Вероника так больно стукнулась коленкой о скамейку, что слёзы выступили у неё на глазах. Ой, ничё не больно, курица довольна! Обхватив коленку руками, она сдерживалась — плакать нельзя, когда готовишь секрет. Синяк будет огромный! Хорошо ещё, что не до крови, и колготки не разорвались. Прихрамывая, она пошла дальше, вглубь осеннего сквера, по толстому слою кленовых листьев. Ей было немножко стыдно за своё намерение — секреты пристало делать только маленьким девочкам, первоклассницам, но ведь никто об этом не узнает. Тем более, секрет был другим, совсем не детским. Детские секреты делались вот как: в земле выкапывалась ямка, на зелёный лист лопуха укладывались цветки одуванчика, кусочки его стебля и сложенный рисунок принцессы на цветной бумаге. Тайничок закрывался осколком оконного стекла или отбитым бутылочным дном и маскировался свежей травой. Потом секретом полагалось делиться с подружками, а они делились своими. Главное, чтобы секрет не нашли мальчишки.
Но сейчас её не должен был видеть вообще никто. Заметив, как по дальней дорожке проходят одноклассницы — сидели в библиотеке или в буфете — Вероника укрылась за ближайшим стволом. Рюкзак, набитый учебниками, физкультурной формой и кедами, тяжело оттягивал плечи, и она оперлась им о дерево. Запустив руки в карманы, она перебирала содержимое правого: ключи на колечке, гладкий коричневый каштан, красивый камушек с мраморной прожилкой, два лимонных леденца в шуршащих фантиках. В левом кармане лежал сам секрет, и она бережно прижимала его к бедру.
Девочки прошли, но теперь появился дед, седая белая борода. Часто здесь ходит. Сумасшедший, бродит и смотрит под ноги, а если найдёт каштан — пинает, машет руками. Живёт в соседнем подъезде на первом этаже, роется в мусорках. Вероника однажды видела, как он тянул себе домой старую детскую колясочку. Зачем ему колясочка? Она представляла, как по ночам он качает в ней страшных грязных кукол с треснутыми головами. А они смотрят на него пустыми глазами. А он рассказывает им жуткие-жуткие сказки про смерть. Почему он всегда так медленно! Вероника ждала, пока дед свернёт за угол. Скорее, скорее, скорее. Свернул.
Отыскав под клёном укромную впадину, Вероника разгребла листья и сделала каблуком ямку. Присела на корточки — коленка болела, но уже меньше — и опустила в землю большой лист тополя из левого кармана. Лопухов ей отыскать не удалось, а кленовый не подходил, он бы ничем не отличался от листьев вокруг. Вероника развернула бумажку и перечитала: «дядька мишка михаил смертью страшной ты помри». Вместе с запиской она положила в ямку пластмассового человечка из шоколадного яйца, с беспощадной булавкой, воткнутой в шею. Закрыла острозубым дном от винной бутылки, вдавила в землю. Засыпала листвой, заровняла и отступила на шаг. Никто не найдёт.
Дядя Миша был новым другом её мамы. Пузатый, губатый, всё время вонючий. Мама говорила, что ему жарко, но разве жарко? Осень наступила, выросли цветы! Всем холодно, а ему жарко. Жарко потому что пузо волосатое. Но пусть бы даже и пузо — дело не в пузе, а в командирстве. Мама говорила, что дядя Миша очень хороший человек, но разве может хороший человек командовать «марш делать уроки» или «давай-ка вымой посуду»? Я сама знаю, когда мне делать уроки. И почему я должна мыть за ним посуду? Кто он вообще такой?
— Мамочка, он больше к нам не придёт? — спрашивала она на следующий день. — Путь лучше приходит дядя Саша! Почему его больше нет?
Дядя Саша учил её играть в шахматы и рассказывал анекдоты, не всегда понятные, но всегда смешные. А дядя Миша даже не смотрел на неё! Мама отвечала, что дядя Саша уехал в другой город, а дядя Миша в душе очень добрый, ты просто плохо его знаешь пока. Да-да, какой же он добрый, если в воскресенье, когда она попросила маму выслушать разученное стихотворение, он отвернулся и ушёл на балкон курить? Трудно, что ли, было послушать? Дядька Мишка! Вероника мстительно представляла, как его лёгкие покрываются изнутри грязно-коричневыми табачными пятнами, как в рекламе. Чтоб ты с балкона упал, лбом ударился и никогда больше не пришёл!
Но он не падал. Несколько раз в неделю около восьми раздавался двойной звонок в дверь, быстрые ших-ших-ших маминых тапочек по линолеуму, невнятное приветствие — толстыми губищами! — и долгое пыхтение после лестницы. Жирный, жирный, поезд пассажирный! Настроение у Вероники моментально портилось, и хотелось сделать что-нибудь совсем плохое. А эта привычка хватать маму за попу? Маме это не нравилось, Вероника была уверена, но она зачем-то терпела! Она даже смеялась! Ужас.
Веронике приходилось слышать поговорку «любовь зла — полюбишь и козла», и она примеряла её на маму и дядька Мишку. Отлично подходило, особенно про козла. Но что значит — любовь зла?
— Мамочка, ты его любишь?
Мама уклончиво отвечала всё то же: дядя Миша добрый и хороший человек, правильный, надёжный и трудолюбивый. Чтобы уклониться подальше, она рассказывала, как его ценят на работе — даже в выходные звонят, советуются. Дядька Мишка работал наладчиком станков на заводе, и Вероника воображала, как он, сопя, протискивается между огромными лязгающими машинами, запускает руку глубоко в механизм и что-то подкручивает гаечным ключом. Сузив глаза, она желала, чтобы ему оторвало руку, и тут же зажмуривалась — нет, это уж слишком жестоко!
А однажды, когда она смотрела шоу в маминой комнате — там стоял телевизор — дядька Мишка вошёл и велел ей идти ложиться спать, хотя было ещё не поздно. Просто чтобы от неё избавиться! Просто доел свои пельмени с кетчупом и теперь захотел телек посмотреть! Ни слова не ответив, она ушла. В тот день мама принесла черешню, крупную, чёрно-красную, и Вероника, выбрав самую большую ягоду, закрылась у себя в комнате. Аккуратно разрезала, достала косточку, и принялась начинять черешню страшным ядом. Немножко серы со спичек, немножко толстой пыли из-под кровати, комочек паутины, измельчённый зелёный мел, карандашный грифель из точилки, крылышки мёртвой мухи. Соединила края чёрно-красной раны и на цыпочках отнесла на кухню, положила на тарелку, рядом с другой черешней. Съешь и отравись, гад! Потом сидела над тетрадкой, не видя букв, и ужасно-ужасно-ужасно боялась, что ядовитую ягоду съест мама…
