Этот период ирландской и британской истории назван Темными веками. Мы почти ничего не знаем о людях, живших тогда. Легенды и редкие письменные источники называют каждого второго князем, королем или богом, описывают роскошь королевских дворцов, восхищаются красотою кельтских женщин, но на самом деле все было иначе. Кельтские князья нередко ходили в бой голышом, королевский дворец был деревянным домом с несколькими очагами на земляном полу, дым от которых выходил через отверстия в потолке. Хижины знатных особ устраивались на воде — чтобы ручей пересекал жилище посредине. И кельтские королевы не были самыми нарядными и изысканными — ходили простоволосыми, правили колесницами, воевали вместе с мужчинами. Но несомненно, что все они были истинными королевами. Они повелевали, сводили с ума, из прихоти устраивали войны и могли бросить все ради любимого.
Королем, по убеждениям кельтов, мог быть только сильный, красивый, здоровый человек, обладающий магическим везением. Каждому юноше в ночь воинского посвящения давались волшебные зароки — гейсы, которые он должен был соблюдать и хранить в тайне. Считалось, что нарушение гейсов приводит к гибели их носителя. Поэтому враги особо удачливых королей и князей пытались вызнать их гейсы и создать такую ситуацию, чтобы герой не мог не нарушить данный ему запрет. Тем самым уничтожалась магическая защита, и человек либо погибал от несчастного случая или болезни, либо терял удачу. В последнем случае, по решению собрания жрецов и воинов, неудачливого короля приносили в жертву в священной роще…
Была весна, и мы возвращались домой из похода. Со мной ехало десять человек, и у каждого было по одному оруженосцу и одному рабу. В этот раз нам повезло. Рабы гнали стадо свиней, а к ним еще несли несколько штук тонкого полотна и мешки с серебром.
Возле переправы мой Серый захромал, и пришлось выпрячь его из колесницы. Кельтхайр сразу нашел, что это дурной знак. Кельтхайр во всем видел дурные знаки. Но мы продвигались дальше, и ничего не случалось.
На утро второго дня разведчики сообщили о деревне. Какая-то заброшенная деревня, сказали они. Верно, мы сбились с пути и попали к лагенам.[1] Кельтхайр предложил обогнуть это место, он чуть ли не воздух нюхал, чуя несчастье. Но Серый хромал. Я велел повернуть отряд и ехать к деревне.
К полудню мы добрались до мелкой речушки, на берегу которой стояло десятка полтора хижин. И все пустые, как углядел Кельтхайр. Он сказал, что это не к добру.
Я приказал осмотреть дома, но не грабить. Только в одной хижине мы нашли съестное. Кельтхайр отказался есть, мы дали собакам, и те остались живы. Я поблагодарил хозяев за угощенье, выкрикнув стихи на все четыре стороны, и мы поели.
Наутро Угайне спустился к реке и увидел женщину. Она стояла на том берегу, в орешнике. На ней был зеленый поношенный плащ, а за плечами — арфа в кожаном чехле. Я спустился к реке, потому что женщина требовала вождя.
— Кто ты? И что это за деревня? И где люди, что построили ее и жили здесь? — спросил я, когда она выглянула из кустов.
— Сперва назовись сам, — сказала она. — А потом я подумаю, стоишь ли ты ответов на свои вопросы.
— Мое имя Конэйр. Я сын короля Фиаха из Мидэ[2].
Она почти сразу же вышла на берег. Теперь нас с ней разделяла только река. Я посмотрел на женщину и подумал, что не слишком уж и широк поток.
— Здесь меня зовут Саар[3]. И я не боюсь тебя, если ты и вправду Конейр.
— Тебе не надо бояться, я никогда не обижал женщин. И не лгал даже врагам.
Она хмыкнула и села на траву, поджав ноги. У нее в руках был деревянный посох, его она положила рядом.
— Долго ли ты будешь здесь, назвавшийся Конэйром?
— Мой конь подвернул ногу. Если знаешь какого-нибудь врачевателя поблизости, позови его. Я заплачу щедро.
— Ты гонишь свиней, которых забрал у уладов?
— Почему ты расспрашиваешь, а сама ничего не говоришь?
— Потому что я здесь хозяйка, а тебя не знаю.
Кельтхайр сказал вполголоса, что она ведьма — у нее разные глаза и при ней посох. Я засмеялся и спросил у женщины, так ли это. Она прищурилась, разглядывая Кельтхайра. Он закрыл лицо ладонью.
— Твой большой друг очень подозрителен, — сказала она.
— Это поистине так, Саар. Но чаще всего его подозрительность оказывает нам хорошую службу. Так ты скажешь, где найти лекаря?
Она склонила голову, как-будто задумалась. У нее были густые русые кудри, собранные в узел пониже затылка.
— Иди к нам, — позвал я ее. — Не бойся, я просто приглашаю тебя выпить пива.
Она расправила плечи и сказала:
— Не надо меня звать. Я прихожу только тогда, когда сама захочу.
Мои люди замолчали, и даже Кельтхайр не посмел открыть рта.
— Поистине, я вижу самую благородную женщину этих земель, — сказал я. — Пришли мне врачевателя, госпожа Саар, и я уйду с миром, не потревожив ни тебя, ни твоих людей. Ведь это ты велела им уйти из деревни?
Она улыбнулась одними глазами и достала арфу.
Мы поднялись к деревне. Я оглядывался через каждые два шага. Саар все также сидела на берегу и перебирала струны. Вскоре река заглушила музыку.
Кельтхайр сказал, что мы с Угайне свернем себе шеи. Я недовольно посмотрел на Угайне. После того, как я окликнул его в четвертый раз, он, наконец, услышал меня.
— Не потеряй разум, муж доблестный, из-за глаз женщины, — сказал я и больше не говорил о встрече у реки.
Но думать не переставал.
Ночью собаки заворчали.
Я проснулся и вышел из дома. Кельтхайр стоял во всеоружии, переминаясь с ноги на ногу, хотя дозорные не спали.
— Она где-то здесь, — сказал мой верный друг.
— Кто?
— Проклятая ведьма!
— Успокойся, — сказал я. — Не много тебе чести опасаться одной женщины при бдящей страже.
— Она ведьма, — сказал Кельтхайр. — И я боюсь¸ что она может околдовать нас.
— Иди-ка ты спать, — сказал я.
Ночью мне приснился странный сон. Котел со свининой вдруг начал вращаться вокруг своей оси, разбрызгивая варево. Подтеки образовывали странные узоры вокруг потухшего огня. Я спросил, что это. Ко мне подошла моя покойная тетка по матери и сказала:
— Конейр, мой белый пес Эрина,[4] ты видишь? Это колдунья. А рядом с ней богатство и серебро.
Я проснулся и долго думал, что бы означал этот сон. Я никому не рассказал об этом сне. Даже Кельтхайру. Но я сразу пошел к реке, чтобы умыться. Меня остановили на полдороге и сказали, что в конюшне кто-то был, обойдя сторожей.
Проспавших строго наказали, хотя они клялись, что не сомкнули глаз. А Серый стоял совершенно спокойно. И нога у него была обмотана тряпками, из-под которых высовывались широкие листья неизвестного мне цветка. Я подумал, и запретил трогать повязку.
Саар вышла из кустов, как только я спустился к воде.
— Это был твой лекарь? — спросил я.
Она улыбнулась.
— Это была ты, ведь правда?
Она села на том берегу и достала арфу.
— Мои люди считают тебя колдуньей, а ты так и не ответила на мой вопрос.
— Ты задавал очень много вопросов, называющий себя Конейром.
— Мой молочный брат утверждает, что у тебя разноцветные глаза?..
— Куда как глазаст твой брат, — ответила она со смехом, пощипывая струны.
— Я встречал таких людей, иногда. Но не все они были колдунами.
— Меня воспитывал Дара из Антрима. Я прихожусь молочной сестрой его старшей дочери Гормфлат.
— Дара — друид, — отозвался я. — Он обучал тебя?
Она не ответила, да я и не ждал ответа.
— Это ты наслала мой нынешний сон?
— Нет.
— Я верю тебе. Поедешь со мной в княжество моего отца?
Она взяла три аккорда и, кажется, усмехнулась. Подумала и спросила:
— Зачем?
— Это прибавит мне серебра. А значит, и мои люди разбогатеют.
— Я не поеду с тобой, назвавшийся Конэйром.
— У тебя есть муж? — догадался я.
Она то ли кашлянула, то ли что-то невнятно ответила.
— Я возьму и его с собой, — предложил я. — И дам ему дело. А если у тебя есть дети, найду им хорошего воспитателя.
Я видел, что она засомневалась.
— Ты всегда будешь сидеть по левую руку от меня и есть из одного котла со мной.
— А кто сидит справа от тебя?
— Мой молочный брат Кельтхайр.
— И давно он там сидит?
— С тех самых пор, как я оказался за одним столом с воинами.
Она ничего не сказала мне. Кельтхайр не слышал нашего разговора, поэтому не донимал вечером упреками и подозрениями. Я приказал своим людям, чтобы они вели себя вдвое осторожнее, но наутро у Серого была новая повязка.
Я осмотрел конюшню. Потом отослал всех. В углу доски были пригнаны друг к другу неплотно. Поддев их ножом, я нашел то, что искал. Подземный ход. Именно через него Саар приходила незамеченной. Я ничего не сказал об этом Кельтхайру. И остальным тоже ничего не сказал. Я снял с плеча золотую брошь, которую мне привезли с юга, и положил на ступеньки подземного хода. Потом опустил доски и заворошил их соломой.
Нога у Серого зажила, и я приказал отправляться наутро.
В ночь перед отъездом я то и дело поглядывал на речку, ожидая появления Саар. Но она так и не пришла.
— Не жди ее, — проворчал Кельтхайр, выковыривая из зубов остатки мяса. — Пусть бы совсем пропала. Не будет от нее добра. Помни о своих гейсах[5]!
— Я помню. И меня радует, что и ты о них не забываешь, — ответил я.
Кельтхайр посмотрел недовольно, словно я обидел его.
Но мой молочный брат обижался зря. Только два человека на свете знали о моих воинских запретах. И Кельтхайр был одним из них. Когда мне исполнилось шестнадцать, то под священной омелой я получил королевские зароки — не доверять женщинам тайн, не иметь наложниц, не казнить невиновных, не стричь волос. Пока я соблюдал эти правила, стоял мой мир. И легко было уничтожить его, лишь единожды поддавшись слабости.
Утро отъезда было сумрачным. Дождик мелко сеял с небес, и с востока пролетели две птицы.
— Хороший знак, — сказал Кельтхайр.
Мы гнали свиней, я накинул на голову капюшон и не желал ни с кем говорить. Через полдня езды, один из разведчиков вернулся. Он приблизился, и у него было бледное лицо.
— Говори! — приказал я.
— Впереди на дороге сидит женщина, — ответил он.
Кельтхайр говорил потом, что я поступил не мудро. Я вытолкал возницу и сам погнал колесницу вперед. Но не дело Кельтхайру решать, где я поступаю мудро, а где не очень.
На дороге сидела Саар. Я сразу узнал ее по густому пучку русых волос. Таких кудрей нет ни у кого на острове. И пусть тот, кто считает по иному, осмелиться сказать мне это в лицо.
Саар щипала струны арфы, и когда я подъехал, вдруг улыбнулась.
— Привет тебе, Конэйр! — сказала она.
— Ого! — изумился я, улыбаясь неведомо чему. — Ты признала мое имя?
— Только у одного человека в этой стране может быть брошь с изображением змеи, — ответила она. — Ты все еще хочешь, чтобы я поехала с тобой?
— И желание мое усилилось с последнего нашего разговора, — ответил я.
— Тогда послушай, что я скажу. Так вышло, что у меня после смерти родителей осталось не мало — пять сестер и три брата. Им нужен хороший дом и заботливые опекуны. Сможешь ли ты помочь в этом?
— Смогу, — ответил я, не задумываясь. — Я отправлю твоих братьев в Антрим, в школу друидов, а сестер — к своей двоюродной тетке по матери. Она воспитает их с усердием.
— Тогда я обещаю, что буду сидеть по левую руку от тебя до тех пор, пока тебе не изменит удача.
— А если изменит?..
— Тогда я буду сидеть по правую руку от тебя, потому что место там будет свободно.
Кельтхайр не слышал ее слов. Ему передали потом. Он ничего не сказал, но с тех пор смотрел на Саар, как на врага.
Я позвал ее в свою колесницу, но она отказалась. Угайне был без возницы, и она села к нему. Я посматривал в их сторону, пока Кельтхайр не сказал, что глаза мои станут косыми, как у зайца.
Мои люди отнеслись к Саар радушно. Вряд ли кто-то посмел обидеть ее, даже если бы меня не было рядом. Она держалась просто, но никто рядом с ней не смел громко засмеяться или сказать непристойность. Что-то в ее взгляде, речах, гордо вскинутой голове заставляло вести себя, словно на празднике перед королем, испытывая радость и робость.
