Рейтинг 21+ Действие происходит в вымышленной стране. Все совпадения случайны. Книга содержит нецензурную брань, сцены насилия и употребления психоактивных веществ. Это не сборник мудрых идей и не руководство к действию. Мнение героев не обязательно совпадает с позицией автора. Всем героям больше шестнадцати лет. Автор не рекламирует употребление наркотиков, насилие, секс.
Только семья и работа! Остальное — удел власть имущих!
Ссылка для тех, кто считает роман плодом больного воображения: https://znaj.ua/ru/society/detskaya-bol-prostytucyya-kotoruyu-ne-hotyat-zamechat
Приятного чтения! Если понравится, просьба нажать на сердечко и написать пару слов. Для некоммерческого писателя это единственный стимул.
"А если стал порочен целый свет,То был тому единственной причинойСам человек: лишь он – источник бед,Своих скорбей создатель он единый". Данте Алигьери
«Совёнком» лагерь назвали придурки-взрослые. Лупоглазых пернатых поблизости не было, а подростки напоминали совят, только если особенно сильно накуривались, что случалось нечасто — три-четыре раза в неделю. В последнее время было не до того, в лагере все помешались на сексе.
Неудивительно. У секса имелось неоспоримое преимущество. Никто не заплатит за то, что ты накурился.
Унитаз этот был не из тех, что встречаются в приличных домах. Щека скользила в говне, а перед носом, как жуткий кровавый спрут, плавал использованный тампон — в воде, колыхаясь, висели щупальца-нити.
— Жри, сука, тварь! — Танюха елозила моей головой по полочке унитаза…
В таком положении я оказалась из-за того, что депутат областного совета Дидюлько не подарил Танюхе айфон. Я слышала разговор с полковником Мясоедовым, из райотдела. Девчонки тогда напились, и я пряталась под кроватью.
— Сел твой куратор, Танюха. Подкинули порно, «цэ-пэ». Не то, чтобы он не имел своего, да это же надо искать…
— А когда его выпустят?
— Выпустят? — Мясоедов опешил. — Да никогда! Будто не знаешь, что делают там с педофилами… А всё почему? Потому, что он жадный! Поверь, самый страшный порок! Вот и с айфоном тебя наебал. Зря сосала! — до ушей долетело ласковое похлопывание. — Не рыдай, мой член не хуже.
Не то, чтоб Танюха особо расстраивалась из-за напрасной работы, она ведь любила сосать. Однако, айфон нужен был позарез — чтобы стать круче всех в интернате. Здесь, в летнем лагере, на её титул не было претендентов. На «зимних квартирах» всё куда жёстче. Там таких Танек…
Ленка, подруга и «заместитель» Танюхи, принялась распускать слухи. Девчонки хихикали: «Зря, дурочка, сперму глотала!», замолкая и отводя взгляд при появлении попавшей впросак предводительницы. Власть пошатнулась, и требовалась сакральная жертва, на роль которой я подошла идеально.
Кто же ещё? Умная и начитанная девчонка с той стороны, из Макеевки, с русской фамилией Котина, японским, и тоже «кошачьим» именем Мика, которую десять лет любили родители.
Что с того, что мне от ума одни неприятности? Что с того, что я по национальности украинка? Что с того, что родителей больше нет?
Десять счастливых лет, полных любви! Десять лет!
Такого никто в интернате представить не мог. Здесь за малейшую ласку готовы на всё. Только, откуда она возьмётся? Волшебники в голубых вертолётах давно не летают, магия нынче другая — магия чёрных машин и мигалок.
За всё в жизни нужно платить, а за счастье — по максимуму. Всем наплевать, что его давно нет, и даже воспоминания, как прошлогодний сон.
Другим ничего и не снилось. Раз было — плати!
Впрочем, для травли хватило бы и того, что я — альбинос.
Мучительница убрала руку. Я распрямилась и встала напротив неё.
Наверное, со стороны это выглядело, как встреча демона с ангелом: черноволосая крупная Таня и хрупкая белокожая Мика.
Но, это только со стороны. Ангелов тут не бывает, все мы пытаемся выжить.
Я часто моргала, по щеке стекало дерьмо, кровь из разбитого носа капала на пол.
— Танюха! Ты осторожнее с кровью, она ведь спидозная! Трахалась там с солдатнёй. Это здесь — недотрога, — Ленка шмыгнула носом и плюнула, стараясь попасть в лицо. На рукаве моей худи повис зелёный харчок.
Что ж, грязнее не буду.
У меня гепатит, а не ВИЧ, но девчонкам плевать на детали.
— Тварь уАТОшенная! — пинок в живот отбросил меня на стену. Посыпался град ударов. Крови девчонки уже не боялись.
— А ну, відвалите! Швидко!
Девчонок сдуло, как ветром. Только Танюха буркнула: «Тебе-то, какое дело?» Но связываться не стала.
— Міка, вставай.
Странно. Микой тут звал меня только Мурлыка.
Я поднялась, хотя это было непросто. А руку Злата не подала.
— Підемо, я тебе помию.
Мы прошли в умывальник. На гусак Злата надела обрезок чёрного шланга. Я сняла худи и кинула в раковину — придётся стирать. Лифчики я пока не носила, не было необходимости.
— Сhodź, chodź!
Я мылила голову и фырчала, а Злата поливала меня относительно тёплой июльской водой. Вода сразу же розовела.
Было чертовски приятно, обо мне так никто не заботился уже года три.
— Котя, Котя… Ну точно, як кіт! — смеялась Злата. — Біленький ласкавий котик!
Потом подала полотенце — откуда оно тут взялось?
Я вытерла голову. За моей короткой причёской не нужен уход. Растёрлась до пояса, бросая пугливые взгляды.
Злата смотрела как-то не так… Знаю я эти томные взгляды — так смотрят спонсоры.
— Тільки дуже худий…
Кончики пальцев коснулись моих узких бёдер. Пухлые губы скользили по уху, по шее, двигались ниже… Волосы щекотали голую кожу, от них пахло хлебом, мёдом и молоком.
Было приятно, как будто ты в маминых нежных объятиях. Я закрыла глаза…
Далёкое прошлое. Двадцать шестое июля. Последний мой день рождения, одиннадцать лет.
Мы вышли к реке. Печёт солнце.
Отец ловит рыбу, сестрёнка купается. Мама гладит по голове. Потом начинает мазать на хлеб ароматный мёд…
— Мама… Мамочка…
— Злата! — по коридорам несётся звонкое эхо. — Злата!
— Чорт!
Запах мёда и хлеба сменился вонью параши. Я распахнула глаза.
— Злата! Ты где? — в дверях появился Семёныч, и.о. начальника летнего лагеря.
Вообще, он отличный мужик. Только всегда появляется очень не вовремя.
Сердце пойманной птицей билось в груди. Очень хотелось быть кому-нибудь нужной. Очень хотелось мёда и молока.
— Злата! Что вы тут делаете? Почему везде кровь? — Семёныч нахмурился. — Котя! Что с тобой делала Злата?
Если б он знал! Вряд ли Семёнычу это понравится — весь Златин мёд достаётся ему.
Значит, мы теперь конкуренты. Смешно!
— Ні, Ігор. Навіщо це мені?
— А кто?
— Та дівчата! Танюха.
— Понятно, — Семёныч скривился, как будто от боли, и треснул по умывальнику. — Вот сука! Когда эта тварь успокоится!
— Якби не вона, то її…
— Її — не її, а получит!
— Не варто. Тоді Коте зовсім стане погано.
Семёныч вздохнул.
— Ладно, рыжуха, пошли, — он развернулся и зашагал на выход. Обернулся в дверях: — Котя! Пришлю с порошком…
Злата громко сказала: «Дівчат не дратуй!», томно прищурилась и шепнула на ухо, успев укусить за мочку: «До побачення, солодка Міка…»
Я снова осталась одна.
В голове всё звучало: «До побачення, солодка Міка…»
Сладкая? Это она, будто мёд!
Не слишком рассчитывая на обещание Семёныча, я принялась стирать худи.
Мыло с холодной водой стирало не очень. Я придирчиво нюхала худи и тёрла опять.
Порошок бы сюда! Но его отобрали девчонки. Хорошо хоть тепло, и высохнет быстро.
— Кто их дратует… — исковеркала я на русский манер, и устыдилась — Злату подобные вещи бесили.
Рыжуха была «западенкой». Родители всякий раз повторяли: «Это враги, хуже нет!» Странно, что враг оказался значительно лучше друзей.
Злату боялись.
Во-первых, она была умной, расчётливой, а когда надо — предельно жестокой.
Во-вторых, она убила отца — он пил и гонялся за ней с топором. И ей сошло это с рук. Болтали, что следака она соблазнила.
В-третьих, она пырнула Танюху. Не сильно, но всё равно. И вновь прокатило — за неё все были горой: питалки, Семёныч и даже директор.
В общем, со Златой всё было понятно. Рыжие волосы, пухлые губы и голубые глаза. При этом, смуглая кожа и озорные веснушки — с ранней весны и до осени Злата лежала на солнце.
Кто устоит?
Но что такая девчонка нашла во мне — блеклой, худой и безгрудой? Длинноногой, но это совсем не спасало, скорее отталкивало. «Гости» кривились при виде меня:
— Будто какой-то паук, выросший в темноте! И смотрит, как будто животное…
— Привыкай! Они все тут так смотрят. Неисправимые задержки в развитии. Людьми им не стать.
— Может и так, только эта — особенная. Для конченых извращенцев!
Я была стопроцентный «брак». И вдруг…
Но Семёныч…
Хороших людей — единицы, подставлять его не хотелось. Он столько сделал для нас! Устраивал девчонкам свидания, не отбирая почти ничего. Иногда разрешал алкоголь, а потом говорил по душам и гладил по голове. И меня всегда защищал.
К тому же, он очень смелый! Однажды, «гости» нанюхались кокса и собрались к малолеткам. Семёныч встал на пути:
— Это дети! Через мой труп!
Пьяная полицейская шишка сказала:
— Да все они шлюхи! Дрочат дни напролёт. Изначально испорчены, знаешь и сам. Не всё ли равно, в каком возрасте начинать?
Но Семёныч их не пустил.
Его не убили. Даже не посадили. Наверное, им пока хватало и нас.
Мужики — одноклеточные, мы для них вещи. Как выглядишь, кто ты такая — им всё равно. Кончил в новое тело — и рад, в голову больше не бьёт.
Но даже они на меня не велись. Это радовало. Однако, уверенности не добавляло.
И вдруг, Злата! Самая красивая девушка в мире!
— Мика, привет! Затеяла стирку?
Голос мужской. Я вздрогнула, не узнав — в голове всё гудело. Обернулась и успокоилась — рядом стоял Мурлыка.
Вообще-то, в нашем крыле обитали только девчонки. Семёныч строго за этим следил, гоняя мальчишек и делая исключение лишь для мужчин. И то, далеко не для всех — только для обладателей власти, а иногда — богатеев. Однако, мальчишкой Мурлыку никто не считал — ни Семёныч, ни даже девчонки.
Иногда его заставляли лизать, но относились при этом не как к мужику, а скорей — как к коту, приученному сгущёнкой. Он никогда не отказывался, но и не рвался. Да и девчонки делали это от скуки, и чтобы слегка отомстить обладателям членов.
Какое уж тут удовольствие! Ведь, чтобы добраться до пика, нужно ценить мужика, с которым ты спишь. Во всяком случае, мне так казалось…
Откуда мне знать про какие-то пики? Если солдат суёт в задницу член, разве тебе до оргазмов! Думаешь только о том, как остаться в живых. Потом, рыдаешь от боли, пытаясь посрать.
— Я принёс порошок! — Мурлыка нахмурился. — Эй! Ты чего вся трясёшься? И кровь…
— Благодарю! — я подставила руку, и Мурлыка насыпал в ладонь. — Не парься, я в норме.
Мурлыка поставил на раковину красный флакон с надписью «Gucci Rush».
— Подарок от Златы, — он изобразил её грудной голос: — Щоб пахла, як дівчина.
— А по-простому, чтоб не воняла говном.
— Может, хочешь курнуть? Девки все уже пьяные, а Семёныч закрылся со Златой.
— Ты же знаешь…
— Знаю. Ты — дура! — мальчишка зашёлся безумным смехом. — Тогда так посидишь, повтыкаешь!
Конечно же, я согласилась. У меня не особенно много друзей.
Только Мурлыка.
Когда мы вышли на крышу, звёзд ещё не было. День догорал, солнце падало за горизонт.
Мы уселись на парапет, свесив ноги. Я зажмурилась от удовольствия — когда раскалённый за день бетон греет жопу, это одно из самых восхитительных чувств. А если болтать ногами, то можно представить, что ты — шагающий по степи великан.
Внизу был бетонный забор, защищающий лагерь от золотого океана степей. С проходившей поблизости железной дороги ветер нёс резкие запахи и грохот порожнего товарняка. Левее был лес и развалины старого корпуса, за которыми возвышалась ажурная радиовышка. А совсем далеко блестел Днепр.
