Ниночка проснулась и захныкала.
— Куколка моя, куколка! Борька, ты зачем ее сломал?
Соседняя кровать ожила, из-под одеяла высунулся десятилетний мальчишка — нос пуговицей, светлые кудряшки, хитрые глаза. Весь полуденный сон он строил корабль под одеялом, снимался с якоря и уходил в открытое море. Дальше Борька скорее всего уснул, потому что началась буря и на него напали пираты.
— Какую куклу? Нинка, ты че?
— Мусю мою! Мусю! Ты ее сломал! Ууууу… Руки оторвал и голову открутил, она теперь глазки не закрывает!
В комнату вошла Марина, привычным жестом распахнула шторы. В окна хлынуло июльское солнце. Марина потрогала все детские лобики, вспотевшие от жары и сна, и ласково пропела:
— Здоровы, здоровы! Просыпаемся. Встаем…
— Борька, дурак! — снова запищала Ниночка, — Сломал мою куколкууууу…
Боря сел и поджал под себя ноги:
— Ничего я не ломал, глупая! Вон она, под кроватью валяется.
— Тебе, наверное, приснилось, Ниночка. — Предположила Катя. Она расчесывала черную косу красным гребнем, слегка склонив голову и скрестив ноги. «Как русалка» — подумал Пашка. Он тоже встал и принялся одеваться.
— Конечно, приснилось! — подтвердила Марина, — А слова такие говорить некрасиво! Вот, держи свою Мусю. А теперь — все в туалет и одеваться. Нас ждет море! — и Марина вышла, не притворив дверь.
— Не очень-то я хочу на море… — призналась Катя. — Вот если бы купаться можно было по-настоящему.
— Раньше купались… — ответил Пашка, натягивая футболку на толстенький животик.
— А ты откуда знаешь? — Катя даже расческу положила.
— Знаю, и все.
В поселке было семь домов и одна дорога. Домики, маленькие и разноцветные, лукаво выглядывали из-за своих садов: яблонь, груш, сирени, бузины и прорвы разных других деревьев и кустов, названия которых ребята не знали. Вдоль дороги росли тополя, высокие и стройные, точно воткнутые в землю индейские стрелы. Справа сады останавливались у берега залива, всегда тихого, до самого горизонта светло-зеленого. Вправо, через сосновый лес бежала вторая дорожка — к морю. Но и залив, и море надежно закованы железной сеткой. Разве что в лягушатнике поплескаться — но это для малышни. Впрочем, летом и в лесу чудесно. А зимой и того лучше. Хоть весь день на лыжах, горка-Ореховка для санок, а озеро-Лапоток для коньков. И пикники на дюнах хороши в любое время года. Летом костры, зимой костры. Чайки ходят вокруг людей по-хозяйски и горланят — попрошайничают. С моря прилетают ветра, холодные и жаркие, свежие и пахучие, щекочущие ребячьи носы неизвестным, волнующим. Надежно горит костер, ветер ему нипочем, а песня убегает в леса, прячется за деревьями и там звенит.
Море есть море, но лес — все-таки лес!
Вдоль тропинки рос подорожник и лопух, величиной с Ниночку. Бабочек налетело с моря видимо-невидимо, капустницы и голубянки звездочками мигали меж сосен. Пахло сухим мхом и землей. Где-то высоко в кронах резвился ветерок, и стучал дятел: «Дум-дум-дум».
Пашка и Боря шли позади, пинали ногами сосновые шишки и спорили.
— С чего ты взял, что там глубоко? Просто сетку поставили, что б мы не разбежались.
— Или чтоб не потонули. — Резонно добавил Пашка.
— Еще скажи, там акулы?
— Вряд ли. Медузы одни. Ерундовые медузы — не жгутся. Я вот читал — есть такое море — Океан. Больше нашего.
— Больше? Больше не бывает.
— Там медузы считай с таз, — не слушал Паша. — Эти как обожгут — мало не покажется.
— Насмерть?
— Вроде того…
Впереди шагали подружки Ляля и Маша. Они, точно близняшки, всегда вместе, играми своими не делятся, и тайны у них одни на двоих, девчачьи семилетние тайны. И ссорятся сами и мирятся, спросишь что — молчат, или фыркнут: отстань, мол, не до тебя. У них в руках ведра, лопатки и грабельки. Но девочки несут игрушки неохотно — надоело — каждый день одно и то же. Вот бы заполучить воздушного змея, — другое дело. Тянешь за упругую веревочку, а шея ноет, потому что змей высоко танцует, желто-красная птица в синеве, ему сверху все видно, но нипочем не расскажет. Девочки и мечтали вместе.
— Ах, Мариночка! Ты не представляешь, — щебетала Катя, — как хорошо было бы научиться плавать. И почему нельзя? Русалки же плавают!
— Это в сказке, — улыбнулась Марина, — Ты ведь не русалка!
— Вот и стала бы! Я если волосы распущу — то очень даже похожа буду. Правда?
— Правда-правда! — Марина погладила Катюшину косу. — Волосы у тебя прекрасные!
Паша фыркнул, но улыбнулся. Катя ему нравилась.
Ниночка держала Марину за руку и пела. Марина принялась подпевать красивым нежным голосом. И песня была красивая. Марина знала их тысячу. В этой говорилось о девушке, ждущей на берегу корабль с возлюбленным. Но корабля все не было, и девушка горевала. Когда песня кончилась, Марина сказала Кате:
— Знаешь, я бы тоже хотела научиться плавать. Но раз нельзя, значит — нельзя.
— Ты бы тогда не стала корабль ждать. Поплыла бы, да?
— Нет, — улыбнулась Марина, — Я бы не поплыла.
— Но почему же?
— Опасно!
— Опасно… — проворчал Боря, — И что с того?
Ребята поднялись на песчаный холм, и перед ними распахнулось море, синее, как глаза Марины.
На берегу сверкали загорелыми плечиками ребята семи домов. Плескались, смеялись, строили из песка замки, окружали их рвами, и пускали по воде щепочки — вражеский флот. Паша и Боря бросили одежду на песок, а затем отыскали глазами Ваню. Это оказалось легко. Ванька был весь рыжий, с головы до ног, в том смысле, что на коленях у него тоже водились конопушки. Но его не дразнили, потому что Ванька слыл самым веселым, отчаянным и неутомимым в играх из всех детишек семи домов. Он жил в красном доме, почти на самом берегу залива. И ходили слухи, что Ванька сделал веревочную лестницу, чтобы бегать по ночам, где вздумается.
Сейчас он возился у самой кромки берега, вдалеке от своих. Паша и Боря подошли. Поковыряли ногами воду — море как всегда теплое. Ваня молча кивнул, он рисовал палкой на песке очень большую картину и не собирался отвлекаться.
— Это чего у тебя? — спросил Боря.
— Красиво… — присел на корточки Пашка.
Ваня поднял зеленые глаза. Никто никогда не видел, чтобы он плакал.
— Я все равно убегу…
— Не убежишь. — Резонно ответил Паша, — Так бы все и бегали.
— Убегу! Видишь, это дорога, а это человек на дороге. Только он не ребенок — другой. И волосы у него длинные, по самый пояс. Вот. Мне часто снится… — Ваня вдруг поднялся и уставился на Пашку, точно думал и сразу советовался. — А помнишь, был у нас в доме Сашка-Нос? С дерева упал, сломал ногу. В тот же вечер исчез и больше не появлялся. Девчонки болтали — на звезды улетел. Только я не верю. Может, ногу сломать?
— Мысль! — рассмеялся Борька.
— А куда, к примеру, мусор, девают? — сказал Паша, — И откуда все появляется? То-то. А тебя вернут. Ты маленький еще…
— Сам ты маленький! — процедил сквозь зубы Ванька. — И вообще — дуйте-ка отсюда.
— Ты рисуй, рисуй! У тебя хорошо получается! — подразнил Борис, и ребята отошли. Сели у воды.
— Что это с ним?
— Не знаю. Вопросы, наверное. Если правду говорят, и Ванька по ночам всюду болтается, значит — видел чего лишнего.
— В смысле?
— В смысле — тайны. Пойдем, клады проверим.
Там в осоке, где песчаный берег поднимался холмиком по всему необъятному побережью, у ребят прятались клады. Прятались друг от друга, и от невидимой силы, глядящей на них издалека. В песчаных кочках, держащихся травой, клады охраняли большие черные жуки. Они умели в секунду закапываться глубоко в песок и так же быстро возвращаться на свет. Лишь жуки знали много, но читать они не умели.
Паша спрятался в осоке и запустил руку в горячий песок, нащупал, раскопал край коробочки и ласково потянул на себя. В коробке лежала книга. Край переплета слегка подмок. «В следующий раз пакет принесу», — подумал Паша и зашуршал страницами.
