…Когда поздним вечером прогуливался вдоль Университетской набережной, не мог не заглянуть в окна. Свет горел. Возникло странное ощущение, которое само собой, по мановению волшебной палочки одной из муз, воплотилось в стихах.
Ночь. Музей. Тишина.
За окном — волны Невские
Шелестят, шум подобен набору слов.
Слышу имя одно,
Что доносят всплески:
Александр
Данилович
Меншиков.
Властелин бурных вод,
Воплощенье самой стихии,
Чью силу не сдержат миллионы цепей и оков.
Сквозь все щели пройдет,
Сгладит камня изъяны любые.
Такой же и он —
Александр
Данилович
Меншиков.
Воровать — так с душой,
Погибать — так с песней!
Больше дела творил, меньше слов!
Царя лучший друг,
Храбрый воин, вор честный,
Александр
Данилович
В день рождения великого героя, устремляя взгляд в прошлое, я попытался восстановить образ по разрозненным фактам, часто — противоречивым, но, безусловно, заслуживающим внимания.
В сей хмурый пасмурный ноябрьский вечер
Один стою на Невском берегу.
Как высказать? Как выразить могу
Души порыв? Лишь помня бесконечно.
Светлейший князь! Пришел тебя поздравить,
Почтить в веках развеянную память!
Ты помнишь, как мальчишкой беспризорным,
Отчаянным из дома беглецом,
Чуть не убитым собственным отцом,
На площади в Москве кричал задорно:
«Румяные, как солнце, пироги,
Хватай, народ, всего за пол-деньги!»
А помнишь, как, боясь отцова гнева,
Что закипал, словно котел в аду,
Сбежав, спасаясь, к немцам в Слободу,
Попался дипломату из Женевы.
Работы выполнял любого сорта,
Служа самоотверженно Лефорту.
Ты помнишь встречу с государем юным,
Что у реки в раздумьях пребывал?
Едва царевы уши не надрал:
Ведь нравом обладал ты дерзким, буйным.
С царем Руси на равных говорил,
Явив и смелость, и стремлений пыл.
А помнишь, как молоденькую Анну
Молил взаимность проявить к царю,
Услышать от него: «Благодарю!»,
Увидеть солнца луч среди туманов.
И другу предан был всем пылким сердцем,
Царя недаром называл «Mein Herz»-ем!
Ты помнишь, как с Петром соревновался
В постройке новых, крепких кораблей?
Дивились силе, ловкости твоей
Напыщенные мастера-голландцы.
Расцвел за пару лет наш флот морской,
Построенный уверенной рукой.
А помнишь ли Азовские походы,
И войско из неопытных ребят,
Чьих знаний мало, лишь глаза горят —
В бою встречать закаты и восходы.
Ты отличился в них особенной отвагой,
Рискуя жизнью для России блага.
Ты помнишь, как прогнал суровых шведов
С Прибалтики, с Ижорских всех земель?
От них же Польшу спас, поставив цель
Умножить справедливую победу!
Ликует Август: спасена страна!
Грудь мощную украсят ордена.
А помнишь, как возвел среди трясины,
Приказу повинуясь от царя,
На жертвы и болезни несмотря,
Санкт-Петербург, наш город славный, дивный.
Пусть остров Васька — не морей царица:
Но станет частью Северной Столицы.
Ты помнишь ли решающую битву,
Где под Полтавой, не на жизнь, на смерть,
Сошлись. Вмиг заслонили тучи твердь,
Словно священство черное в молитве.
Сама природа предрекла победу,
Отпор тогда мощнейший дали шведу!
А помнишь… Те последние минуты,
Когда вершились черные дела?
Сгорели планы дерзкие дотла,
Мечты погибли в одночасье люто?..
Поэзия сменилась жуткой прозой:
Со всей семьей отправили в Березов…
Забудь тот страшный вечер роковой,
Когда, как царь Адмет из Фессалии,
Рыдал над гробом. Вихри ледяные
Хлестали плетью лик поникший твой…
Вот плата за любовь твою и верность!
Вот «благодарность» за лихую смелость!
…В сей хмурый пасмурный ноябрьский вечер
Один стою на Невском берегу.
Как высказать? Как выразить могу
Души порыв? Лишь помню. Бесконечно.
Светлейший князь! Не мог я не прийти!
К тебе ведут все славные пути.
А вот так примерно и произошло сближение родственных душ, сильных, мятежных и жаждущих перемен.
Рассвет. Над Москвою-рекою зарделся багровый, кровавый.
Отравой зеленое солнце восходит, иное, лихое.
Расправа чинится над старым и новым, нет больше покоя.
Направо, налево взгляни — разливается ненависть лавой.
Подстава. Сестра против брата войною пошла беззаконной,
Червонною кровью престол получить, стать грозной царицей.
В светлице дитя сберегла, схоронила мать, словно волчица —
Боится, боится за сына. О брег бьются черные волны.
Но, полно. Гляди, покосившийся дом, занесенный снегами:
Стенания, плач звонким эхом о стены дубовые бьются,
Зверюга-отец сына бьет, тот же шепчет: «Вовек не дождутся!»
Как блюдца, огромные, очи… не льются слезами.
О камень Кремля белоснежный чело разбивает боярин.
Заварен, как взвар на костях, тонет в утреннем мареве
Всплеск новых волн: жизнь желает отнять государеву
Мнимая мудрость, в обличии девичьем — проклятый Каин.
Но Петр — ни разу не Авель. Ни даже Давид сладкогласый.
Как мясо порубит во гневе в ответ на куски супостатов.
Проклятый, век страшный, кошмарный, ничто в нем ни прочно, ни свято.
Об илистый брег бьются черные волны, мощны и опасны.
Несчастны. Два сердца, и каждое бешено, пламенно бьется.
Клянется один и другой: все изменим, построим на славу!
Державу поднимем, пускай надорвемся, неважно то, право!
…Рассвет. Над Москвою-рекой всходит новое, яркое Солнце.
Впоследствии незавидное положение юного царя еще больше усугубилось, и если бы не преданный друг Алексашка, то кто знает, в какую трясину увела бы страну царевна Софья?
Стужа лютая, волки голодные,
Топь, болота гнилые, зловонные.
А в столице стервятницей злобною
Восседает сестрица на троне.
Не уснуть мне, и маюсь бессонницей.
Знаю, чувствую, все летит в пропасть.
Даже Дунька за мужа не молится,
Я один, как оторванный ломоть.
Ты Россия моя необъятная,
Неотесанная, горемычная,
Изменю я твой облик, родимая,
И порядки введу заграничные.
Расцветают вербы под окнами,
Соберу я в палатах собор честной,
Над судьбой поразмыслим мы Родины
Что, если представить некий исторический срез не набором фактов, а набором живописных иллюстраций? Как могли выглядеть вечера и ночи в Преображенском, когда наш герой был молод и безбашен?
Всплеск…
Слышишь волн неспокойных всплеск?
И полночных сверчков
Треск.
Лунных нитей серебряный блеск
И прозрачной воды покров.
Ночь.
Черный бархат окутал село,
Но ярко горят огни.
Прочь!
Посылай боль, уныние, зло,
В сердце страсть сохрани.
Вдруг…
Ударяет о землю каблук.
Барабанная дробь
Вновь
Кипятит в венах буйную кровь,
Лавой станет топь!
Взмах!
Разрубает руки грубый взмах
Воздух пьяный ночной.
Ввысь!
От земли оторвись, оттолкнись,
Прогуливаясь вдоль реки Нарвы, не мог не вспомнить события трехсотлетней давности, которые вновь связывают меня с героем этого сборника.
На тихой Нарве нынче волны
В пустой заходятся мольбе.
Тут все вокруг легендой полно
И помнит, помнит о тебе.
Как безрассудно, бескорыстно,
Бросался на гнедом коне
Навстречу всем угрозам жизни,
Лишь победить бы в той войне!
Как под стенами неприступной
Стояли насмерть, до конца.
Как пылкий, верный, неотступный,
Вселял надежду всем в сердца.
Как отличился вдруг смекалкой,
В мундиры шведские одев
Солдат. И как в кровавой свалке
Ум хладный не сменил на гнев.
Как, жизнью, юностью рискуя,
Прорвался, шведский полк разбив,
И бед, и горестей минуя,
Им вопреки остался жив.
К тебе, Данилыч, обращаюсь,
Лишь ты один меня поймешь.
Глянь, без Петра Россия тает!
Кругом лишь призрачная ложь.
Судьбой России думы полны,
И я тону в пустой мольбе…
А за окном — бушуют волны,
Так вспомним тот решающий бой, ставший значимым в истории!
— Стой! —
Алексеич кричит. — Сашка, стой!
Крепость нахрапом мы не возьмем ввек с тобой!
Мой
На дыбы встает конь вороной.
Дудки! Возьмем супостатов, хоть жизни ценой!
Мглой,
Черной мглой взор туманится мой.
Крови и гари зловонье парит над землей.
Пой,
Переплавленный колокол, пой!
За царя и Отчизну ответим своей головой!
В строй
Собираю за царской спиной
Солдат-молодцов — мы в ответе пред нашей страной!
Слой
Грязи, копоти, подвиг наш, смой!
Воспев героические поступки великого генерала, я не мог обойти вниманием, казалось бы, незначительную на первый взгляд, но весьма любопытную и в итоге — сыгравшую роль в судьбе императора историю.
Тонкий слой
Ледяной
Хрусталем
Покрыл мраморный пол.
Немецкого платья подол
До колен подняла.
Завела.
В полон захватила вновь —
И багряной рекой
Закипает кровь.
С пустыми руками,
На мокром полу босиком
Танцуешь опять.
Взором сверлишь,
Как кошка голодная — мышь.
Ох, девица, шалишь!
Все, все можно тебе —
Хоть пол вымыть
Моим париком!
Раздеваешь, любя,
В очах завихрился туман.
Парчовый кафтан
Бросил под ноги
Для тебя:
Я тобою пьян.
Приподняв соболиную бровь,
Поманила рукой.
Здравым мыслям — отбой.
Буду. Буду. С тобой.
Обхвачу твои бедра,
Один на двоих —
Рваный ритм
Нехитрого танца.
Опрокинуты ведра —
Венецией стал
Но увы, Марту вскоре приметил сам царь Петр. Судьба ее была определена. Осталось лишь с легким сердцем — отпустить.
«Сегодня, mein Herz, я тебе отдаю,
От сердца почти отрывая,
Прекрасную деву, подругу свою,
Богиню Ливонского края»
Глядел Александр непрерывно им вслед,
Их взглядом в постель провожая.
В душе нет обиды, и ревности нет:
Ты — с ним, ты — своя, не чужая.
При мысли подобной не стало теплей,
И князем тоска завладела:
Душой — по нему, грешной плотью — по ней…
Обоим до Сашки нет дела.
И вот Александр под дверью стоит,
Сквозь щель взором жадным лаская
Малиновый шелк нежных уст и ланит
Богини Ливонского края.
Упало, девичью красу обнажив,
Под ноги немецкое платье.
А Сашка под дверью стоит, еле жив,
И дверь заключает в объятья.
Летят в дальний угол кафтан и портки,
Туда же — камзол и рубашка.
Берет ее грубо, движенья резки,
Но это ведь царь, а не Сашка!
Как будто Даная, в шелках возлежит,
Царя непрерывно лаская,
И голову Сашке тихонько кружит
Богиня Ливонского края.
В мгновение кровь отлила от лица,
Князь вспомнил иную картину:
Хрустальные капли на створках ларца
И влажную плоть Катерины.
«Сегодня, mein Herz, я с тобой заодно…»
Под дверью шептал Алексашка.
Устала рука, бледен как полотно
На мокрой от пота рубашке.
И вслед за царем князь излился на дверь.
Свершилось! Ох, радость какая!
Царицей Российскою станет теперь
