дремучем лесу далеко на севере Финляндии росли рядом две огромные сосны — такие старые, что даже седой мох не мог припомнить, были ли они когда-нибудь молодыми стройными деревцами. Отовсюду были видны их темные вершины, высоко возносившиеся над чащей леса. Весной в ветвях старых сосен распевали дрозды и малиновки, а стебельки вереска поднимали свои головки, усыпанные крохотными лиловыми колокольчиками, и робко поглядывали снизу вверх — словно хотели спросить: «Как, неужели можно быть такими большими и такими старыми?»
Зимой, когда метель покрывала всю землю пушистым белым покрывалом и кустики вереска засыпали под снежными сугробами, две сосны, словно два древних воина-великана, сторожили лес.
Ледяные бури со свистом и завываниями проносились по чаще, сметали с ветвей снежные шапки, обламывали вершины, валили наземь даже крепкие стволы. И только сосны-великаны всегда стояли твердо и прямо — никакой ураган не мог заставить их склонить головы.
А ведь если ты такой сильный и стойкий — это не просто так, это кое-что да значит!
У опушки леса, посреди которого росли старые сосны, на небольшом пригорке стояла хижина. Оба ее оконца глядели в самую чащу, а в самой хижине жил бедный крестьянин со своей женой. У них имелся клочок земли, на котором они сеяли хлеб, и небольшой огород — вот и все богатство. Зимой крестьянин работал в лесу — рубил деревья и возил бревна на лесопильню, чтобы скопить немного денег на молоко и масло.
У крестьянина и его жены было двое детей — мальчик и девочка. Мальчика звали Сильвестр, а девочку — Сильвия.
И где только они нашли для своих малышей такие имена? Должно быть, прямо в лесу, потому что слово «сильва» на языке древних римлян как раз и означает «лес».
Однажды — дело было зимой — брат и сестра, Сильвестр и Сильвия, отправились в самую глубь леса, чтобы проверить, не попался ли в силки, которые они расставили, какой-нибудь зверек или птица.
Так и случилось: в один силок угодил заяц-беляк, а в другой — белая куропатка. Оба они были живы, но измучены — запутались лапками в петлях силков и изо всех сил пытались освободиться.
— Отпусти меня! — встряхнул ушами заяц, когда Сильвестр склонился над ним.
— Отпусти меня! — пропищала куропатка, когда Сильвия присела на снег рядом.
Сильвестр и Сильвия очень удивились. Никогда еще они не слышали, чтобы лесные звери и птицы говорили человечьим языком.
— Давай-ка и в самом деле отпустим их! — предложила Сильвия.
И принялась вместе с братом осторожно распутывать силки.
Едва почуяв свободу, заяц со всех ног бросился в гущу бурелома. А куропатка полетела прочь так быстро, как только позволяли ее крылья.
— Подопринебо!.. Подопринебо исполнит все, о чем только ни попросите! — вдруг прокричал заяц на всем скаку.
— Просите Зацепитучу!.. Просите Зацепитучу!.. И будет у вас все, чего ни пожелаете! — гортанно прокудахтала куропатка на лету.
Снежная пыль осела, и снова в лесу стало совсем тихо.
— О чем это они? — удивился Сильвестр. — Кто такие эти Подопринебо и Зацепитучу?
— Никогда не слыхала подобных имен, — пожала плечами Сильвия. — Странно, кто бы это мог быть?
В это время сильный порыв северного ветра пронесся по лесу. Темные вершины старых сосен загудели, и в этом гуле Сильвестр и Сильвия ясно расслышали слова.
— Ну что, дружище, стоишь себе? — спросила одна сосна у другой. — Еще держишь небосвод? Недаром звери лесные издавна зовут тебя — Подопринебо!
— Стою-у! Держу-у! — басовито прогудела другая сосна. — А ты-то как, старина? Все сражаешься с тучами? Ведь и тебя не просто так прозвали — Зацепитучу!
— Что-то слабеть я стал, — прошумело в ответ. — Ветер нынче обломил у меня еще одну верхнюю ветку. Видно, и вправду старость на носу!
— Грех тебе жаловаться! Тебе ведь каких-то триста пятьдесят лет. Ты у нас еще дитя! А вот мне уже триста восемьдесят восемь стукнуло, и гляди — скриплю помаленьку!
Тут старая сосна тяжело вздохнула.
— Смотри-ка, ветер опять возвращается, — прошелестела та сосна, что была помоложе. — Под его свист так славно петь песни!
Давай-ка споем про седую старину, про нашу юность. Ведь есть нам с тобой о чем вспомнить, верно?
И под шум вновь налетевшей снежной бури сосны, покачиваясь, запели:
Мы скованы стужей, мы в снежном плену!
Бушует и злобствует вьюга.
Но шум ее клонит нас, древних, ко сну,
Седую мы видим во сне старину —
То время, когда мы, два друга,
Две юных сосны, поднялись в вышину
Над яркою зеленью луга.
Фиалки у наших подножий цвели.
Белили нам хвою метели,
И тучи летели из мглистой дали,
И бурею рушило ели.
Мы к небу тянулись из стылой земли,
Нас даже столетья согнуть не смогли
И вихри сломить не посмели…
— Да уж, есть нам с тобой о чем вспомнить, о чем порассказать, — заметила та сосна, что была постарше, и тихонько заскрипела. — Давай-ка поговорим с этими малышами. — Тут одна из ее ветвей качнулась, словно указывая на Сильвестра и Сильвию.
— О чем это они хотят с нами говорить? — смутился Сильвестр.
— Лучше бежим домой, — шепнула Сильвия брату. — Я боюсь этих сосен-великанов.
— Погоди, — сказал Сильвестр. — Чего тут бояться! Да вон и отец идет, гляди!
И верно — по лесной тропинке, едва заметной среди сугробов, пробирался их отец с топором на плече.
— Вот это стволы так стволы! Как раз то, что нужно! — воскликнул крестьянин, останавливаясь у подножия старых сосен.
Он уже вскинул топор, чтобы сделать зарубку у корня той, что была постарше, — но тут Сильвестр и Сильвия с плачем бросились к отцу.
— Батюшка, — закричал Сильвестр, — не тронь эту сосну! Это же Подопринебо!..
— Батюшка, и эту оставь! — упрашивала Сильвия. — Ее зовут Зацепитучу. Они обе такие старые! И только что они спели нам песню, какой мы никогда не слышали…
— Чего только эти ребятишки не выдумают! — рассмеялся крестьянин. — Где же такое видано, чтобы деревья пели! Ну да уж ладно, пусть стоят себе, раз уж вы за них так просите. Найдутся и другие, помоложе.
И он двинулся дальше в глубь леса, а Сильвестр и Сильвия остались у подножия старых сосен, чтобы послушать, что еще скажут им эти лесные великаны.
Ждать пришлось недолго. В вершинах снова зашумел ветер. Он разгулялся: только что побывал на мельнице и так лихо вертел мельничные крылья, что от жерновов только искры во все стороны сыпались, а теперь налетел на сосны и принялся немилосердно трепать их ветви.
Старые сосны глухо загудели, зашумели и, наконец, заговорили.
— Вы спасли нам жизнь! — услышали Сильвестр и Сильвия. — Просите же теперь у нас все, что вам будет угодно, и получите.
Но, оказывается, не так-то просто понять, чего ты хочешь больше всего на свете, и уж тем более сказать об этом. Сколько ни ломали головы Сильвестр и Сильвия, но ничего так и не придумали, словно и желать им было нечего.
Наконец Сильвестр робко проговорил:
— Я бы хотел, чтобы хоть ненадолго выглянуло солнце, а то в снегу совсем не видно тропинок.
— Да-да, — подхватила Сильвия, — и я бы хотела, чтобы поскорее наступила весна и сошел снег! Тогда и птицы снова запоют…
— Ох, что за неразумные дети! — возмущенно зашумели Подопринебо и Зацепитучу. — Ведь вы могли пожелать столько прекрасных вещей! И богатство, и почести, и слава — все бы у вас было! А вы просите только о том, что и без вашей просьбы рано или поздно случится. Но ничего не поделаешь, сказано — сделано. Только предупреждаем: ваши желания мы исполним на свой лад. Итак, слушай же, Сильвестр: отныне, куда бы ты ни пошел, на что бы ни взглянул, повсюду тебе будет светить яркое солнце. И твое желание, Сильвия, исполнится: что бы ты ни делала, о чем бы ни говорила, вечно вокруг тебя будет цвести весна и таять холодный снег.
— Да ведь это гораздо больше, чем мы просили! — воскликнули Сильвестр и Сильвия. — Спасибо вам, милые сосны, за чудесные подарки. А теперь прощайте! — И брат с сестрой весело побежали домой.
— Прощайте! Прощайте! — зашумели им вслед старые сосны.
По пути Сильвестр то и дело вертел головой, высматривая куропаток, и странное дело — в какую бы сторону он ни повернулся, повсюду перед ним мелькал солнечный луч, золотящий ветки деревьев.
— Смотри, Сильвестр! Смотри! Солнце выглянуло! — крикнула Сильвия брату.
Но едва она успела это произнести, как снег вокруг начал стремительно таять, по обе стороны тропинки зазеленела трава, деревья покрылись свежей листвой, а высоко в синеве неба послышалась первая песня жаворонка.
— Здорово! — воскликнули в один голос Сильвестр и Сильвия. И чем дальше они бежали, тем сильнее грело солнце, тем ярче зеленели трава и деревья.
— Мне светит солнце! — закричал Сильвестр, влетая в хижину.
— Солнце всем светит, — отозвалась его мать.
— А я могу растопить снег! — воскликнула Сильвия.
— Ну, это каждый может, — сказала мать и рассмеялась.
Но прошло совсем немного времени, и женщина заметила, что в хижине и вокруг творится что-то неладное. На дворе уже вечерело, близились сумерки, а в доме все так и сверкало от ярких солнечных лучей. И так продолжалось до тех пор, пока Сильвестру не захотелось спать, и глаза у него не закрылись сами собой.
Но и это еще не все! Зима стояла в самом разгаре, а в маленькой хижине вдруг явственно повеяло весной. Даже старый сухой веник в углу за печкой — и тот начал зеленеть, а петух на своем насесте принялся горланить во всю глотку. И так он надрывался до тех пор, пока Сильвии не надоело болтать, и она не уснула крепким сном.
