Клэр — жене и лучшему другу
Пока я тут стою, весь на нервах, до меня вдруг доходит, что Купера я знаю чертовски давно.
С тех пор как я выкарабкался из подросткового возраста, он был вечной тенью за моей спиной. Тенью довольно куцей, потому как сам Купер росточка незначительного.
И слепому видно, что наши с ним отношения претерпели кое-какие изменения.
В начальные незапамятные времена он мне казался комичным задавакой — его обделили ростом и в виде сомнительной компенсации сунули в рот язык великана, причем кончик этого язычищи всегда торчит между губами. Словом, не человек, а ходячий прикол Господа Бога.
А теперь вон как обернулось: робко переминаюсь с лапы на лапу в гостиной его дома в Плейстоу, до которого из центра Лондона переть и переть. Купер — грозный судия, а я — жалкий проситель.
Но в данный момент Куперу не до меня. Он участвует в действе по водворению на правильное место нового исполинского телевизора. Суетятся-работают двое подручных, молодые верзилы, а он только покрикивает со своего насеста. В обычно просторной гостиной тесно из-за трех с половиной мужиков и телика, у которого экран как ветровое стекло в лимузине.
— Да нет же, не на эту полку! — вопит Купер. — Плеер наверх, а видеомагнитофон под телевизор!
Он сидит в креслище и командует из уютного положения: ножки висят в воздухе, а сам весь утопает в мебельной мякоти.
— Извини, Гриэл, у меня тут запарка.
По крайней мере у него хватает такта называть меня Гриэл — этот вариант моего имени мне нравится больше, чем Грейл.
Я отхожу в сторонку и стараюсь излучать спокойствие, дабы восстановить мирную атмосферу, потому что Купер уже сам завелся и своих дружков завел. Дело с телевизором от этого явно не спорится.
Час ранний, однако солнце шпарит вовсю — и я чувствую, как у меня плывут подмышки.
С перепоя гудит в голове.
Я подтягиваю штаны, сглатываю сухим ртом и напоминаю себе: тебе тут рады. Приятели Купера — молодые дюжие парни из новых плейстоуских соседей. Стало быть, я его самый старый друг. Когда-то мы с ним на пару бросились покорять музыкальную индустрию. Он — владелец рок-клуба, заводной, с горящими глазами. Я — гитарист из группы ребят с горящими глазами, которые должны были пробить коротышке дорогу в музыкальные боссы. Не пробили.
— Что-то я тебя, Гриэл, давненько не видел в «Нью мюзикал эспресс», — говорит Купер, поворачиваясь ко мне. Он имеет в виду мои статейки, а не фотки с моей рожей. Время фоток давно прошло. — Завязал?
— Ага. Теперь только в солидной общенациональной прессе.
Для пущей важности я хлопаю себя по карману пиджака на груди.
— Ах да, — вспоминает Купер, — я видел твое имя в какой-то воскресной газете. Делаешь для них фитюльные рецензии на альбомы.
— Не только, — говорю я, пропуская мимо ушей «фитюльные» и подъёбку в интонации. — Беру интервью. Пишу театральные обзоры.
— Ба! «Театральные обзоры»… Охренеть! Ты у нас, значит, художественный критик… Халявные билеты на премьеры и все такое?
У него в глазах нехороший огонек, но от дальнейшего подкалывания меня спасает один из дюжих парней.
— Нам нужен скарт-кабель, Крейг.
— Какой такой скарт-кабель? — сразу же ощеривается Купер.
— Обычный скарт-кабель.
Купер вздыхает.
— Гриэл, подожди еще немного… Ну и на хрена нам этот скарт? Чем плох тот кабель, который в коробке с телевизором?
Я еще дальше отхожу в сторонку и просто физически ощущаю сосущую пустоту в том кармане своего пиджака, по которому я с такой помпой стучал. Будем надеяться, что катавасия со скартом не испортит Куперу настроение.
— В коробке с телевизором эр-джи-би-соединитель, — наставительно говорит первый из помощников. На его голове бейсболка козырьком в потолок — по последней моде. В ухе золотая серьга. Спортивные штаны и футболка. Дешевый хмырь.
— Эр-джи-би вполне сойдет, — говорит второй куперовский помощник откуда-то из-за телевизора. Он крупнее, и в нем есть что-то от урки. Морда болельщика «Арсенала», хотя не исключено, что он просто таким родился. Тайком делает страшные глаза приятелю.
Тот не понимает и гнет свое:
— Нет, без скарта никак нельзя.
— Очень даже можно! — опять возражает второй.
— Нельзя! Раз я говорю нельзя — значит нельзя.
— А я говорю — можно! — Лицо второго наливается кровью.
— Ладно, — соглашается первый, — работать будет, но сигнал пойдет нецифровой. Видак-то цифровой, а подсоединение будет аналоговым! Поэтому нужен скарт.
Купер впечатлен. Он даже на меня косится — проникся ли я, какие у него умные дружки? Я, конечно, делаю потрясенную рожу.
Тем временем противник скарта не сдается.
— Правильно-то оно правильно, да только разницу ни одна собака не заметит!
— Как же не заметит?!
Если они сцепятся врукопашную — к чему всё, похоже, и идет, — то я рискнул бы поставить на второго, с мордой уголовника. Беда лишь в том, что поставить мне нечего. Поэтому, добрый Боженька, не дай им подраться!
— Вот он — он ни шиша не заметит! — говорит противник скарта, хамским образом показывая пальцем в сторону хозяина дома.
— Ну спасибо! — взвивается Купер. — Я, по-вашему, слепой козел? Так будет разница или нет?
— Вообще-то… для глаза — никакой, — обиженным тоном говорит противник скарта.
— Но в принципе будет! — цедит сторонник скарта.
Скарт и Эр-джи-би испепеляют друг друга взглядами поверх телевизора.
— Это решающий аргумент, — говорит Купер. — Если разница будет, значит, скарт нам нужен. Есть у нас эта штуковина в кладовке?
Ага, кладовка. Легендарная кладовка. Где есть всё. Где с людьми происходит черт-те что. В карманах я сжимаю руки в кулаки.
— Вряд ли, — говорит Скарт. — Наверняка нет.
— О Господи! — Купер закатывает глаза. — Так, значит, надо купить! Кто готов слетать в магазин — ну-ка поднимай руку!
Добровольца не находится. В конце концов бросают монетку, и проигрывает Эр-джи-би. Его противник не скрывает торжества.
— Мне нужны деньги, — заявляет вконец обозленный Эр-джи-би и грозно набычивается. Я жопой чую, как на мягких лапках подкрадывается беда.
Купер поворачивается ко мне.
— С этим никаких проблем, — говорит он. — Гриэл богатенький, он нас, конечно, выручит.
Соня Джуэл сидит за столом в нарочито строгой позе — в ее представлении так и подобает вести себя во время собеседования: терроризируя очередную кандидатку.
Самой себе Соня кажется неприступной светской фифой — к таким в би-би-сишных исторических фильмах обращаются «мадам».
Хотя любой скажет — тетка просто выламывается.
Соня из тех, кто однажды решил играть определенную роль — и прилежно ее играет. Можно побиться об заклад, что до создания собственного агентства она подвизалась моделью. И вот достигла — сама восседает по другую сторону стола и оценивает девушек вроде меня, шикарно щебеча им «милочка» между шикарными затяжками шикарной сигаретой — коричневой, тонюсенькой и длиннющей.
Она молча сверлит меня глазами; по ее понятиям, я должна сейчас жалобно пищать.
Но и я не вчера родилась — отвечаю ей бодрым взглядом, точно дозируя степень робости и смущения.
Самоуверенных тут не любят.
А застенчивых гонят в шею.
Я слегка прикусываю губу. Я не только как модель хороша. Готовая актриса — можно давать «Оскара» за роль второго плана: роль простушки с немереными запасами энтузиазма.
На стене за спиной Сони Джуэл десятки, а может, и сотни обрамленых картинок: фотографии из газет и журналов, иногда целые развороты. И тема у всех одна — голые сиськи. Наверное, многие из них принадлежат девушкам вроде меня, которые в свое время сидели напротив Сони Джуэл и так же ерзали на том же стуле — все в сладостных мечтаниях об упоительном будущем, которое их собеседница может угробить коротким «милочка, у нас как раз сейчас больше нет приема», или «милочка, да куда вам с такими бедрищами!», или «милочка, для модели вы не вышли ростом»… Впрочем, не знаю, что именно подобные мадамы говорят в подобных случаях.
На столе перед хозяйкой агентства лежит раскрытый альбомчик с моими фотографиями («Хорошие снимки, Хайди. Чувствуется рука мастера. Наверное, обошлись недешево». — «Спасибо. Работал профессионал».). Неторопливо рассмотрев фотографии в моем портфолио, она приказывает мне встать. Я медленно кручусь перед ней и прохаживаюсь по комнате. Пока Соня разглядывает меня и оценивает, я рассеянно гадаю: лесбиянка она или нет?
Когда процесс неспешной инспекции завершается и я, по ее мнению, должна уже трепетать и быть на грани обморока — а я действительно на этой грани, — она захлопывает мой альбомчик и, да благословит ее Бог, наконец роняет:
— Ну… (пауза, пауза, пауза) думаю, нам может понадобиться модель вроде вас, Хайди.
— О, замечательно! — выдыхаю я дрожащим от счастья голосом. — Спасибо, огромное спасибо!
По моим понятиям, тут самое время закрыть глаза от счастья. И я закрываю глаза.
Вспоминаются слова моего бывшего, Марка.
Последние три месяца нашей совместной жизни он постоянно зудил: «А готова ли ты принять всё то отрицательное, что связано с жизнью модели?»
Готова.
Некоторые девицы в нашей школе уши мне прожужжали, что хотят стать всемирно известными моделями. Одна рискнула даже сняться с голой грудью у местного фотографа — и сразу после этого как-то притихла и больше не трепалась о грядущей международной карьере. Другие готовы были рвать друг другу волосы в свалке за место королевы школьного карнавала… Где эти решительные сучки? Теперь все в татуировках и матери-одиночки. Что, съели? Я мысленно показываю им средний палец.
Когда я наконец открываю глаза, Соня улыбается мне так дружелюбно, что я готова простить ей последние двадцать минут, когда она сознательно играла моими чувствами. Так бы и расцеловала ее! И какая чудесная это работа — давать мечтам людей возможность осуществиться! Да, согласна, балдёж полный!
