«Насмешники» — это книжка в книжке, это эксперимент, это фокус. Почему? Потому что эту книжку пишу… немножко не я. Её пишет один из героев моих основных книжных серий. В некотором смысле это его книжка, точнее — книжки. А поскольку он, этот товарищ, является существом весьма язвительным и обладает большим опытом в самых разных сферах, текст у него получается соответствующий. Во-первых, действительно веселый. Во-вторых, правдивый. В-третьих, нахальный. В-четвертых, пошл… гм. А стоит ли рассказывать? Может быть, лучше просто почитать?
Сами понимаете, времена сейчас не задались. Хочется позитива. Так вот, там, в книжке, этого позитива — завались. Потому что этот текст именно что для позитива и писался.
— Я сделал страшное открытие.
— Какое?
— Представляешь себе, чайки гадят на лету!
— Угу. А до этого ты думал, что они каждый раз садятся, что ли?
— До этого я вообще никогда про это не думал!..
…За окнами просторной гостиничной комнаты стояло огромное молчаливое лето; площадь перед гостиницей сейчас была пуста — жара, сиеста. В Ялте, как и во всех других приморских городах-курортах, днём ничего не работало, всё закрывалось. Днём было принято ложиться спать часика на три-четыре. Слишком жарко, даже на море. Поэтому ну её к шуту, эту суету. Расслабляемся.
Те, кто хотел спать — сейчас спали, а те, кто не хотел — сидели в комнатах, включив кондиционеры, и страдали ерундой, поджидая пяти часов, когда одуревшие от жары продавцы начнут открывать маленькие магазинчики, и по улице потянутся к пляжу те, кому хочется занять местечко поближе к воде.
Делать было совершенно нечего.
Скрипач лежал на кушетке возле окна, обмахиваясь вчерашней газетой, а Ит примостился у письменного стола и сейчас что-то быстро писал в потрепанном блокноте, переплетенном в коричневую кожу. То, что он писал, его, по всей видимости, увлекло, и всерьез — он то начинал грызть кончик шариковой ручки, то, по своей всегдашней привычке, наматывал на указательный палец левой руки прядку волос, не переставая при этом с лихорадочной поспешностью терзать блокнот. Майку он давно снял и положил с какой-то радости рядом с собой на стол. Сейчас он на секунду прервался и поспешно вытер себе майкой лоб. И снова схватился за ручку.
Это становилось интересным. Скрипач присел.
— Ты чего там строчишь? — с подозрением спросил он.
— А… да так. Ну, старое. Решил сделать новое.
— Это которая хрень про трёх псевдоисториков и блондинку? — у Скрипача глаза полезли на лоб.
— А! О! Рыжий, спасибо, это гениально!.. — Ит зашуршал страничками. — Точно! «Хрень болотная»! А я-то всё думал, как назвать первую главу.
— Приплыли, — констатировал Скрипач, плюхаясь обратно на кушетку. — Могу себе представить, что это будет за муть, если такое название у главы.
— Да погоди ты!.. Помнишь, я тогда про них писал истории… ну, там, где они уже взрослые? А это — самые первые. Которые у меня просили, и я всё не мог взяться, времени не было.
— Ну, помню. И чего? Это же сто лет назад было. Кому это сейчас надо?
— Да ничего. И никому. И вообще, я же никого читать не заставляю.
Скрипач пожал плечами.
— Дай посмотреть, — предложил он.
— Зачем? — с подозрением спросил Ит.
— Делать нечего.
— Дай дописать сначала.
— Ну дай почитать, чего тебе, жалко, что ли? Иди пока, душ прими. У тебя тут написано всего ничего.
— С вами больше не напишешь, вы же мешаете постоянно! — Ит рассердился. — На, изверг. Читай. Только, пожалуйста, без твоей обычной критики… кретинической. Знаю я тебя.
Он встал, потянулся, и, прихватив со стола майку, побрел в ванную.
— Так… — Скрипач открыл блокнот. На первой странице была поспешно набросана какая-то незамысловатая схемка. Круг, прямоугольники, спираль.
— А чего это за фигня? — спросил Скрипач. В ванной зашумела вода. — Чего за фигня такая, эй!
— Не ори, девчонок разбудишь, — сердито отозвался Ит. — Сам угадай!
— Ну, цифры какие-то, — пожал плечами Скрипач. Вода зашумела сильнее. — Один, два, три, четыре, пять, шесть… угу… Ит, а чего это такое?
— Ты читать умеешь?! — взорвался Ит, высовываясь из ванной.
— У тебя тут только картинка!!!
— Текст на следующей странице, дубина!!!
— А… «Хрень болотная», да?
— Да! Ты мне дашь помыться?!
— С добрым утром, — произнес слабый голос с одной кровати.
— Сам ты с добрым утром, — отозвался голос с другой кровати. — Выключи это, а?
— Для этого нужно встать, а я не могу.
— И что же тебе мешает?
— Ровно то же, что и тебе!
На самом деле утро давно уже закончилось, и был сейчас в славном городе Шенадоре на планете Равор-7 солнечный весенний полдень. На университетской площади, под памятником Трём Самым Умным, разминалось с полдесятка греванов — в соседней академии Духовного слова был сегодня выпускной экзамен. Каждый из греванов сейчас читал проповедь, и при этом старался переорать коллегу, а публика подбадривала то одного, то другого, поэтому на площади было уже шумно. Через час шумно будет настолько, что из гостиничного корпуса лучше бы убраться куда подальше. Выпускные греванов были в университете притчей во языцех. Сначала проповеди до полуночи, а после полуночи — отходная.
Но…
Историки выпускались вчера.
Именно поэтому у историков сейчас не было сил, чтобы вставать и удирать.
В дверь комнаты кто-то робко поскребся.
— Шини, Аквист, вы там? — позвали из-за двери.
— Нет, мы не там, — Шини, кровать которого была ближе к двери, приподнялся на локте. — Неужели незаметно?
— Незаметно что? — страдальчески спросил голос из-за двери.
— Мы — здесь, — наставительно ответил Шини. — Это ты, Ванри, там. А мы как раз здесь.
— О, Триединый… вы меня впустите, наконец?
Аквист сел, потянулся, зевнул, с упреком посмотрел на дверь, лёг, отвернулся к стене и с головой укрылся одеялом.
— Нет, — констатировал Шини. — Видимо, не впустим.
— Почему?
— Потому что я не хочу вставать и открывать.
— Пусть Аквист откроет.
— Он тоже не может.
— Но почему?!
— Потому что он спит!!! — рявкнул Шини.
Греваны на площади орали всё сильнее и сильнее, и, кажется, их стало больше. Ванри продолжал стучать в дверь. А в довершение всего в комнате играла музыка, негромкая, но довольно назойливая — Аквист вчера приволок откуда-то старинный электронный проигрыватель, чтобы дать всем послушать старые мелодии; включить этот проигрыватель он смог, а вот выключить не получилось. Кое-как сумели сделать потише, но у проигрывателя что-то переклинило внутри, и, как ни старались, еще тише сделать не вышло.
— Он должен разрядиться, — предположил умный Шини.
— Ну тогда пусть играет, пока не разрядится, — согласился Аквист.
Увы, проигрыватель оказался стойким, и разряжаться, по всей видимости, не собирался. К тому же его заело на одной песне.
Для Шини это всё оказалось уже слишком.
Он кое-как встал, сунул подушку-валик и одеяло в углубление за изголовьем, сдернул с кровати простынь-паутинку (на ее место тут же выползла следующая), кинул её на пол, и приказал в пространство:
— Дверь!
Реакции не последовало.
— Что за черт?..
Ах, да. Они же приперли дверь старинным комодом, который Аквист нашел на свалке и реставрировал уже года три, но всё никак не мог отреставрировать. Понятно…
— Сейчас, Ванри, — проворчал Шини, отодвигая комод к стене. — Чего тебе надо-то?
Ванри, так же как и Шини с Аквистом, был гермо — поэтому, разумеется, дверь его пропустила. Правила университетского общежития не дозволяли заходить в комнаты не по гендеру. Даже преподавателям. Даже если в комнате происходило что-то не то. Хоть убейся, но в комнату, принадлежащую студентам-мужчинам, например, гермо или девушки войти бы не смогли. А в комнату к девушкам-студенткам не смогли бы зайти ни гермо, ни мужчины. А в комнату к гермо не могли зайти ни мужчины, ни девушки.
Три пола — это хорошо. Но, как сказал однажды Фадан, чем больше полов, тем больше запретов. Двуполые люди, например, в его глазах были бы верхом распущенности, если бы он знал об их существовании.
Ванри выглядел сейчас примерно так же, как будут выглядеть греваны завтра, после отходной. Вид он имел помятый, вчерашний парадный костюм, взятый напрокат — светлая рубашка с поясом, зауженные брюки и длинный бирюзово-золотистый кардиган — словно кто-то жевал, причем весьма долго. На лице у Ванри застыло выражение, которое Шини сейчас охарактеризовал как «сначала я описался, а потом уронил себе на ногу что-то тяжелое».
— Чего тебе надо, Ванри? — безнадежно поинтересовался Шини.
— Фадан сказал, что если вы не ответите, он меня убьет, — пробормотал Ванри.
— Тебя? — опешил Шини.
— Ну да, меня, потому что на всем факультете только я забыл выключить связь, — объяснил Ванри. — Вы в какую ночь ушли?
— В шестую, — Шини потер виски. — А ты?
— А я вообще не уходил, — Ванри зевнул. — Шини, я тебя прошу, включи связь, он очень ругается. Ну очень. Ну, пожалуйста.
Ванри был старостой их потока и редкостным занудой. Впрочем, сейчас это уже не имело значения, потому что никакого потока, слава Триединому, больше не было.
— Ох… Ладно.
Ванри кивнул с явным облегчением и поплелся обратно в коридор — то ли еще кого-то будить, то ли досыпать.
— Аквист, вставай! — приказал Шини, стаскивая с друга одеяло и ловко уворачиваясь от пинка. — Вставай, говорю! Нас Фадан ждёт.
— Да ну, — отозвался голос из-под остатков одеяла, которое Шини, разумеется, порвал. — Еще подождет, не развалится. Он нам больше не начальник.
— Он нам больше, чем начальник, — парировал Шини. — Вставай! Второй день уже, слышишь, как греваны орут?!
Аквист наконец выпутался из одеяла и сел на постели. Его черные волосы торчали во все стороны, а на лице появилось очень нехорошее выражение — мол, Шини, друг, подойди-ка поближе, я очень хочу познакомить твой загривок с моей специальной подушкой, которую раздобыла где-то мама, и которая тяжелее обычной разика в четыре…
