Дорогой Иван Васильевич! Эта миниатюрная брошура, вероятно, пройдёт незамеченная, как и все книги поэз, под которыми нет бездарной подписи. Публика (сколько надо глупцов, чтобы составить публику – Шамфор) – не купит её. Критики, которые получать ее бесплатно, выругают уже потому, что ругать легче и безопаснее. Особенно, вероятно придерутся к отсутствию размера, безрифмию и к эпиграфам. Относительно последних замечу поверхноскользно: они почти не имеют отношения к поэзам. Это просто мои любимые цитаты, которые я пожелал, довести до сведения тех немногих, кто купит эту брошюру. Впрочем, может быть таких и не будет. Мне искренно жалко Вас, милый Иван Васильевич, что Вы издаете эти поэзы; читателей, которых не будет, что они глупы, что их души более банальны, чем стихи Ратгауза; а больше всего жаль самого себя – что я написал эти поэзы, тратя то время, которое можно было провести в веселом бархате кафешантана под конфетти поцелуев и серпантин ласк. Что касается поэз – ax! – но зачем о них говорить? Пусть журналы их ругают et moi je vous soutiens que mes vers sont très bons.
Вадим Шершеневич.
Москва. Послелетие. 1913 г.
И. В. Игнатьеву
Обращайтесь с поэзами как со светскими дамами,
В них влюбляйтесь, любите, преклоняйтесь с мольбами,
Не смущайте их души безнадежными драмами,
Но зажгите остротами в глазах у них пламя.
Нарумяньте им щеки, подведите мечтательно
Темно-синие брови, замерев в комплименте,
Уверяйте их страстно, что они обаятельны,
И, на бал выезжая, их в шелка вы оденьте.
Разлучите с обычною одеждою скучною,
В jupe-culotte нарядите их и как будто в браслеты
Облеките их руки нежно рифмой воздушною
И в прическу искусно воткните эгреты.
Если скучно возиться вам, друзья, с рифмометрами,
С метрономами глупыми, с корсетами всеми –
На кокотке оставив туфли с белыми гетрами,
Вы бесчинствуете с нею среди зал Академий
(Резонанс «Громокипящего кубка»)
Ихтиозавр на проспекте! Ихтиозавр в цилиндре!
Сгнивший скелет марширует! Деньги за вход, господа!
Это смешней, чем гримасы тонкого милого Линдера!
Публика, рублики в кассу! Нынче или никогда!
Эй, поглядите на кости! Чище, белей алебастра!
Эй, посмотрите мужчины! Винтиков фокусных нет!
Это, Mesdames, не подделка хитрого, умного мастера:
В брюхе костлявом не скрыты ни механизм, ни секрет.
Вот марширует он на́ два! Впрочем, умеет и на́ три!
Не удивляетесь цилиндру! Можно ль от века отстать?!
Я – импресарио ловкий: в лаве поэзного кратера
Чудо такое на славу мне удалось отыскать.
«Mais nul n'a fait le premier pas»
Любовь, как свет электрический, сразу
Осветила сумрак гостиной
И севрскую вазу,
И мой рояль старинный.
Вы вошли и кнопку повернули
И стало ослепительно-жутко
И не знаю я, не потому ли
Вам подарил незабудку?!
Вы подошли к роялю, сыграли
Что-то из Шопеновской сонаты
И душа освежела в печали,
Обвеянная холодом мяты.
Встали, пошли обратно,
Кажется заплакали у двери,
И мне стало отчего-то понятно,
Что у Вас профиль Блоковской Мэри.
Вышли, погасили сразу
Электричество и мрачнее стали,
Чем прежде – и ваза
И пасть рояля.
И казалось, что все это шутка,
Что Вы и не были в гостиной,
Что Я не отдал незабудку,
Что это сон старинный –
Но – ах! – растаяло сердце,
Как пломбир в натопленной столовой
От жгучего Шопеновского скерцо
И оттого, что Вы не сказали ни слова.
Слышишь? Повеяло музыкой дальной –
Это фиалки цветут.
Вы жили в доме огромном, где стены
Напоминали шахматные доски…
Вы любили Шопена
И одну арию из «Тоски».
А сегодня у entrée с мрамором
Стоят катафалки.
И контрастируют с венком траурным
Заглушенные фиалки.
Поднимаюсь на лифте… В гробу фарфоровом
Вы лежите утонченней!
Requiem распевают хоры
И все кажется странно-законченным.
И только Вы, как натурщица строгая;
Покойная дэнди, лежите изысканно
И в комнате носятся, но Вас не трогают
Аккорды ладана, фиалкой опрысканные.
Покойница Тихая! Примите последнее
Мое подношение: сердце бледное
И пусть оно будет Вам
Компасом по облакам.
(Tristement).
Мне завтрашний день известней
Мотива из старой оперетки.
Играет знакомые песни
Ночь с гримасой кокетки.
Каждый день опрятен, изыскан,
Одет с грациозным вкусом
И вкрадчивым шипром опрыскан…
А мне по вечернему грустно.
Мне хочется – странно признаться! –
Увидеть день элегантный,
Когда он не успел причесаться
После ночи экстравагантной.
В халате расшитом красным,
Без монокля и без пробора,
Когда он еще может быть страстным.
И болтает так много вздора.
Как сделать? Недоумевая,
О помощи прошу всех трагично…
Жизнь мчится по рельсам трамвая
С шаблонною ноткой скрипичной.
«Mon coeur et mon sommeil: ô échos des cognées».
Задыхаюсь; плача, задыхаюсь,
Как под колоколом безвоздушным.
Вздохнуть стараюсь –
Но кошмарно душно.
Как стены чугунные – фразы
Окружающих людей…
В гипсе сжимающем разум
Я – без палочки чародей.
Жизнь, как бессонница,
Тянет, унылая.
Маленькая поклонница,
Крошечная и милая!
Вы не знаете этой боли,
Страшней, чем зубная боль!
Задыхаюсь в тисках меланхолий
И в раны проходит соль.
Разрежьте, разрежьте, разрежьте
Эти чугунные стены…
Пусть польются, как прежде
Мелодии Шопена.
Моя бутоньерка! Ирис!
Вы завянете на моем сюртуке!
Вы не знаете – ах! – я вырос
И мне тесно в моей тоске.
Пересохли губы… Синеют
Полукруги у глаз…
Как они смеют?
В который раз!
Были Вы так фарфорово-хрупки,
Как esprit Ваш чуть-чуть поколебленный,
И луна пролила в Ваши губки
Струйку тонкую змейкой серебряной.
Вы, конечно, тотчас же припомните,
Что мы были в оранжевой комнате,
Где нельзя же быть только поэтом
И не надо поэта Вам…
Под беретом
Своим фиолетовым,
Погруженная в лунную ванну,
Вы казались обманной,
Утонченной мечтою Винсента
Ах, Винсента Бирдслея.
(Ведь луна, желтовато-алея,
Опьяняет сильнее
Абсента,
Исхищренно-обманывая!..)
И Вы были фарфорово-хрупки…
Проливалась в слегка приоткрытые губки
Струйка лунно-банановая.
(Триолет с каламбуром).
О, бледная моя! Каракули
Я Ваши берегу в столе…
Ах, мне ль забыть, как в феврале
Вас, бледную мою, каракули
Закрыли в набережной мгле
И, как сказав: Adieu, заплакали!
О, бледная моя! Каракули
Я Ваши берегу в столе.
Ее сиятельству графине Кларе.
Белые гетры… Шляпа из фетра…
Губ золотой сургуч…
Синие руки нахального ветра
Трогают локоны туч.
Трель мотоцикла… Дама поникла…
Губы сжаты в тоске…
Чтенье галантное быстрого цикла
В лунном шале на песке.
В городе где-то возле эгрета
Модный круглит котелок…
В, траурном платье едет планета
На голубой five o'clock.
