ОБ АХМЕДЗАКИ ВАЛИДИ, ЕГО ЖИЗНИ И ЖИЗНЕННЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ
Я вырос в Уфе. Это довольно большой многонациональный промышленный город на Южном Урале. Промышленным его, как и большинство городов Урала и Поволжья сделали два события: пятилетки и эвакуация. Еще и то, что вокруг было найдено немало нефтяных месторождений. Можно, наверное, назвать его отчасти и культурным центром. Все же были там театры – башкирский драматический, русский драматический (ну, этот, сказать по правде, в мои времена был никак не выше среднепровинциального общесоюзного уровня), потом еще появился неплохой кукольный театр. Был театр оперы и балета, размещавшийся в старом здании Аксаковского народного дома. С этим театром связаны имена Рудольфа Нуреева (до переезда в Ленинградский Кировский театр, а потом … ну, вы же знаете) и Григоровича (когда сплотившаяся труппа выжила его из Большого). ВУЗы, в том числе неплохие авиационный и нефтяной, Башгосуниверситет, срочно переименованный в 1957-м году из республиканского пединститута, еще кое-какие.
Ну, конечно, еще и Республиканская библиотека имени Н.К.Крупской. Той самой, что поедом ела Корнея Чуковского за «Крокодила». Почему Крупской? А она получила срок ссылки побольше, чем ее Володя, пробыла с ним его три года в ссылке в Шушенском, а потом он уехал в Псков, где ему разрешили жить, а она отправилась отбывать еще один год в указанную лично ей Уфу. Лукич туда даже к ней приезжал, встретившись уж заодно с местными социал-демократами. В 30-х появился музей, сама Надежда Константиновна надзирала за тем, что и как. От моего дома на улице Ленина и от моей школы это совсем рядом, симпатичный двухэтажный деревянный домик в густом саду, за которым по вечеру было очень удобно обниматься в темноте с подружками.
Вообще тогда столица Башкирской автономной республики в старой, исторической своей части еще сохраняла в большой мере облик губернского города конца XIX века. Я-то, действительно, жил в пятиэтажном современном доме, построенном в 50-х, но очень многие мои одноклассники, да и учителя жили в деревянных домах иногда всего в одном квартале от главной улицы. Кто-то в двухэтажных полубарачных домах, строившихся уже тогда, «до исторического материализма» для сдачи в наем, а кто-то в одноэтажных домиках «частного сектора» с большими яблоневыми, терновыми и сиреневыми садами. Помню, как я однажды нарезал у своего приятеля Вадика целую охапку ветвей сирени, покрытых цветами, и потом шел домой, раздавая по дороге сирень встречным девицам.
А теперь этот дом-музей еще остался, а библиотеку переименовали, хотя и оставили в старом здании. Теперь она имени Ахмедзаки Валиди. Почему и как это произошло – вот об этом и данный текст. Но еще хотелось бы сказать пару слов об уже упомянутой многонациональности. Именно башкир в Уфе было не так много. Они больше жили восточнее и южнее в горных лесах и в степях. Считается, что город основан в 1574 году московским воеводой Иваном Нагим вскоре после завоевания Казанского ханства. Ну и, естественно, последующие столетия, роль Уфы как губернского центра, строительство в 30-х годах моторостроительного и нефтеперерабатывающего заводов, приезд в эвакуацию десятков тысяч людей с Запада страны привели к тому, что более всего тут жило русских. А следующими за ними были татары, которых вообще много жило и живет в западной половине республики. Все знали, что такое Старая Уфа вдоль речушки Сутолоки и что там живут по большей части татары. Земли у башкир было действительно много, и они сдавали ее за гроши в аренду «припущенникам» из русских, казанских татар, чувашей, мордвы, марийцев, украинцев, даже и латышей. Были в том числе и немцы, да еще к ним добавились высланные в 1941 году с Украины, Кавказа и Поволжья. Ссылали еще и греков, и крымских татар уже в 1944 году. Освоение башкирской нефти и строительство самого крупного в СССР центра ее переработки привело армян и азербайджанцев из Баку. Ну, евреи, конечно, как без них в пору пятилеток и послевоенного строительства химического комплекса.
Жили, в общем, более или менее дружно. Я по детству помню колоссальные драки, толпами, но не по национальному делению, а, скорей, кто откуда приехал и где живет – «рыбинские» из поселка моторостроительного завода против «южан» из общежитий нефтепереработчиков. Но, конечно, к идеалу времен II Интернационала было не близко. Я по детству хорошо запомнил, как где-то в общественном месте двое татар или башкир беседуют по-своему, а к ним подходит дама из числа приезжих «жен руководящего состава» и делает выговор, что-де: «в обществе надо говорить на языке, понятном всему обществу». Ну, или то, что после смерти Вождя лопнуло «дело врачей-убийц» и его руководитель известный Игнатьев был снят из министров государственной безопасности и отправлен в Башкирскую АССР первым секретарем обкома. Почти сразу после этого моего отца, как и остальных евреев-руководителей из нашего рабочего пригорода Черниковска, вызвали в горком партии и велели подать заявление «по собственному желанию». Дескать, это – «их партийный долг». Почти все так и сделали и продолжали работать собственными заместителями. А мой отец, искренне веривший в Партию и ее пропаганду, не захотел, чтобы так. Заявление подал и полгода зарабатывал на жизнь переводами из американского журнала «Ойл энд Гэз», помню толстенькие номера этого журнала на его столе. Ну, надолго этот самый Игнатьев в Уфе не задержался. Потом его перевели на ту же должность в Казань, а там быстро отправили в 56 лет на пенсию «в связи с пошатнувшимся здоровьем». Ну, а мой отец, как и другие «инвалиды пятого пункта», вернулся на свою должность.
Но по сравнению с другими местами, с жуткой национальной враждой в послевоенном Азербайджане или на Украине, наш город был «национальным раем». А мой папа еще за время работы в Баку освоил азербайджанский и с грехом пополам мог беседовать с башкирами и татарами – он единственный из всех приезжих работников. Тюркские языки ведь очень похожи один на другой. Ну, а наше поколение вообще не знало этой темы, никогда о ней не задумывалось. К примеру, у меня первая постоянная девушка была башкирка, а одним из самых близких друзей был и остается до сих пор уфимский татарин, который теперь живет в Турции, на берегу Эгейского моря. Когда я в 16 лет впервые приехал с родителями в Кисловодск, то был поражен общим интересом к теме «какой вы нации?». Вот уж что меня дома не сильно волновало! А уж когда я узнал в стройотряде на строительстве газопровода Бухара-Урал, что шофер-казах никогда не подвезет встреченного на дороге русского, а русский шофер казаха, то был просто шокирован.
Вот эта самая моя первая девушка и привела меня в недавно построенную Республиканскую библиотеку. Ей Бог дал совершенно незаурядные лингвистические способности. Уже тогда, в школе он одинаково свободно владела родным башкирским, русским и английским языками. Ну, еще могла объясняться и читать по-татарски, по-арабски и по-французски. Ни у кого не было сомнений, что ее ждет будущее великой переводчицы. Сама она была из довольно традиционной семьи. Я у нее бывал дома, видел лежащие раскрытые книги на арабице, в том числе, как мне показалось, Коран. Отец ее был преподавателем в национальной школе, учил деток башкирской грамматике. В городе было несколько таких школ-семилеток. Десятилетки не было. В то время средняя школа всеми рассматривалась исключительно как необходимая ступень для поступления в ВУЗ. А там везде преподавание по-русски. Ну, были, правда, в местном университете и в новом пединституте специальности, связанные с башкирской филологией, но там строго учились приезжие из национальных деревень. Их потом, кому не удалось увернуться и зацепиться в городе, и посылали учителями в сельские школы.
Она, назовем ее здесь Z., и предложила мне научить меня английскому. Я-то в школе учил немецкий и он давался мне довольно легко, но чем плохо знать еще один язык? Вот с этой целью мы и встречались с ней после уроков в библиотеке. Благо недалеко. От моего дома и от школы шесть кварталов, от ее – четыре. До сих пор в памяти осталось, как она меня учит говорить «зе тэйбл», «э кар», «эн эппл». Кстати, с мучащими русскоговорящих при освоении языка англосаксов звуками «ð» и «ө» у нее, как и вообще у всех башкир, никаких проблем не было. В их языке тоже есть эти звуки. Должен честно признаться, что уроки эти продолжались недолго. Мы довольно быстро сообразили, что вместо произношения и правописания гораздо интересней целоваться, обниматься и так далее. И не обязательно между книжных полок.
***
Но привычка ходить в эту библиотеку у меня осталась. Я понял, что тут можно в читальном зале без проблем получить на несколько часов дореволюционные издания Киплинга, Сенкевича и других авторов, которых в остальных библиотеках города нет. Так что «Кима» или «Огнем и мечем» я прочитал еще в 8-9 классах, лет на тридцать раньше, чем подавляющее большинство тех, кто их вообще прочитал. Оказались там и почему-то не были закрыты для публики и советские довоенные газеты. Вот где-то тут в библиотеке я и встретил первые это имя из заголовка, правда в несколько обобщенной форме – «валидовщина». Что такое? Понятно, что хотят об этом сказать без симпатии, по аналогии с «колчаковщиной», «махновщиной», «петлюровщиной» и т.д., но кто ж это такой?