Уходят ли цветы в царство смерти?
Правда, что мы идем,
правда, что мы идем!
Куда мы идем, ай, куда мы идем?
Там мы мертвы или еще живем?
Придет ли там еще раз существование?
Был полдень. Солнечные лучи нестерпимо жгли спины земледельцев, работающих на небольших участках маиса. Золотые початки гордо торчали между пожелтевшими листьями, свернувшимися в острые трубки, и теперь напоминали выцветшие от времени перья на стрелах. Уже давно не было дождей, и обмелевшие реки слепили лысой белизной камней. Люди изредка с надеждой поглядывали в небо, бьющее пронзительной синевой. Наползала ленивая дневная жара, сухая и выматывающая.
Однако в покоях правителя приграничного города-государства Коацаока царила прохлада. Помещение поражало размерами и красотой убранства. Деревянные ширмы пестрили в углах разноцветными перьевыми вышивками: на центральной, самой большой, кувыркались в голубом хороводе водных струй золотые рыбки, а на боковых панно готовились взлететь, распахнув крылья, бабочки. Низкие плетеные сундуки для мелочей и домашней утвари стояли вдоль стен вперемешку с копьями и боевыми щитами. Полы застилали теплые, с густым ворсом шкуры. Огонь в очаге в это время дня не горел, и тот выделялся темным грязным пятном, одиноким и не вписывающимся в дорогую обстановку.
Халач-виник Коацаока согласился принять жену – мать наследника, но не ожидал, что обычный разговор перерастёт в спор.
"Когда же ты прекратишь, Уичаа?!" – правитель мрачно насупил брови, крупный нос выдвинулся вперёд и хищно навис над губами, сложившимися в тонкую линию, выражая явное недовольство хозяина. Ещё немного, и их можно будет сравнить с натянутой тетивой для лука. Времени прошло всего ничего, а он уже устал слушать доводы Уичаа – сколько раз она ему их приводила – так ничего и не изменилось.
– Твоя недальновидность погубит нас! – жена стояла напротив него. – Нужно немедленно вернуть сына домой, и предложить союз мешикам!
Халач-виник потянулся за трубкой, которую отложил недавно на камни очага. К счастью, табак ещё не выгорел, и он с наслаждением затянулся. Серый дым медленно потянулся к потолку, образовав прозрачную преграду между супругами.
– На все воля Ицамны! – ответил, помедлив, Копан, старательно пуская кольца дыма и прячась за ними от гнева жены. Он надеялся, что упоминание о божественном покровителе майя повлияет на женщину, но ошибся.
Уклончивость лишь больше рассердила Уичаа:
– Ицамны?! Мешики скоро будут здесь! Они уничтожат нас, если ты ничего не предпримешь!
Халач-виник вздохнул и ощутил внезапную боль внутри – будто пчела укусила. Копан поморщился, сосредоточившись на ощущениях. Боль схватила сердце острыми когтями оцелота. И тысячи мелких насекомых злобно вонзили в него жала. Слова жены превратились в монотонный гул.
"Может быть, встать и тогда полегчает?" – осторожно, стремясь не потревожить ноющую грудь, Копан поднялся и прошёл к окну. Вид на долину и людей, мельтешащих там, отвлекли, успокоили правителя, и он опять услышал Уичаа.
– … верни сына!
Халач-виник обернулся к жене. Подол её белоснежной одежды неожиданно привлёк внимание – на нем ярко выделялись красные пятна. Значит, перед тем, как идти к нему и снова спорить, Уичаа была в храме, где говорила с духами и приносила жертву богам.
Правитель подошёл к супруге вплотную, и тут словно ожил запах сожжённых трав. Одежда и длинные волосы Уичаа пропитались им, незримо заполнившим пространство. Запах проник в Копана, будоража совершенно неведомые ему чувства. Страх, горечь, вперемешку с ожившей болью, вновь сжали сердце верёвочным силком.
Правитель внимательно посмотрел жене в глаза. Они были расширены и полыхали гневом. В них Копан ощутил силу и мощь потустороннего мира, жар и властный напор. Создавалось впечатление, что невидимое покрывало, некая могущественная сеть жёсткой хваткой окутала его, буквально парализовав. Пропали мысли и чувства. Он оглох, ослеп и потерял способность говорить. Неведомая сила легко втянула халач-виника в омут распахнутых глаз Уичаа и закрутила.
Копан полетел через голубые, черные, розовые и зелёные вихри, которые змеями переплетались между собой, величественными столбами уходя ввысь и не имея начала и конца. Как живые, шевелились разноцветные стены, создавая коридоры и ниши.
