Метнувшись взглядом от оранжевых костюмов химзащиты, развешенных у входа, к коллекции инкрустированных перламутром гранатометов, Сикорский запнулся на невысокой полированной стойке черного дерева. На ней лесенкой расположились катаны и замысловатые индийские мечи. С обеих сторон к этой пирамиде прислонялись два длинных африканских копья с широкими наконечниками черепаховой кости в оплетке из страусиных перьев да шаманское знамя районного комитета ВЛКСМ о трех барсучьих хвостах на флагштоке.
Сикорский отвел глаза и посторонился, пропуская мужика, который, поднатужившись, волок за собой чучело кабана, пронзенного трезубцем.
«Ага, — подумал Сикорский, — тоже муляж…»
— Хорошую вещь сейчас трудно достать, — сказал он мужику вслух.
— Ну! — пожаловался тот, ворочая свою добычу по паркету. — Здоровый, сука, попался…
— На блесну брали? — не удержался Сикорский.
— Не, — помотал тот головой, не отвлекаясь, — в кредит.
Сикорский отвернулся от него и подошел к стойке, встав справа от задумчивого великана, украшенного благородной шкиперской бородкой и расшитым охотничьим ягдташем. Тот сосредоточенно выцеливал через пустые стволы переломленной вертикалки плафон освещения на подвесном потолке. Сикорский оперся о стенд и принялся флегматично водить пальцем по стеклу, останавливая ноготь над пистолетами и револьверами, чтобы прочитать надпись.
— Оружием интересуетесь, — вдруг спросил его великан, повернув к Сикорскому свободный глаз.
— Интересуюсь.
— Дело! — уверенно заявил великан, помолчал и добавил: — Что отличает настоящего мужчину?
— Что?
Великан повернулся к нему, заслонив надежной спиной свет плафонов. Лицо у него оказалось доброе и открытое. Мягкие серые глаза в сеточке ранних морщин смотрели в разные стороны. Но Сикорского он все-таки видел, потому что уверенно опустил рядом с ним широкую твердую ладонь, после того как с четким лязгом сложил свое ружье.
— Страсть к оружию, — сказал великан. — Такая детская, знаете, страсть к оружию. Мальчишеский такой восторг от прикосновения к холодным стволам. К теплому такому дереву приклада. Юношеская такая любовь к этим странным таким инструментам смерти…
— Ясно, — кивнул Сикорский, — затянувшийся такой пубертатный период. А от кого отличает?
Великан с усилием свел на нем глаза.
— А сейчас много стало таких, — напряженно выговорил он, оценивая нескладную фигуру Сикорского, — от которых настоящему такому мужчине нужно отличаться. Вот вспоминаю я Эверест… Это на углу, через улицу, ночной клуб. Знаете?
— Понятно, — сказал Сикорский, отодвигаясь от него и налегая на кого-то сзади.
— Осторожнее там! — раздалось из-за спины, и Сикорский, шагнув в сторону, увидел наконец и продавца.
Продавцом оказалась девушка.
Она протискивалась в узкий проход с двумя цинками патронов на плечах, опоясанная пулеметными лентами. За спиной у нее висел длинный лук оюми. Девушка опустила цинки на прилавок, откинула перегородку и прошла на свою половину, пронося мимо Сикорского тонкую смесь ароматов цветущей сакуры и оружейного масла. Когда она с выжидательным видом встала напротив, положив руки на витрину, солнечный свет с улицы охватил ее с правого бока, взбежал по длинной дуге лука и устроился в гнезде тетивы маленькой живой искрой, прыгающей на тугом сплетении черных волос.
— Вы Сикорский? — спросила девушка.
— Я.
— Мне звонили, — кивнула она. — То, что вы просили, сегодня доставили.
— Да, я знаю, — отвечал Сикорский. — Я за ними и пришел. Посмотреть.
— Посмотрите, — пообещала девушка, обращая внимание на человека с ружьем. — Сейчас только клиента отпущу.
Когда они остались одни, девушка вышла из-за перегородки и захлопнула дверь. Затем заперла ее на два оборота. Затем подошла к окну, которое стерегли три восковые фигуры, укутанные в маскировочные халаты. Они полностью заслоняли собой обзор с обратной стороны стекла. Девушка выглянула наружу из-за их плеч.
Сикорский ждал.
— Вы, простите, кем работаете? — поинтересовалась девушка, возвращаясь к стойке.
— Сторожем, — помедлив, ответил Сикорский, — на пункте приема…
— Чего?
— Металла.
— Ага, — промолвила она, сделав шаг назад.
Сикорский сначала подумал, что она чего-то испугалась, но девушка всего лишь наклонилась над стендом, пошарила под ним рукой и добыла из-под него тяжелый пергаментный сверток, перевязанный черной лентой с цепочкой вышитых серебром санскритских букв. Сикорский приблизился. Она устроила сверток на витрине, развязала сложный узел и отступила.
— Смотрите.
Сикорский развернул пергамент двумя руками.
Перед ним лежали десять кинжалов с короткими трехгранными клинками и непропорционально длинными бронзовыми рукоятками. Рукоятки кончались странным украшением, напоминавшим не до конца сведенную четырехпалую клешню.
Сикорский поочередно дотронулся указательным пальцем до острия каждого кинжала, незаметно шевеля губами.
— Они, — сказал он. — Тибетские пурба.
— Вы понимаете, что их надо потом вернуть? — спросила девушка.
— Да, — Сикорский повернулся к ней. — Да, конечно.
Она, видимо, ждала чего-то еще, поскольку внимательно смотрела ему в глаза, быстро перекладывая между пальцами правой руки ключ от магазинной двери.
— Я сумею, — сказал Сикорский, не отводя взгляда. — Я уверен.
— Это хорошо, — кивнула она, — потому что я не уверена, и… — она запнулась, словно оценивая свою недосказанную мысль, но потом покачала головой: — Когда вы хотите… идти?
Он пожал плечами.
— Сегодня.
— Сегодня полнолуние, — напомнила она, снова взглянув в окно.
— Я знаю. Поэтому — сегодня.
Луна, которую из своего укрытия видел Сикорский, стояла у самой вершины циклопической кучи сваленного как попало железного лома, рассыпая по нему неверный свет. Ее диск прорезала черная трещина голой неподвижной высохшей ветви дерева. Сикорский подумал, что Луна привязана к этой ветви в местах излома, потому что она стояла там уже с лишком час, не опускаясь.
Огромное пространство свалки дышало в темноте.
Под животом у Сикорского было колко от ржавой трухи, покрывавшей землю, но он терпел. Он ждал, прислушиваясь к шорохам и редким гулким ударам, отдававшимся в землю едва ощутимой дрожью. По правую руку от него лежали кинжалы, обращенные остриями к куче металла.
