
Демка с силой прикусил губу и часто-часто заморгал глазенками, чтобы слезы не выползли из своего логова.
— Да ты не убивайся так по девке-то нашей, — продолжала Агафья, поглядывая на внука, — дом-то у ней неплохой… Хороший дом. И парня-то сама выбирала — вишь, не понукал, не гнал замуж-то никто… Сама, дескать, хочу… Ну так что ж, не на привязи ж держать, что твою собаку…
— Она мне обещала… — прошептал Демка. В голос говорить не получалось — душили слезы.
— Что обещала-то, касатик? — бабка Агафья украдкой утерла краем передника покрасневшие глаза.
— Обещала… В лес на Троицин день, — зашептал Демка, — на гулянья с собой взять…
— Ну сестрице-то твоей теперь не до того… — Агафья улыбнулась, — дом, хозяйство… Не девка уж поди… Ну ничего, ничего — скоро свидетесь.
Демка больше не мог сдерживаться:
— Не хочу! Не хочу видеться! Пошла она к Лешему! — со слезами в голосе крикнул он и кинулся прочь с крыльца.
Слезы, душившие его, теперь вырвались на волю и градом катились по щекам. где-то позади слышались крики Агафьи «Постой… Эх, бесененок окаянный! Постой, Дёмка!.. Дёмушка-а!..» Вскоре, однако, и их звук стих. А он все бежал, не разбирая дороги…
Сестру его, Агрепину, выдали замуж. Она, когда со всеми домочадцами прощалась, подошла к Демке, обвила его худенькие плечики руками и зашептала: «Миленький, родненький Дёмушка… Береги мамушку с тятей, бабку Агафью тож, один за них остаешься… Эх, соколик! Свидимся еще, свидимся… Будь хорошим, добрым будь… Добрых людей свет любит…» Да тут за ней и кумушки прибежали: к жениху, мол, пора! Мамка с тятей — принаряженные — тоже Демку обняли да вслед за Агрепинкой-невестой и покатили… Бросили!
И теперь Демка бежал от них. В ушах его все еще звучали слова сестры: «Добрым будь… Хорошим…» Он внезапно остановился и, еле отдышавшись, громко закричал:
— Не буду! Ни добрым, ни хорошим!!! Зачем бросили?! Да пусть меня теперечи хоть леший утащит, хоть водяной!..
Голос сорвался, Дёмка упал на траву и затих…
Долго ли он так лежал, коротко ли, только как очнулся, так совсем свечерело. Вокруг темно, хоть глаз выколи. Страшно стало Демке, боязно стало. Привстал, дрожа, огляделся. Глаза чуть-чуть пообвыкли, и он увидел, что лежит на берегу речки Мельничихи, а вдали еле виднеются мерцающие, уютные огоньки их селения.
Демка поднялся с земли и опрометью бросился домой…
Ох, шишки-веточки! И на кой послушались мы этого Овинника Банного, будь он неладен! — разносилось по двору. В темноте к избе ползли две тени.
— Тише ты, чучело огородное! Расскрипелся! — раздался другой голос, — ну послушали, что ж теперь… Давай уж исполним то, ради чего явились!
— Твоя правда, борода зеленая! — ответил первый голос.
И две тени скрылись в сенях. Вскоре они, правда, показались снова, но теперь тень побольше тащила на себе какой-то мешок…
— Осторожней, осторожней… Эх! — приговаривала тень поменьше, семеня за мешком.
— А ты не учи! Лучше калитку отвори… — проговорила тень побольше, её голос напоминал бульканье.
В ответ раздался ужасный грохот.
— Ох ты, лапухи-репей! — зашипела тень поменьше, — кто ж ведро-то не убрал?!
— Тише! — отозвался из темноты булькающий голос, — весь двор перебудишь! Давай-ка, поспешай!
Тени прокрались к калитке и растворились в ночной темноте…
Так Водяной и Леший уволокли спящего Демку к себе, за реку Мельничиху…
… Демка проснулся от холода. Спросоне еле разлепив веки, он увидел перед собой речную заводь под легким покровом тумана. Демка зажмурился, потер кулачками глаза и снова открыл их. Все было по-прежнему! Нежно-розовое предрассветное небо, утренний холодок, мокрая от росы трава. И никого! Только какие-то ранние пичужки зовут, насвистывая и перекликаясь, Ярилу-Солнце.
Демка снова закрыл глаза. «Если я озяб в этом сне, то надо перевернуться и смотреть другой…» — подумал он. И тут над его головой раздался тоненький девичий смех. Дема вскочил, повертел головой туда-сюда… Никого! Он прислушался — ждал, что смех повторится. И действительно, смех раздался вновь, в камышах! Совсем близко от берега… Дема сделал было шаг к воде, как вдруг почувствовал холодок сквозь льняную рубаху — на плечо его легла маленькая, пухлая ладошка.
Дёмка вздрогнул и обернулся. Перед ним стояла девчушка — конопатая, рыженькая и круглолицая. Серые как дым, глаза глядели прямо на него.
— Ты кто? — еле выговорил Дема. Губы не слушались его.
Лицо девчушки было грустным, каким-то печальным.
— Не ходи, не надо, — только и ответила она, — не ходи.
— Почему? — Демка почувствовал, как ледяная ладошка сжала его плечо.
— Не ходи… Утопят! — прошептала девчушка и кивнула в сторону камышей, — это русалки… Они резвятся, им скучно… Они тебя защекочут и утопят…
Демка хотел было спросить о том, где он, как вдруг камыши зашуршали, и через мгновение из них на берег вышла высокая, златовласая девушка. Девчушка отдернула от Демки ручку и спряталась за его спиной.
Девушка рассмеялась и подошла к ним:
— Дуная! — обратилась она к девчушке, — отец кличет! И тебя, Демьян, наказал прихватить…
— Кто наказал? — изумился Демка. Девушка знала его имя, а он ее видел впервые!
— Как кто? — смеясь, проговорила девушка, — Водяной! В гости зовет, кланяется!
У Демы мороз по коже пробежал от этих слов. Водяной! Стало быть, утащил… Сколько раз его бабка Агафья стращала, сколько пугала, — и на тебе! Не послушался! Демка со страху чуть было не заплакал, как вдруг услышал знакомый грустный голосок:
— Не бойся, тятенька добрый! Он тебя из заботы уволок… Ты плакал, он увидел… Ему жалко стало…
«Тятенька?! — повторил про себя Демка, — стало быть, она — дочь Водяного!..»
Девушка тем временем протянула Демке руку:
— ну идем, молодец! И ты, Дуная, не отставай, — поторопила она девчушку.
«Значит, я утонул! — решил Демка, — ну и что! Утонул — и хорошо! Так им всем и надо!»
Он бойко протянул девушке руку и отправился за ней следом по мокрой, петляющей в ольшанике тропке. Впереди семенила Дуная и изредка робко оглядывалась на него, но он отводил глаза. Лицо девчушки было очень грустным, а Демке грустить совсем не хотелось.
«Вот, — думал он, пиная скользкие от росы камушки, — они меня бросили, я их — тоже! Я — смелый! Я утонул, и не боюсь… И обратно мне не хочется! Совсем не хочется!»
Когда они дошли до старой мельничной запруды, солнце уже высоко поднялось над лесом. Демка робко поглядывал на девушку, которая вела его за руку, и диву давался, как это русалка выносит свет Ярилы-Солнца.
— Она — не русалка! — шепнула ему на ухо незаметно подкравшаяся Дуная, — она — Берегиня. Ярило ей не страшен…
Демка изумленно поглядел на Дунаю, но не сказал ни слова.
— Ты ее не бойся! — продолжала Дуная, щекоча пушистыми рыжими волосами Демкину щеку, — она не обидит! Она — мудрая, не то что эти хохотушки из омута! Не бойся!
— Да не боюсь я! — шикнул на нее Демка, — это меня надо бояться! Я — злой!
— Злой — потому что голодный, как волчонок! — внезапно вмешалась в их разговор Берегиня, — потерпи, скоро и дом. Да мы уж пришли почти! Попотчуем его, а, Дуная?
Дуная еле заметно кивнула. Грустное личико было задумчивым, глаза следили за Демкой. Но тот ничего не заметил: он с изумлением смотрел на Берегиню:
— Как — попотчуете?
— С ложечки! — усмехнулась Берегиня.
— Нет, — Демка упрямо затряс головой, от чего его волосы смешно взъерошились, — вы меня не попотчуете! Утопленники не едят!
Берегиня расхохоталась и ничего не ответила. А Дуная шепнула только:
— Да не утонул ты! Вот глупый! — и отвернулась.
«Девчонка! — презрительно подумал Демка, — что с ней говорить!»
Он хотел было сказать Дунае что-нибудь обидное, но тут раздался голос Берегине:
— Ну вот мы и пришли! Добро пожаловать, Демьян, в Дом за Рекой!
Возле запруды, где еще сохранилась часть стен старой мельницы, стоял высокий дом с соломенной, почерневшей от времени крышей. Сама запруда уже прохудилась в нескольких местах, и река разлилась вокруг дома — он стоял на островке.
— А почему ваш дом называется «за Рекой»? — спросил Демка.
— За Рекой, — объяснила Берегиня, — потому что с какого берега не глянь, он будет за рекой. Видишь?
Демка кивнул. Вслед за Берегиней и Дунаей он ступил на легонький плотик, и Берегиня, осторожно отталкиваясь длинным шестом, стала править к островку.
Причалив, она бросила шест одной из выдр, сидевших тут же, на бревне, и та ловко поймала его. Демка захлопал глазами от удивления.
— Пойдем! — позвала Берегиня, и легко спрыгнула на берег, — Водяной ждать не любит…
Они вошли. Внутри царил полумрак — легкие, летние сумерки. Потолка не было видно: он, словно пещерный свод, терялся во тьме. Пол был усыпан мягким речным песком. В середине комнаты прямо из него бил родник и плескалось в камнях небольшое озерцо, поросшее кувшинками.
