Спи, Маккейд.
Сверни день. Он был ярким шарфом.
Сними его.
Рассыпься, как карточный домик.
Пора стать маленькой мышкой под небоскребом.
Иди туда. Не стоит копаться.
Взгляни на эти гигантские гвозди. Пробеги за радиатором.
Пошмыгай по стенам.
Подкрадись к девушке, она делает знаки, ее грудь тепла.
Ай, здесь чей-то труп. Убийца?
Пристрели его из пистолета. И ползи мимо к девушке.
Спи, Маккейд.
Протяни над кроватью руку. Заведи часы.
Ты джентльмен, к тому же влиятельный.
Зевок. Ложись спать.
Континент затихает, отворачиваясь от Солнца.
Твои золотые в ожидании завтрашнего утра,
И ты еще жив.
Нескоро еще зароют Маккейда.
Когда-нибудь, но не теперь.
Хотя когда-нибудь всё-таки. Когда-нибудь наверняка.
Разбери мозги,
Закрой их вечно голодные рты,
На сегодня довольно.
Ложись спать, ты ведь, Маккейд, жив-здоров, ты же джентльмен.
Джентльмен с положением.
Поздоровайся с леди, касаясь пальцами шляпы.
Побеседуй с мэром.
Ты ведь лично знаком с ним, не так ли?
Верно. Знаком с мэром.
И представлен королеве Румынии. Верно.
А потом ложись спать.
Усни, как собака под древним солнцем.
Вздремни, как пудель под древним солнцем, близ Аппиевой дороги.
Ляг, как пес на лугу, понаблюдай за шагающими мимо солдатами.
Погоняйся за женщиной, она тебе делает знаки.
Убеги от полисмена с кинжалом. Не то он раздробит твои косточки.
Страшно?
Свернись клубком и вздремни на тротуаре Пятой авеню под древним солнцем.
Усни, Маккейд.
Зевок.
Пора спать.
Никто не говорил «Яблоки» почти целую минуту —
я думал, я сдохну.
В конце концов, вторая сардинка
в левом конце
сделала робкую попытку.
(В результате обрушился дом.
Грохот был ужасный.
У меня даже выпал стеклянный глаз).
Тем временем м-р Болдуин
добился-таки, чтоб его выслушали,
но с характерным апломбом сказал
успокойтесь никакого повода для беспокойства.
Костыли двух солдат прямо на месте
совершили половой акт с крохотной кралечкой
из коралла в дуле 12-дюймовой пушки.
Все сделали вид, будто ничего не заметили.
Оркестр заиграл чуть громче.
Всё выглядело очень по-британски.
В старом пне со сгнившею сердцевиной есть дупло глубиной с человечью руку,
и на дне его лужа с дождевою водой,
где опавшие листья превращаются в кружевные скелетики.
Только не надо совать туда руку, поскольку
в старых пнях со сгнившею сердцевиной дупла
есть глубиной с человечью руку,
и на дне их лужи с дождевою водой,
где опавшие листья превращаются в кружево и дохлая птица разевает клюв, как капкан. Но не надо совать туда руку, поскольку
в старых пнях со сгнившею сердцевиной,
где собирается дождевая вода и кружевная листва и дохлая птица словно капкан,
есть дупла глубиной с человечью руку,
и в каждой щели гниющего дерева загораются глазки ласки,
словно моллюски, попеременно мигая.
Только не надо совать туда руку, поскольку…
…в старых пнях со сгнившею сердцевиной дупла есть глубиной с человечью руку,
где ласки попадают в капкан и буквы грачьего языка проступают на мокрых листьях,
а на дне человечья рука.
Но не надо совать туда руку, поскольку
в старых пнях со сгнившею сердцевиной есть глубокие дупла и лужи с дождевою водой,
и если вы сунете туда руку,
то порежетесь до крови об острые травы и больше не сможете брать ею хлеб.
Оно не похоже на палец,
а похоже на пёрышко битого стеклышка
Оно не похоже на нечто съедобное,
а похоже на съеденное
Оно не похоже на пустое кресло,
а похоже на старуху, что роется в куче камней
Оно не похоже на груду камней,
а похоже на устье реки,
куда приливом сносит отбросы
Оно не похоже на палец,
а похоже на пёрышко с выбитым зубом
Промежутки между камнями тоже из камня
Оно не похоже на револьвер,
а похоже на вульву
Оно не похоже на вульву живую,
а похоже на мертвую
ПРОЧЬ ВАШИ ГРЯЗНЫЕ ЛАПЫ С МОИХ ДРУЗЕЙ КЛАДИТЕ ИХ НА СВОИХ ШЛЮХ ИЛИ
НА СЕБЯ САМИХ ТОЛЬКО ПРОЧЬ ОТ МОИХ ДРУЗЕЙ
Лица между камнями состоят из костей
Оно не похоже на глаз,
а похоже на вазу с гнилыми черешнями
Оно не похоже на маму в саду,
а похоже на папу,
когда он вернулся из плаванья весь в водорослях и ракушках
Оно не похоже на пёрышко,
а похоже на палец со сломанным крылышком
Оно не похоже на старушечий рот,
а похоже на пригоршню сломанных перьев и револьвер, зарытый в золу
Лица под грудой камней состоят из камней
Оно не похоже на разбитый кувшин,
а похоже на разбитые губы
Оно не похоже на вас,
а похоже на меня
НО СЕЙЧАС ОНО УЖЕ ВАШЕ
И СКОРО СТАНЕТ ПОХОЖИМ НА ВАС
НО ВСЁ ЧТО ВЫ ВИДИТЕ ИСПОЛЬЗУЮТ ПРОТИВ ВАС
Неужели песнь слепой лошади сладостней,
Нежели свист игрушечной пташки, подпевающей проводам накаленным?
Та и другая и улеглись поудобней, принеся себя
В жертву ужину и капризным ножам.
В снегу, выпавшем на краешек языка Нового года,
Латающего плевки, как пузырьки, разнесенными комнатами,
Влюбленный мужчина наедине с прутиками своих глаз, двух костров,
Разложенных под белоснежным градом нервов и блюд,
Приправляет ломтик времен смертоносным лесом волос
На ветру, ощипавшем гусыню,
И даже в тот миг, когда взбешенный язык разрывает могилы их,
Не обернется, чтобы взглянуть на красный расшатанный корень.
Неужели из-за того, что вон там стоит озябшая женушка,
Притча во языцех всего городка лоботрясов,
чья кровь тайком застывает, подобно скульптуре
Из волн оледеневших,
Я, пригвожденный к качающейся, раскаленной улице,
Не оглянусь на минувший год,
Опрокинутый и пылающий в хаосе башен и галерей,
Похожих на скомканные фотографии мальчиков?
Я кормлю этот столп соляной,
Стоящий среди развалин, мифическим мясом.
Когда мертвецы голодны, их животы сбивают
С ног прямоходящего антипода южных широт
Или взбивают скалогрудое, брызголикое море:
Над трапезою прошедшего я читаю эту молитву.
Зеленые птички катаются на коньках по комнате,
Голая девушка в таз наливает кипящей воды,
А в углу за очагом медленно вертятся
Красные колеса опрокинутой колесницы.
Много часов спустя открылась дверь в мир иной
И явилась золотая фигура мужчины. Румяный,
Словно лосось, стоял он у ниши, где хранились подарки
Государю Земли; затем, вытащив из бедра молоток,
Печально он подошел к дубовому столу
И, стараясь как можно яростней бить, расколотил его в щепки.
И теперь другая женщина заняла пост первой
У лоханки с кипящей водой.
Ноги ее поросли голубой шелковистою шерстью,
Выше колен густой,
Как львиная грива.
Полушарья ее груди сверху скололи
Гигантскими складками две бриллиантовые булавки.
Сквозь прозрачные сапожки проглядывали пальчики,
Которым бы ангел иной позавидовал.
У ног ее на полу прелестный рыжий котенок
Играл желтой виноградною гроздью,
Запуская в нее свои лапы, словно капризный барчонок.
И она промолвила бархатным, нежным голосом:
«Ванна готова, мой милый. Скорей полезай.»
Но он уже отошел к окну
И смотрел в его округлый проем,
Словно бы в Книгу судеб.
«Землю зажгли грозные всадники.
Горят дома… и люди бегут
От окровавленных копий рябого безумия…»
«Дорогой, успокойся, — перебила первая женщина, —
Мы ничем не сможем помочь тем, кто должен погибнуть
Под рачьей пятой своей ненависти —
Точно звери в паучьем гнезде…
Ну иди же, золотце, не то водичка простынет.»
С потолка спустился вагон, запряженный лисицами,
На подушках, дышавших, словно пурпурные груди,
Сидело трое мужчин. Голова одного была свернута
Вправо, где на ложе из липких улиток
Вяло орал счастливый ребенок; головы двух других
Были повернуты вверх и будто бы созерцали
Некую силу, которую им не под силу постичь.
Но, действуя заодно, они сняли младенца с его розового насеста
И осторожно опустили в лохань.
Вода зашипела и выплеснулась… все ощутили
В воздухе слабый привкус ужаса. Те трое отшатнулись
Со своей горемычною ношей, и медное тявканье лис
Растворилось в эфире.
«Слишком горячая,» — произнесла золотая фигура
И погладила по животу вторую женщину,
Перебирая пальцами шерсть, словно во сне.
Они лежали втроем в тени гигантского краба,
Шлифовавшего сотни своих клешней у костра.
Вдалеке, почти закрытый грудой стульев и чайников,
Виднелся второй пейзаж, а за ним — третий, четвертый,
Пятый… пока всё вместе, подобно розе курчавой,
Свитой в сказочной мастерской,
Не опустилось на семь престолов,
Где восседает Завтра.
Неторопливо сойдя по этим зыбким ступеням,
Явилась белейшая Королева Небес,
В волосах ее звезды мерцают. А из бедра
Растет дерево, и сквозь его густую листву
Сияют очи Красавицы — «Любимый, скорее, —
Воскликнула первая женщина. — Вода остывает.»
Но он не услышал.
Рукоятка кинжала была инкрустирована, словно скипетр,
И, словно скипетр, покачивалась
Над его продырявленной глоткой…
Улыбаясь, как модная шляпка, косматая девушка
Быстро к тазу шагнула и, сбросив с себя
Пестрое платье, юркнула в воду угрём.
Другая печально следила за ней; потом,
Без лишней спешки, как душат обычно сов,
Сбила колесо с колесницы — лежавшей
В объятьях зловещего мира…
мира без врат, без престолов, без веры,
мира без света и без тепла для жалких созданий;
мира, где даже дети сходят с ума — и, словно
Развернутый свиток, изображенье Абстрактного
Человекоубийства ко Господу вопиет.
Но вот, далеко-далеко, почти закрытый телами,
Виднеется новый пейзаж…
И на миг на балконах моего любимого сна
Проступает неживая улыбка Королевы Небес.
Даже у океана есть дно
но никому не измерить гору
моей тоски по тебе
Твой уход вырвал ломоть
из персика моего сердца.
Мне ль совладать с торпедами!
Мои скипидарные слезы затопили б аптеку.
Если ты хочешь покинуть сушу,
можно, я завяжу глаза, пока мы опять не встретились;
я принял тебя за амброзийную птичку,
не смыслившую в акустике.
А может, мне уже поздно завязывать глаза:
ведь я промокашка в брызгах чернил —
слов, напоминающих мне о тебе.
Простоволосый воздушный замок,
ты была прекрасна, словно метла из волос и плоти.
Когда ты ушла,
я был не в силах угнаться за своей безумной тоской,
и теперь-то я знаю, что скорбь может сбежать только вместе с рассудком
из безутешного, словно лестница, тела.
Январь бинтует раненую лапу,
Январь-воришка прячет бриллиант
заката, замирив его багровой кровью.
День исписался, проронив стихи,
И те артачатся, как конь пред бездной ночи.
А завтра эта рана станет глазом:
вверх по щеке взбежит росинка,
как слезка, у которой поменялись планы.
Без чувств как локти аисты свалились
Она мне по затылку лупит лёгким
И кто-то где-то кличет Пикассо
Лассо любви удавлен призрак счастья
Гнетущая печаль мешка сластей китайских
Дупло в скале как след усилий моря
Безлицый зритель со слезами, не бросающими тени
И ради этих пустяков я загубил свои стихи
В этой постели негде спать, Танги
И провод, по которому нам подавали сон, оборван
И номер ночи, номер дня един — один!
Песчинки угрожают как скульптуры
Фонтан огня ждет, когда спустят расписной крючок
И гвозди, что забил ты в землю, проросли
Мадонны и машины пыток отмеряют время
Ты тронул тучу дождь овеществился
Лyка его дуга — радуга, стрела — Египет
Мишень его неведома, а жертва — страх
Всё это лишь скелеты, спрятанные доныне
Из леденцов их кожа и нет во рту языка
Ловушки новые для древних снов расставил
О приручи их до того, как угодят в силок!
В этой постели негде спать, Танги
Всё место занято могилами сердец разбитых
