Всю юность я провёл,
О странствиях тоскуя,
На жизнь домашнюю
С презрением смотрел.
И вот — гоню коня,
Лечу сквозь мглу ночную...
Казалось, всадники взялись из ниоткуда. Вот только что на склоне холма никого не было, и вдруг... Трое... Нет, пятеро! Нет, уже восемь... Десятка два! Выбравшись из теснины, они пустили коней намётом, закричали, заулюлюкали, потрясая над головами короткими копьями, так что у медленно продвигавшихся по неширокой дороге караванщиков не осталось больше никаких сомнений в их намерениях.
Прятавшийся в дубовой рощице Баурджин-нойон усмехнулся, положив руку на эфес сабли. Это был тяжёлый клинок, в умелых руках суливший врагу верную смерть. Ничего лишнего — никаких украшений, простые ножны, обтянутые чёрной замшей. Оружие небогатого путешественника, воина или торговца.
— Хэй, хэй, го! — подгоняя коней, на всём скаку орали разбойники.
Видно было, как караванщики, не надеясь уйти, спешились и укрылись за повозками. Знатные повозки — двухосные, резные, а одна — с красным балдахином, украшенным золотистыми шёлковыми кистями. И сидел там... ага! Чёртов пузан! Испугался? Ну-ка, ну-ка, выбрось-ка из повозки своё толстое тело, господин шэньши, пройдись-ка пешочком, а может — кто знает? — ещё и пробежаться придётся, разбойников-то побольше, чем воинов охраны. Да и не очень-то храбро ведут себя эти воины — видать, шэньши оказался скупцом, набрал всякий сброд. Либо не такой уж он и был крупной шишкой, чтобы держать в охранниках кого-то получше.
— Ну, ну, ленивцы, — сквозь зубы прошептал Баурджин. — Берите же луки, стрелы... Эх, вы! Ну, куда же?!
Эти реплики его относились к охранникам, часть которых при виде быстро приближавшихся разбойников предпочла позорно бежать. А за ними... Впрочем, нет — перед ними, подобрав полы дорогого халата, нёсся и чиновник-шэньши. А ведь хорошо бегает, несмотря на то, что толстый! Ишь как чешет — только пыль поднимается из-под ног. Вообще, зря по дороге бежит... Ага, вот свернул. Ну, пожалуй, пора!
Подозвав коня — низкорослую монгольскую лошадёнку, неприхотливую, послушную и выносливую, — Баурджин птицей взлетел в седло и помчался в обход, наперерез беглецам, точнее сказать — беглецу. Кроме шэньши, князя сейчас никто больше не интересовал.
Больно хлестнули по лицу ветки. Пригнуться. Придержать на склоне коня. Снова пустить вскачь. Ага, вот она — узкая тропка, к ней-то сейчас и улепётывает господин шэньши. И разбойники за ним что-то не гонятся. Почему?
Увидев затаившихся на тропинке людей, Баурджин осадил коня, выхватывая из ножен саблю. Не хотел ведь её брать! А вот, пригодилась. Теперь понятно, почему беглецов никто не преследовал, — их ждали впереди!
Заслышав стук копыт, сидевшая в засаде троица мигом обернулась. Плоские скуластые лица с узенькими щёлочками-глазами, в руках — короткие копья-клевцы, нечто вроде алебарды с крюком, любимое вооружение китайских воинов, ну и местного разбойного люда тоже. Удобная вещь вообще-то... Только не против сабли!
Взвив на дыбы коня, Баурджин ударил с оттяжкой, поразил того разбойника, что попытался ткнуть его в грудь остриём алебарды, и, тут же пригнувшись, уклонился от ударов остальных. А они неплохо действуют, совсем неплохо!
Только подумав это, нойон вдруг ощутил, как конь под ним с жалобным ржанием заваливается на бок — вражины подрезали сухожилия. Выпрыгнув из седла, Баурджин отмахнулся саблей от клевцов, выбрал позицию — у поворота, недалеко от густых зарослей можжевельника, откуда, по всем расчётам, вот-вот должен был появиться беглец...
Ввухх!!!
Один из бандитов с силой метнул клевец, и, будь на месте Баурджина кто-то другой... Однако молодой человек лишь весело повёл плечами, легко уклонясь от пущенного оружия, и, не мешкая, перешёл в нападение, не давая противникам наброситься на него с двух сторон.
