Рано утром Андрейка пришёл в полевой стан первой бригады. В вагончике, кроме поварихи тёти Даши, сердитой рябой женщины, никого не было.
Андрейка снял шапку, поздоровался.
— Прилетел, сокол? Пашут твои приятели… — Тётя Даша громыхнула ведром.
Андрейка вышел. Налево степь была ещё привычно бурой, а направо, до самого горизонта, тянулись чёрные маслянистые борозды. Откуда-то издалека доносился шум тракторов.
«Вон сколько уже вспахали! — удивился Андрейка. — Пойти, что ли, в степь к Роману Ивановичу? Только где его найдёшь? — Андрейка вздохнул. — Подожду здесь. Придут обедать, может, на трактор возьмут…»
Он уселся на крылечке и стал ждать.
Возле ног валялась гайка. Андрейка поднял её, поковырял щепочкой в дырке, очищая от земли, потёр тусклые грани о рукав ватника и положил в карман. Больше делать было нечего.
Трактористы приходили вместе с прицепщиками, усталые, в промасленных ватниках и комбинезонах. Торопливо съедали борщ, картошку и тотчас уходили.
Роман Иванович, бригадир трактористов, увидев Андрейку, сказал только:
— А, мастер!
Вместе со всеми бригадир быстро пообедал и ушёл.
И никто не позвал Андрейку на трактор. Андрейка обиделся было, но потом понял — люди работают, им сейчас не до него.
— Вот ведь беда-то — и поесть не могут толком, всё в спешке, — ворчала тётя Даша. — Оно, конечно, две версты отмахай пообедать, да две назад, — время-то и уходит.
Андрейка послонялся возле новеньких, лоснящихся свежей краской машин и пошёл домой. Он шёл и раздумывал о том, о чём говорили все вокруг: об огромной степи, которую надо вспахать во что бы то ни стало…
Дома Андрейка выпросил у матери старое ведро. В нём раньше кипятили воду, но дно прогорело, а чинить было некому. Теперь Андрейка решил залатать его. Он разыскал у себя в ящике среди гаек, шурупов и каких-то неведомых металлических частей кусок белой жести, взял ведро и пошёл в мастерские.
Там ремонтники возились с комбайном. Комбайн был огромный, и мастерская казалась маленькой, тесной.
— Комбайн! — с почтением сказал Андрейка.
Смешливый слесарь Алёша Копылов подмигнул:
— Готовь сани летом, а телегу зимой, слыхал такое?
— Слыхал, — сказал Андрейка и попросил у Алёши электрический паяльник и олово.
— Зачем тебе?
— Ведёрко залатать.
— Возьми у меня в ящике. И кислота там же в скляночке. Протравить не забудь. Да гляди, осторожней.
Андрейке самостоятельно ни разу не приходилось паять, но, помогая другим, он присматривался ко всему и был уверен, что сможет поставить заплату. Сперва он заторопился. Включил паяльник. Тот стал уже дымить, а ведро и жесть не были подготовлены.
«Спеши не торопясь», — вспомнил Андрейка любимую поговорку Романа Ивановича. Выключил паяльник и начал старательно зачищать края дырки на ведре.
До самого обеда провозился Андрейка, напаивая заплатку. Зато всё было сделано на совесть, по всем правилам. Даже лишние пупырышки олова счистил.
Алёша Копылов подошёл к Андрейке, осмотрел донышко.
— Молодец, мастер, чисто запаяно!
Андрейка покраснел от удовольствия.
— Мне это ведро — во как нужно! — и рассказал зачем.
— Зря, брат, старался, — сказал Алёша. — Остывать будет.
Лицо Андрейки вытянулось, и он растерянно заморгал.
— Вот в армии у нас хоть весь день носи — не выстынет. Термос. Слыхал такое?
— Слыхал.
— То-то… Если бы в это ведро ведёрко поменьше приладить, да крышкой накрыть, да сюда крышку. Тогда было бы дело!..
— Ведёрко? — переспросил Андрейка. — А кастрюлю нельзя?
— Почему нельзя? Можно. Сосуд есть сосуд.
Ремонтники начали работать, и Андрейка ушёл домой.
— Никак ведро починил? — удивилась мать.
— Починил, — вздохнул Андрейка. — Мам, а мам… Ты только не ругайся… Мне кастрюля нужна… Вот хоть бы эта. — И Андрейка указал на высокую узкую кастрюлю.
— Ещё что! Может, ты и печку куда понесёшь или двери с петель снимешь?
— Не, двери не надо. А кастрюля — здо́рово нужна! Для дела, честное пионерское!
На следующий день бригадир Роман Иванович очень удивился, увидев маленькую фигурку, шагающую по невспаханной степи с ведром в руке.
Когда трактор поравнялся с Андрейкой, мальчик поставил ведро на землю и закричал:
— Роман Иванович! Роман Иванович!
Бригадир остановил трактор.
— Что случилось?
— Обед принёс! — Лицо Андрейки сияло.
— Какой обед?
— На первое кислые щи, на второе — каша с мясом, — бойко сказал Андрейка.
Роман Иванович заглушил мотор, вышел из кабины и удивлённо посмотрел на мальчугана:
— Щи, говоришь, кислые? Где ж ты их взял?
— Известно, у тёти Даши.
Роман Иванович понял. В глазах его мелькнули весёлые искорки.
— Остыли, поди?
— В самой температуре! — радостно сказал Андрейка. — Только что не кипят! — Он поднял крышку с ведёрка, в которое была вделана кастрюля. Повалил пар, и запах щей перемешался с тёплыми запахами свежевспаханной земли.
— А что, Вася, — сказал Роман Иванович своему прицепщику, — мы сегодня, пожалуй, лишние полгектара вспашем. — И он потрепал Андрейку по плечу.
Вечером дневная смена отдыхала. Прицепщик Вася перебирал лады баяна. Над степью плыла песня.
— Как обедалось? — спросили бригадира.
Роман Иванович улыбнулся.
— Дело мальчонка придумал. Полчаса нам с Васей сэкономил. Шутка ли?!
— И нам минут сорок! — откликнулся кто-то из трактористов.
— И нам!
— Золотой парнишка! — сказала сердитая повариха тётя Даша.
Роман Иванович встал, вытащил из-под койки деревянный сундучок и достал из него тетрадку:
— Вот что, друзья. Откроем Андрейке счёт: сколько он кому времени сэкономит, столько в эту тетрадку и записывать будем.
— Правильно, — согласились трактористы.
Роман Иванович присел к столу и вывел чернилами на обложке: «Андрейкин счёт».
Пришла осень. Бежали по дорогам машины с золотым зерном урожая, снятого с целины. В алтайских сёлах заливались гармоники, звенели песни.
Однажды вечером в клубе совхоза собрались трактористы — подвести итоги работы. На столе президиума, покрытом красной скатертью, стоял большой сноп пшеницы, увитый алыми лентами.
Лучших трактористов вызывали на сцену, и секретарь райкома партии вручал им премии за отличную работу.
Андрейка сидел рядом с Романом Ивановичем и радостно хлопал каждому выходящему на сцену. Ведь все эти люди были его друзьями.
— Иванов, Андрей Сергеевич, — сказал секретарь райкома.
Все захлопали, и Андрейка громче всех.
Роман Иванович подтолкнул его.
— Иди!
— Куда? — удивился Андрейка.
— На сцену. Тебя вызывают.
— Меня? — Сердце Андрейки замерло. Ноги стали будто деревянные, и он с трудом поднялся на сцену. Трактористы хлопали. Потом говорил секретарь, подняв над головой тетрадку в промасленной обложке. Он пожал Андрейкину руку и что-то вложил в неё.
Андрейка не помнил, как сошёл со сцены. Он сел на своё место, разжал пальцы. На ладони лежали часы. На их блестящей крышке была вырезана надпись: «Пионеру Андрею Иванову — за помощь на подъёме целины».
Валерка живёт на нашей лестнице, в квартире № 9. И ничем он не примечателен: серые глаза, светленькая чёлка и самый обыкновенный нос, как у всех.
Вот Витьку из тридцатой квартиры сразу от других отличишь. У него уши выдающиеся. Будто крылья огромной бабочки. Он ими шевелить умеет: захочет — прижмёт, захочет — оттопырит.
А Валерка — самый обыкновенный.
Но однажды в нашем дворе произошло событие, да такое, что даже Витькины уши вроде бы уменьшились. Теперь стоит Валерке выйти во двор, как вокруг него сразу ребята собираются. Стоят и смотрят, будто никогда не видали.
А потом кто-нибудь непременно пристанет:
— Расскажи-и, Валерка.
И Валерка начинает рассказ, который все уже наизусть знают. Но обратите внимание: всё равно Валерка каждый раз у меня подтверждения просит. Это потому, что я всё видел своими глазами.
Играли мы в тот день в лапту. Ну, двор вы наш знаете. Большой. Рядом пустырь был совсем недавно. А теперь пустырь от нашего двора отделили высоченным забором. Такой вредный забор — ни щёлочки. Мы думали, за ним новый дом будут строить. И верно, построили. Только не каменный, а деревянный. Очень странный дом: две стены с колоннами и кусок крыши. Попробуй поживи в таком доме! В два счёта насморк на сквозняке схватишь.
Всё это мы приметили, когда охранник ворота на улицу открыл, чтобы грузовики впустить.
В тот день играли мы в лапту новым «арабским» мячиком. Знаете, чёрный такой, крепкий.
А Валерка очень любит свечи давать. Ка-ак поддаст мячик снизу, — он чуть не до крыши летит.
И в этот раз Валерка ударил. Мячик — в небо и… за забор, на пустырь.
Мы, конечно, загалдели, а Валерка стоит и чуть не плачет. Мячик-то новый да к тому же чужой. Что делать?
— Пошли к охраннику. Может, пустит за мячом. Или сам вынесет, — предложил Валерка.
— Как же, дожидайтесь! — сказал Витька и шевельнул ушами. — Попадёт тебе теперь, Валерка!
— Идём, — сказал я. — А я человек решительный.
Мы пошли всей толпой.
У ворот Валерка остановился и говорит:
— Всем вместе не стоит. Охранник рассердиться может. Мы вдвоём с Олежкой пойдём.
То есть со мной. Это я — Олежка.
Ребята немножко погалдели, но согласились. Пошли мы с Валеркой вдвоём.
Только подходим к воротам, два грузовика подъехали.
Охранник вышел. Чего-то у шофёров спросил. Потом ворота открыл. Он с той стороны ворот стоит, мы — с этой, а между нами медленно грузовики двигаются, в ворота въезжают. И охранник нам из-за грузовиков не виден.
Тут Валерка хватает меня за руку и тащит в ворота. Так мы и проскочили на пустырь незаметно. А ворота за нами закрылись.
Видим, недалеко от ворот доски сложены. Мы шмыгнули за них и притаились.
— Что будем делать? — шепнул мне Валерка прямо в ухо. Даже уху жарко стало. Я почесал ухо и тоже шёпотом ответил:
— Не знаю.
Посидели мы немножко за досками.
Вдруг рядом что-то затрещало, загудело. Светло-светло стало. И такое нас любопытство разобрало, что мы про всё на свете забыли. Про все опасности. Выглянули из нашего укрытия. Прямо на крылечко деревянного дома прожекторы светят. А там два человека сидят на ступеньках и о чём-то между собой разговаривают. Руками машут. Один весь в кожаное одет. Даже штаны кожаные. А другой — матрос. В бушлате.
Что за люди? Июль, солнце светит, жара, все в рубашках с короткими рукавами ходят, а эти укутались, будто холодно. Матрос даже воротник поднял.
Тут один дядька в соломенной шляпе — он недалеко от нас на стуле сидел — как крикнет:
— Стоп!
И сразу все прожекторы погасли.
— Олежка, — шепнул мне Валерка, — давай мячик искать, пока нас не заметили. Он, наверно, недалеко от забора откатился.
Добрались мы до нашего забора. А там, как назло, земля изрыта, кустики какие-то насажены. А мячик-то чёрный, неприметный. Как его тут найдёшь?
— Ищи! — сказал Валерка и пошёл вдоль забора. Идёт, в землю смотрит, мячик ищет.
Я в кусты пополз, тоже ищу.
Вдруг кто-то неподалёку говорит:
— Здравствуйте, молодой человек.
Я к земле прижался, боюсь шелохнуться. «Ну, — думаю, — попался Валерка! Что-то теперь будет?..»
Приподнял я тихонько голову, глянул сквозь кусты и обомлел.
Стоит Валерка красный, глаза выпучил. А рядом с ним… рядом с ним сам Владимир Ильич Ленин стоит. Чуть голову набок склонил, глаза прищурил, а в глазах искорки светятся.
Я себя ущипнул: не сон ли? До сих пор, между прочим, синяк на руке.
— Что ж вы не здороваетесь? Нехорошо, — сказал Ленин, чуть картавя.
— Здравствуйте, — говорит Валерка, а сам всё на Ленина глядит и глазами хлопает.
Засмеялся Ленин. Даже голову немножко назад закинул. Сунул руку в карман. То на носки, то на каблуки станет — покачивается.
— Так-с… Вы зачем сюда пожаловали, молодой человек?
— За мячиком, — ответил Валерка.
— За мячиком? — повторил Ленин. — А как же он сюда попал, ваш мячик?
— Через забор перелетел. Я свечку дал кривую.
— Вот как! В лапту играли?
— Да…
— В детстве я тоже любил играть в лапту. Очень живая игра! А бита у вас круглая?
Валерка улыбнулся:
— Круглая, товарищ Ленин.
— А как вас зовут?
— Валерка Щукин.
Тут подошли ещё какие-то люди. Стоят. Улыбаются.
— Чудесно. Вот мы и познакомились, — говорит Ленин. — А то, что бита у вас круглая, — это хорошо. Плоской битой по мячу любой попадёт, а вот круглой — тут нужна сноровка. Как вы думаете?
Валерка снова покраснел.
— Конечно… уметь надо.
— Вот именно — уметь, — сказал Ленин и достал из кармана арабский мячик. — Ваш?
— Наш! — обрадовался Валерка.
Владимир Ильич осмотрелся кругом, поднял с земли короткую круглую палочку.
— Коротковата немного, но попробуем. Ну-ка, подкиньте!
Ленин бросил Валерке мячик. Валерка попробовал поймать его, но упустил. От волнения, видно. «Эх, — думаю, — растяпа!»
А Ленин будто и не заметил.
— А ну-ка, ну-ка, попробуем.
Валерка поднял мяч. Ленин отвёл руку с палкой назад и немного вниз.
— А ну-ка, ну-ка…
Валерка подбросил мяч. Ленин сильно и ловко ударил его снизу. Мяч взлетел высоко в небо. Все кругом одобрительно засмеялись.
— Вот это свечечка! — сказал Валерка, задирая голову.
Мяч упал по ту сторону забора, к нам во двор.
— Ну вот, мяч на своей территории, — сказал Ленин, бросил на землю палку и вытер руки носовым платком. — А как же вы туда перекинетесь?
Валерка опять покраснел. В другое время он, пожалуй, и соврал бы что-нибудь. Но Ленину разве соврёшь? И Валерка рассказал, как мы пробрались в ворота и прятались за досками.
— А где же ваш товарищ? — спросил Владимир Ильич.
Тут я вылез из кустов.
Ленин посмотрел на меня и сказал что-то, что, мол, вроде не к чему прятаться в кусты. Но я… я плохо разобрал.
Потом он нас повёл к воротам и сказал охраннику, чтобы пропустил.
Прощаясь, Ленин подал нам руку и сказал:
— Ну, растите, друзья, и не прячьтесь. Никогда не прячьтесь, даже если что-нибудь и натворите. Прятаться — это последнее дело. Надо жить смело, открыто!
Мы с Валеркой вышли за ворота, как во сне.
Так Валерка стал самым известным у нас человеком.
Потом мы узнали, что на бывшем пустыре снимали новый кинофильм, и разговаривал с нами, конечно, не настоящий Ленин, а артист, который снимался в его роли.
Но это ничего не значит. Всё равно Ленин таким и был — весёлым, добрым человеком.
Женя Новиков с утра отправился с мамой в магазины покупать школьную форму. По этому случаю брюки его были отутюжены, ботинки сияли.
В магазине было шумно. Приветливая светловолосая продавщица прикинула к плечам Жени серую гимнастёрку. Гимнастёрка оказалась ему впору.
— Мамочка, я наде-ену, — протяжно попросил Женя.
— Да она же тебе как раз!
— Ну, ма-а-мочка… — тянул Женя.
— Пусть примерит, — вмешалась продавщица. — Такой покупатель требовательный пошёл! Да и понятно: школьную форму покупает!
Женя вошёл в кабинку и задёрнул за собой занавеску на звонких металлических кольцах. Как по мерке сшитая гимнастёрка очень понравилась Жене. Но ещё больше понравились ему фуражки. Они стояли столбиками на полках, весело поблёскивая лаковыми козырьками.
— У вас какой размер? — спросила продавщица.
— Не знаю, — ответил Женя.
— Кажется, пятьдесят второй, — сказала мама.
— Сейчас измерим.
Продавщица взяла с полки длинную клеёнчатую ленту с делениями и обвила ею Женину голову. Лента была холодной, и Женя поёжился.
— Пятьдесят четыре, — сказала продавщица. — Солидная голова.
Женя почувствовал уважение к собственной голове. Он долго примерял фуражки. Одна ему казалась слишком плоской, у другой на кончике козырька он обнаружил едва приметную трещинку, у третьей ещё что-то. Продавщица терпеливо ждала и улыбалась. Она понимала волнение Жени.
Наконец Женя выбрал и подошёл к большому зеркалу. Оттуда на него глянул школьник в ладной тёмно-серой гимнастёрке, подхваченной ремнём с блестящей пряжкой, в отутюженных брюках и великолепной фуражке с жёлтыми кантами и жёлтым блестящим значком. И голубые глаза у этого школьника необыкновенно сияли, и весь он был каким-то подтянутым и, пожалуй, солидным.
— Великолепный молодой человек! — весело сказала продавщица.
Ни гимнастёрки, ни фуражки снимать не хотелось.
— Мамочка, я так пойду, — попросил Женя шёпотом.
Мама засмеялась:
— Ладно. До дома. А там снимешь.
Они вышли из магазина и пошли по улице. Женя шёл с высоко поднятой головой. Все прохожие улыбались ему ласково. Два маленьких мальчика остановились, уступили Жене дорогу и долго смотрели ему вслед.
На лбу у Жени выступила испарина. Он сунул руку в карман брюк за носовым платком. Пальцы натолкнулись на что-то твёрдое.
«Рогатка!» — понял Женя и покраснел: до чего же неуместной была она сейчас! Жене показалось даже, что прохожие не улыбаются ему так ласково, как минуту назад, а подозрительно поглядывают на чуть оттопыривающийся карман его брюк.
Женя вспомнил, как вчера он хотел подстрелить из этой рогатки воробья, а попал в окно второго этажа, где жил старик Семилетов. Стекло разлетелось на мелкие осколки. Ребята разбежались. Старик Семилетов так и не узнал, кто виновник.
Женина ладонь, сжимавшая в кармане злополучную рогатку, стала горячей и влажной.
— Я сейчас, — сказал он маме и свернул в переулок. Там он быстро вытащил из кармана рогатку с отполированной от частого употребления ручкой, разорвал красную, звонко хлопнувшую резину и всё это без сожаления бросил в урну.
— Куда это ты вдруг рванулся? — спросила мать, когда Женя догнал её.
— Так… Мусор из кармана выбрасывал.
И они пошли дальше.
А на следующее утро все ребята во дворе видели, как Женя вышел из своей парадной, неся на вытянутых руках оконное стекло, и направился через двор. Женя был в новенькой форменной гимнастёрке и фуражке с блестящим значком.
Он поднялся на второй этаж и нажал кнопку звонка. Дверь открыл старик Семилетов.
— Товарищ Семилетов, — сказал Женя, — я у вас тут стекло разбил… Случайно…
Семилетов посмотрел на него с любопытством, чуть щуря выцветшие старческие глаза, пожевал губами. Потом, вдруг обратившись к Жене на «вы», сказал:
— Весьма похвально, молодой человек. Входите, пожалуйста. И я в ваши годы дорожил честью мундира!
Прямо против окон школы строился большой дом, и ребята каждое утро пересчитывали ряды кирпичей. Кладка росла не по дням, а по часам.
На ближней стене работали два каменщика. Ребята знали, что одного, маленького и увёртливого, зовут Василием Ивановичем, а другого, рослого и бородатого, — Иваном Васильевичем. Знали и о том, что каменщики соревнуются друг с другом. Каждый из них старается скорее закончить кладку своего участка стены.
