Данная публикация документов посвящена такому аспекту Гражданской войны, как этническое насилие. Формой этнического насилия 1918-1922 гг. явились погромы еврейского населения западной части бывшей Российской империи — Украины, Белоруссии и европейской части России[1]. Погромы стали составной частью военно-политических, экономических, социальных и других конфликтов, которые характеризовали Гражданскую войну в целом и обусловили ее отличия в отдельных регионах. Однако погромы как форму этнического насилия следует рассматривать главным образом в контексте деформации и деградации новых государственных и общественных структур, которые только начали формироваться в тот период на Украине, в Белоруссии и России, крушения моральных норм населения — процессов, проявившихся в Первую мировую войну и продолжившихся в невиданных масштабах в период Гражданской войны.

После распада империи и образования Советской России, провозглашения независимости Украины и Белоруссии[2] (где были предприняты попытки построения национальных государств) их территории стали ареной борьбы за власть самых различных военно-политических сил, в том числе и внешних. При этом вооруженные силы противоборствующих сторон — за исключением польских войск и частично Белой армии — имели характер иррегулярных армий, подавляющая часть которых состояла из вчерашних крестьян, а их подразделения подчинялись, скорее, авторитету ближайшего командира, нежели высшего руководства. Одновременно эти регионы, в первую очередь Украина, были охвачены мощным крестьянским движением, которое, наряду с лозунгами борьбы за землю, было заражено своеобразным крестьянским анархизмом и выступало против новых, пытавшихся утвердиться в регионах, властей: будь то Центральная Рада, режим П. Скоропадского, Директория С. Петлюры или же Советская власть и правление генерала А. Деникина, как это имело место на украинских землях. Таким образом, на Украине и в Белоруссии насилие государственных вооруженных структур (войска Директории—Украинской народной республики (УНР), польские войска, подразделения Красной армии), а также воинских соединений, представлявших официально оформленные движения (Белая армия, подразделения Ст. Балаховича-Савинкова), пересекалось в точке еврейских погромов с крестьянским бунтарством, усиленным Первой мировой и Гражданской войнами.

В европейской части Советской России погромы были редким явлением, что в определенной степени связано с особенностями расселения еврейского населения в бывшей империи — его сравнительной малочисленностью по сравнению с украинскими и белорусским районами, относительной отдаленностью российской глубинки от театра военных действий прошедшей Мировой войны с ее деморализующим влиянием, а также с жесткой антипогромной позицией большевиков[3]. Участниками погромов в России, как правило, выступали: сверху — вооруженные формирования в виде отдельных частей Белой армии, а снизу — городской плебс.

В результате, несмотря на наличие некоторых признаков политических, социальных, экономических и других явных или мнимых противоречий, отношение к еврейскому населению у всех этих сил определялось рецидивами варварства, архаической традиции и в итоге — хорошо известный этнологам моделью поведения «свой-чужой», когда против «чужих» (в деградирующем российском обществе, охваченном Гражданской войной[4], к ним относили евреев) усиливалось враждебное отношение, вплоть до применения самых крайних форм насилия.

Еще современники понимали, что проблему погромного насилия нельзя осмыслить исключительно с помощью официальных реляций, как это происходило с погромами 1880-х и 1905-1907 гг. Именно поэтому еврейские общественные организации различного толка, еврейские общины крупнейших городов (главным образом Украины) обратились к опросам пострадавших и очевидцев погромов — свидетельствам рядовых людей. Все эти организации были удивительно разнообразны в своих способах сбора материалов: они использовали опросы, которые дополнялись различного вида анкетированием, статистикой, фотографированием последствий погромов, докладами и сообщениями уполномоченных с мест событий, наблюдениями и непосредственными интерпретациями ситуаций, складывавшихся после погромов. Собранные материалы составили обширную коллекцию о погромах. Входящие в нее многочисленные опросы представляют собой один из первых проектов по устной истории, связанных с темой этнического насилия. В ходе Гражданской войны эта коллекция документов постоянно пополнялась официальными материалами властей, действовавших в регионах, в первую очередь советских органов, непосредственно занимавшихся помощью пострадавшему населению, и превратилась в уникальное собрание документов по этническому насилию.

Документы, приведенные в сборнике и являющиеся частью этого собрания, позволяют подойти к пониманию психосоциального климата Гражданской войны и тем самым уяснить истоки появления погромного насилия 1918-1922 гг.[5] Они раскрывают феномен погрома, особенности и природу погромов в отдельных регионах, объясняют появление новых мифов, которые пришли на смену наветам XIX в., а также свидетельствуют о мотивациях участия в них различных военно-политических и общественных сил и слоев, уточняют круг исполнителей и т.д.

Драматичная история погромов Гражданской войны неоднократно привлекала внимание историков, в основном непосредственно после ее завершения[6]. На долгие десятилетия «архивы погромов» были закрыты в СССР, а на Западе эта тема в 1930-е гг. вытеснялась из общественного сознания, а затем была заслонена необходимостью осмысления большого этнического террора — Холокоста: только после его изучения можно было перейти к анализу промежуточных форм насилия, каковыми являлись погромы Гражданской войны. В последнее десятилетие в исторической науке наметился нарастающий интерес к этой теме[7]. В то же время все явственнее ощущается необходимость расширения документальной базы для проведения разработок в данной области.