С тех пор прошло больше тридцати лет. Тот, кто в ту пору был молод, сейчас получает пенсию и давно уже привык к слову «дедушка».
Времена тогда были любопытные, а люди — под стать временам. На шахте можно было встретить и разыскиваемого по всей стране вора-рецидивиста, и кулака, и белогвардейца. Потому что рабочих на шахте в те времена не хватало и к документам особенно не присматривались.
К загадочным лицам относился и Фрол. Был он среднего роста, с лицом, заросшим по самые брови рыжей шерстью, когда ходил, чуть прихрамывал. С товарищами по работе он умел ладить, но к лошадям почему-то относился жестоко.
Вольного спустили в шахту несколько месяцев назад. Все лошади его партии давно освоились с новой обстановкой и были закреплены за коногонами. Вольного брались объезжать многие, но больше двух упряжек никто не выдерживал. Конь приходил на конюшню избитый, с налитыми кровью глазами, а коногон попадал в больницу. В конце концов коня оставили в покое. Правда, были среди коногонов и такие, которые грозили насыпать в кормушку мышьяка, облить кислотой овес, и все-таки Вольный был здоров и по-прежнему сердито храпел, когда к нему приближался кто-нибудь.
Конюх Митрич не разделял посторонних мнений, он заботливо ухаживал за всеми лошадьми. Иногда Митрич, убирая стойло, недовольно хмурился и старался образумить коня:
— Вольный, у-у, дьявол, здоровый-то какой! Работать надо, — ворчал он.— Ленивый — вот твое имя.
Конь переставал жевать и поворачивал голову к конюху.
— Ладно, ладно, — говорил Митрич, — обижаться нече, я те дело толкую...
После уборки он еще раз подходил к Вольному, по-хозяйски осматривал коня, брал щетку и чистил.
Широкогрудый, с крепкими ногами в белых «носках», вороной масти, Вольный считался самым красивым конем на шахте. «Такую скотину да в плуг, — не унимался конюх, — сколько бы землицы взрыхлил за это время?! Бездействует конь, и никому нет до этого дела. Ну, не хочет быть «шахтером» — и отпустили бы в колхоз или еще куда. Говорят, что на других шахтах уже электровозы действуют, ау нас все еще на лошадях возят».
Митрич задавал овса и уходил, сожалеючи, вздыхая.
Старые коногоны часто подшучивали над новичками. Они заботливо суетились, помогая новому человеку подобрать упряжь, и, конечно, разрешали выбрать лошадь любую. Никогда они не «прошибали» в своих расчетах. Новички, обойдя всех лошадей, останавливались на Вольном, тут и начиналась потеха.
Пахом Федорович Свистельник работал на одной из старейших шахт Донбасса; когда ту шахту закрыли, он взял перевод.
— Давно у нас не было новеньких, — шепнул Фрол Ивану, отъявленному шутнику.
— А где он? — спросил Иван.
— Да вон же в углу стоит.
— Ну, Фрол, он мне в отцы или даже в деды годится, неудобно.
— Неудобно на потолке спать, одеяло падает, — ответил Фрол. — Потешка будет. Ты посмотри на этого старика и представь, как его Вольный...
— Нет, Фрол, такие представления не для меня. Пошли брать лошадей.
Но Фрол не унялся. Коварный, вечно всеми недовольный, он подзадоривал Ивана. Любая неуместная шутка, глупая выходка, граничащая с жестокостью, вызывала у него смех или, как он сам выражался, «подымала настроение».
Свистельник вошел в конюшню, поздоровался с коногонами и попросил, чтобы ему показали, которую из лошадей зовут Сушкой.
Иван спросил:
— А вы работали коногоном?
— Было дело, — ответил Пахом Федорович.
Фрол подвинулся ближе к Свистельнику, чтобы лучше разглядеть лицо старика, направил луч коногонки в сторону новичка. Старик немного отклонился от яркого света, прищурил глаза, добродушно улыбнулся:
— Никак шутник?
— Не, но я вот шо хочу сказать. На Сушке уже работают, как-то неприлично забирать лошадь у товарища, даже если тебе и велел начальник...
Пахом Федорович понимающе кивнул головой.
— А есть подменная лошадь или свободная?
— А вот вороной без хозяина...
В последнем стойле понуро топтался Вольный.
— Спасибо! — ответил Свистельник.
Коногоны, пряча улыбки, наблюдали.
— Представление состоится, — утвердительно заявил Фрол, — потеха будет достойная, прошу уделить клоуну нужное внимание.
Старик подошел к Вольному. Конь сердито скосил глаза и прижал уши.
— Чужих не любит. Избалован прежним хозяином, — комментировал Фрол, — смелей надо!
Новичок не спешил, он изучающе осматривал Вольного, продолжая добродушно улыбаться:
— А вы, ребята, правы, ненавидит чужих этот конь. Видно, хороший человек был его хозяин. Я к начальнику зайду...
— Хохма не состоялась! — хмыкнул Иван.
— А хитер дед! — заметил Фрол.
Свистельник попросил начальника, чтобы его перевели в третью смену и закрепили за ним Вольного. Начальник удивился, но удовлетворил просьбу. Ему было безразлично, в какую смену станет мучиться с непокорной лошадью новичок. Правда, в ночной был только один коногон, и хорошо бы иметь еще одного — работы навалом. Старик малость освоится, тогда можно будет дать ему хорошую лошадь...
Федорович не поехал на-гора, а ждал начала смены в шахте. Знакомому лесогону сказал, чтобы тот передал его старухе, что он остается в ночную. Пусть она к ужину несколько кусочков сахару с кем-нибудь передаст.
Когда Свистельник выводил Вольного из стойла, конь, слегка оскалив зубы, настороженно следил за каждым движением Федоровича. При малейшем взмахе руки старика Вольный вскидывал голову, кожа у него на лопатках вздрагивала.
«Испортили коня. Такую силу загубили», — думал коногон.
Вольный подошел к пустым вагонам и, высоко вскинув голову, уперся, ожидая удара.
— Ну, иди, иди же, — тихо сказал Свистельник.
Вольный, упрямо не меняя позы, стоял словно изваяние.
Федорович выпустил повод и стал разбирать упряжь. Конь постоял еще немного, как бы выжидая, что же будет дальше, потом побрел в конюшню.
Свистельник взял Сушку и поехал на участок.
Прошла неделя. Каждую смену Федорович работал на разных лошадях. До смены он заходил в стойло к Вольному. Давал ему несколько кусочков сахару, почесывал крутую шею, ласково приговаривал что-то. Навещал он Вольного и после работы.
Заслышав шаги коногона, Вольный сдержанно, но радостно ржал. Вольному нравился мягкий, спокойный голос Федоровича, его ласковые руки, в которых никогда не было кнута. От Федоровича пахло речной водой и степными травами, пахло пшеничным хлебом. И Вольный представлял тот сказочный мир, который остался где-то наверху под большим солнцем. Он чувствовал Свистельника, слышал, когда Федорович разговаривал с другой лошадью, готовя ее для работы, слышал, как мимо конюшни, громыхая вагонами, проходила партия и коногон, помогая лошади преодолеть подъем, подбадривал ее свистом. И ему хотелось пойти следом за коногоном. Он крутил головой, стараясь сбросить с шеи цепь, и, если ему это не удавалось, обиженно ржал.
Вскоре Вольный стал с ненавистью относиться к тем лошадям, на которых работал Федорович. И когда коногон после смены заводил в конюшню лошадь, Вольный старался укусить ее или лягнуть.
— Балуй, балуй! — говорил Федорович, укрощая Вольного.
Однажды Свистельник снял с Вольного цепь. Запрягая Чалого, он почувствовал, как кто-то пнул его в плечо: повернувшись, увидел Вольного:
— Неужто поработать желаешь?
Вольный, тыкаясь в руку, сдержанно ржал. Федорович дал ему сахару. Конь не ушел и продолжал топтаться на месте, оттирая Чалого.
— Попробуем, — коногон выпряг Чалого.
Вольный нагнул голову, Свистельник надел шлею и пристегнул цепь к вагонам.
— Ну, пошел! — с замиранием сердца крикнул Федорович.
Вольный сдернул вагоны и тут же притормозил их задом. Вагоны стукнулись и остановились.
— Пошел, по-шел! — приказывал Федорович.
На этот раз конь до самого участка не останавливался.
Когда груз был готов и Федорович крикнул Вольному: «Пошел!», бодря свистом, Вольный тронул и остановился. Вагоны цокнули четыре раза, конь легко рванул и не сбавлял шаг до самого ствола.
«Да-а, милок, у тебя не лошадиная сила,— с оттенком удивления, обращаясь к Вольному, говорил Свистельник. — Если прибавить еще вагончик, не убьешься». Он прицепил добавочный вагон.
— По-ошел!
Вольный рванул, вагоны покатились, он тут же придержал их и, когда получился лишний стук, конь сердито покосился на Федоровича.
— Пошел, по-шел! — понукал Свистельник, но Вольный не тронулся.
— Ба-атюшки! — удивился коногон. — Да ты и считать умеешь? Вот это номер...
Он отцепил лишний вагон. Вольный проверил стуком количество вагонов и легко потянул партию.
«Вот это да, вот это умница!» — подумал Федорович, выгружая крепежный лес.
— Вы, лошадники, обозники, слышали о нашем старике? — прищурив глаза, спросил Фрол.
— Каком старике? — спросил Иван.
— О новеньком?
Коногоны подошли ближе.
— Что о нем слышать? — равнодушно бросил Иван.
— А тебе известно, что он на Вольном сто пятьдесят рубликов околпачил?
— Врешь ты...
— Какой там врешь! За восемнадцать выходов...
— Не может быть!
— Вот спроси, если не веришь, начальника или табельщицу.
Коногоны заинтересовались.
— Да-а, значит, старик лошадиный язык понимает.
— Значит, понимает...
Федорович подцепил лишний вагон и взял в руки тормоз.
— По-ошел!
Вольный дернул и приостановился, но Свистельник уже успел подсунуть под колесо последнего вагона тормоз. Получилось, как и должно быть, четыре удара.
«Животное, а не обманешь... На что уж я с ним обхожусь по-хозяйски, все равно не доверяет... Эх ты, дурень!»
За небольшой срок Федорович стал лучшим коногоном на шахте. Он выполнял все наряды, делал сверх нормы. Товарищи с завистью посматривали в его сторону.
— А что, ребята, — сказал однажды Фрол, почесывая за ухом, — некрасиво как-то выходит. Работаем все одинаково — стараемся, да получаем по-разному. Лошади у нас неравные. По-моему, это несправедливо, один на кляче гоняет, а другой...
— Довольно тебе, Фрол! Знаем, какой ты работник. Человек из черта лошадь сделал. Мы тоже могли бы. Кто виноват, что у нас смекалки не хватило...— вмешался в разговор конюх.
Фрол поджал тонкие губы, ехидно заметил:
— Возможно, я неправ, но и ты говоришь чепуху. А ежели человек изобретает что-то, он тоже один пользуется? Нет же? Нет.
— Фрол прав, — вмешался Иван, — можем мы сделать уравниловку? Можем! Никому обидно не будет. Сегодня ты работаешь на Вольном, завтра я, и получаем все одинаково, здорово и сердито.
— К своей лошади ты хоть мало-мальски относишься по-человечески, знаешь, что тебе на ней работать. Сколько раз вы с Фролом избивали Вольного? — сказал все тот же конюх.
— Его изобьешь, тронь только, так он голову откусит.
— Вот что, ребята, вот что, — почесав за ухом, опять заговорил Фрол. — Базарить незачем. Проголосуем. Подымай руки, кто за новый метод? Ага, один, два... всего пять, против двух. Проходит новый. Мы идем с Иваном к начальнику от имени всей бригады.
Начальник посмотрел на Фрола и Ивана недоверчиво.
— Говорите, это решение всей бригады?
— За кого вы нас принимаете! Можете вызвать всех! — вспылил Фрол.
— Ну, а если не сможете с какой лошадью сладить, тогда что? Лошади, они тоже имеют свой характер.
— Ну, вы совсем. Что это, катапульта мудреная... — возмутился Иван.
— Катапульта не катапульта, а с Вольным поладить не умеете... Ладно, работайте, только чтобы было все в порядке. Любая претензия со стороны участков — я поломаю всю эту лавочку.
Фрол и Иван собрались уходить.
— Да, постойте. Лошадь Свистельника не берите. Старик приболел, выйдет после бюллетеня, тогда решим совместно.
— Это как так? — в один голос возразили коногоны. — Мы договаривались без исключений! Что же получается?
— Ну ладно, работайте.
— Кто первую упряжку поедет на Вольном? — поинтересовался Иван.
— Начинай ты, — ответил Фрол.
— Твоя инициатива, давай держи ее до конца, — согласился Иван.
Фрол почесал за ухом, что-то пробурчал себе по нос и пошел запрягать Вольного.
При приближении Фрола Вольный прижал уши, ощерился.
— Ну, ты, дурак, — мирным тоном заговорил коногон, — довольно упрямиться, знаем, на что способен, теперь не отвертишься. — Он ловким движением накинул повод и повел лошадь к вагонам. Вольный не шел, а тянулся.
— Эй, Фрол, смотри не бей коня, если хочешь заработать. Свистельник его избаловал, теперь сам черт с ним не сладит, — предупредил Иван.
— Слажу!..
Фрол подвел Вольного, накинул цепь на крючок переднего вагона.
— По-ошел, Вольный! — подражая голосу Свистельника, ласково сказал Фрол.
Вольный скосил глаз так, что яблоко забелело в темноте, сердито храпанул и дернул. Вагоны откатились, конь придержал их. Вольный рванул и широким шагом пошел на участок.
— Теперь порядок, — обрадовался Фрол, цепляясь за задний вагон, — теперь собьем спесь с лошадиного дрессировщика.
Фрол подцепил только два вагона порожняка, знал, что на участке есть пустые вагоны, которых хватит на две смены. Он даже держал мысль все их пустить под груз и вывезти в одну партию. «Надо поставить рекорд», — думал Фрол.
На участке коногон дружелюбно разговаривал с Вольным, пытался потрепать его по холке. Конь отворачивал голову и сердито храпел и один раз попытался укусить коногона. Фрол перестал заигрывать, загнал порожняк под забой и стал набирать груз. Вначале он взял семь вагонов, ему показалось мало. «Здесь пути хорошие, почти до самого ствола под уклон», — думал Фрол, добавляя еще два вагона.
— По-ошел, Вольный!
Вольный тронул и остановился, вагоны застучали.
— Пошел, пошел!
Но конь стоял на месте.
«Нет, тяжело, наверное, не привык к такому грузу. Старик избаловал его», — рассудил Фрол и отцепил один вагон.
—По-ошел, Вольный!
Вольный тронул и остановился.
— Шо, опять тяжело? — Фрол почесал за ухом и выругался.
Он оставил еще один вагон и со злобой крикнул:
— Ну, пошел, в дышло мать!
Вольный проделал то же самое, повернул голову и злыми глазами посмотрел на коногона.
— Ух, скотина, чтоб тебя разорвало! — отцепляя еще один вагон, ругался Фрол. — По-ошел!
Вольный провез немного партию и остановился.
— О-о, подлая твоя требуха! — заорал Фрол и подлетел к коню. — Да я же видел собственными глазами, как ты возил по шесть вагонов! По-ошел! Ну, трогай!
Вольный стоял. Фрол схватил доску и замахнулся. Конь ощерился и кинулся на коногона. Фрол бросил в него доской и спрятался за партию.
«Смотри, не бей коня», — вспомнил он слова Ивана.
— Чтобы ты в завал упал, чтоб тебе ноги вагонами поломало! — клял Вольного Фрол. — Чтоб тебе ноги вагонами поломало! — повторил свое проклятие он. — Чтоб ноги вагон... Ага! — подпрыгнул Фрол. — Так я же тебя, скотина, проучу! — восторженно проговорил коногон.
