На седьмой день пути по казахской степи Каурка предрекла смерть. Причем не одному, а многим людям.
Всю дорогу она беспокойно пряла ушами и трясла хвостом.
Надо же.
Когда лошадка так делала в прошлом, всякий раз погибали люди. А сам Ерофей чудом уносил ноги.
Что за напасть грядет?
Ерофей потрепал Каурку по шее. Поерзал в седле. Вздохнул, осмотрелся.
Сзади и спереди от него медленно шли верблюды. Нагруженные тюками с товарами. Крики погонщиков, ржание лошадей, говор торговцев. Жаркое солнце, желтая вязкая пыль.
Он подрядился охранять караван до Бухары. Нанял бывшего стрельца богатый купец Рузи из Герата. Посмотрел, как потихоньку подыхает богатырь, царев служилый, от тоски, да и предложил ехать вместе. Плату положил щедрую.
Бог с ней, с деньгой. Не в ней дело. Посмотреть на иные страны и народности. Отвлечься от смертной язвы, грызущей душу. Только потому и согласился Ерофей.
Много чего дивного повидал за три месяца пути от царства Московского до Казахского ханства. Во всяких переделках побывал, чуть голову не сложил. Возглавил охрану каравана. И вот, на тебе. Кому сегодня на тот свет переселяться?
Топот копыт. Рядом возник Рузи. Верхом на скакуне. Пухлый, в просторном шелковом халате. На лысой голове белая чалма, на ногах сапожки. Привстал на стременах, вгляделся вдаль.
– Ты сегодня что-то совсем снулый, Еуропей, – сказал, не поворачиваясь. – Непонятно, почему тебя Бурным кличут. Ты, знаешь что? Возьми в жены девушку из ближайшего аула. Они вроде тихие. А в постели что вытворяют, не поверишь.
Прям по сердцу поскреб, блудоумный. Это ведь почему Ерофей такой безотрадный? Не далее, как в прошлом году схоронил всю семью в Москве. Полегли от мора. С тех пор и не мил белый свет. На других баб и не смотрит. Куда им до Марфы!
Промолчал Ерофей.
А Рузи не унимался:
– Вот доедем до Сыгнака, отведу тебя в баню. Какие там кудесницы есть, глаз не оторвать! Враз тоску твою отмоют.
Баня это хорошо. Неужто у басурман парильни имеются?
Заржала Каурка. Тревожно, дико. Что стряслось?
Позади и Сивка забеспокоилась.
Две лошадки у Ерофея. Сменные. Из самой Москвы на них досюда добрался. Каурка нравом шальная, а Сивка, напротив, смирная.
Повернулся Ерофей, погладил Сивку по морде. Тут Рузи и говорит:
– Неужто Шона пожаловал?
Это плохо.
Рассказывали вчера на ночной стоянке купцы про Шону. Спас он хана Болата от верной гибели в войне с ойратами. В благодарность назначен в места эти дикие начальствовать. Все аулы и племена подмял под себя близлежащие. Грабит и обирает кого в голову взбредет. По сути, тать и бедокур. Пробовали аулы против него выступить. Да только порознь, а не вместе. Ничего не вышло. Побил их Шона поодиночке. И стал пуще прежнего лютовать.
Одно утешает, вздыхали давеча торговые люди. Караваны Шона не трогает, плату большую только за проезд берет. Этот путь самый близкий на Бухару, приходится терпеть.
Ерофей поглядел вперед. Навстречу каравану по зеленым сопкам скакали люди в пестрых одеждах. Много, два-три десятка.
– Точно, Шона. Одевает своих сарбазов во что придется, – сказал Рузи и сплюнул. – Явился, отрыжка шайтана.
Ударил коня ногами, послал вперед. Ерофей поехал за ним.
Всадники с гиканьем подлетели к каравану, осадили коней, подняв тучу пыли. Вереница вьючных животных остановилась.
– Хэй, кто здесь господин? – прокричал один. Черты лица тонкие, одет побогаче остальных. Шапка блестит мехом, как на знатном боярине. Халат шелковый, доспехи золоченые. Сапоги из тонкой кожи. На рукояти сабли камешки драгоценные сверкнули, статный аргамак изящно выгнул шею. – Чей караван, отвечайте быстрее, отродья шакала?
– Это мой караван, – Рузи подъехал к гарцующим конникам. – Я купец из Герата, везу лен в Бухару. Помнишь меня, Шона-мырза?
Тонколицый, стало быть, и есть тот самый Шона, душегуб проклятый. Подвел коня вплотную к Рузи, протянул руку.
– Грамота есть?
– Конечно, как без нее.
Торговец махнул рукой, помощник подлетел, бумагу поднес. Рузи передал Шоне. Тот развернул свиток, глянул чуток, швырнул наземь.
– Печать московитов поддельная. Эй, кто там, вскрывайте тюки. Будем смотреть, что везете.
– Как же так, Шона-мырза? – взмолился Рузи. – С бумагой все в порядке. Клянусь бородой пророка.
Шона улыбнулся, почесал редкую бородку.
– Такой большой купец, а грамота худая. Теперь пеняй на себя.
Махнул, его люди с радостными криками бросились к товарам. Рузи и другие барышники смотрели на грабеж, разинув рты.
А вот Ерофей не утерпел, крикнул зычно:
– Пошли прочь, псы поганые! – взялся за рукоять бердыша, добавил. – Кто дотронется до товара, руку отрублю.
По-казахски он говорил сносно. Все-таки недаром в Башкирии воевал полгода, изучил язык. Когда попал в степь, быстро выучил местное наречие.
Досмотрщики замерли, с опаской глядя на караульного. Стража каравана, пятеро безусых парней, тоже застыли, ожидая команды начальника. А вот Рузи нервно улыбнулся, помахал пухлыми ручками:
– Не обращайте внимания, Шона-мырза! Осматривайте все, что пожелаете.
Но тонколицый не ответил. Тронул коня, подъехал к Ерофею. В полной тишине, даже верблюды перестали реветь. Только степные жаворонки пели в небе, да кузнечики стрекотали в траве. Поглядел Шона на главу караула черными неподвижными глазами, спросил:
– Кто это у нас такой дерзкий выискался? Урусут из Московии? Хочешь на аркане по степи покататься?
Ерофей промолчал. Шона смотрел на него, ждал ответа. Не услышал, улыбнулся.
– Ладно. Плетьми тебе спину почешем, да коней своих отдашь. И можешь гулять куда хочешь. Но впредь больше не встревай, когда не спрашивают. Договорились?
Протянул руку с плетью. Похлопал Ерофея по щеке рукоятью. Повернулся к сарбазам, хотел что-то сказать. Да не успел.
Потому что Ерофей выхватил секиру из походного ремня на седле.
Замахнулся.
Кто-то всхлипнул от удивления.
Шона обернулся.
Лицо побелело, сжалось.
Ерофей с замаху опустил бердыш.
Разрубил врага надвое.
Сквозь позолоту доспехов.
Завизжал конь, рванул в сторону. Одна половинка Шоны, которая с головой, свалилась наземь, рядом с грамотой. Другой обрубок, залитый кровью, с торчащими внутренностями, накренился, но упрямо остался в седле.
– Рвите его на куски! – взревел один из людей Шоны, указывая на Ерофея. Здоровенный, с бычьей шеей, на голове белый платок. Взял с места в галоп, в руке шипастая палица. Ишь, скоро опомнился.
Ерофей еле увернулся от удара. Потер лицо, забрызганное кровью, повернул Каурку.
Люди Шоны напали на караван.
Причем умеючи. Не бросились в лоб. Брызнули в стороны, осыпали стрелами. Ерофей только и успел, что с места Каурку тронуть, спасся. А стража вмиг полегла.
Потом нападающие достали сабли и волчьей стаей кинулись на несчастных торговцев.
Ерофей развернул Каурку. Поскакал на ближайшего ворога, приготовив бердыш. Сивка мерно топала позади.
Противник тоже заметил Ерофея, помчался навстречу. Молодой, шлема нет, волосы развеваются, глаза выпучил, машет саблей. Еще и кричит чего-то, неразборчивое.
Ерофей уж и решил, как его угомонить, нехристя длинноволосого. Наловчился ударить секирой в грудь, наотмашь. Лет пять назад, в такой же конной срубке, этот прием помог свалить польского гусара.
Да только не вышло. Конник рядом был, уже можно бить. И вдруг Ерофея самого ударили по голове. Сзади, по затылку. Вроде несильно, но мир чего-то завертелся, перевернулся. Охранник соскользнул с лошадки. Ткнулся лицом в душистую землю.
На миг окунулся в беззвучную тьму. Очнулся оттого, что его перевернули лицом к небу. Ногой, давешний волосатый парнишка. Вот он, стоит рядом, небо заслонил. Оскалился, поднял саблю для удара.
Ну что же, вот и помирать пора. Давно бы уж, к Марфе и деткам на тот свет охота. Ерофей улыбнулся ворогу, предвкушая встречу с любимой семьей.
Да только опять смерть мимо прошла. Юнец вдруг замер, захрипел, лицо исказила гримаса. Рухнул на Ерофея.
Что за напасть?
Ерофей поднял голову, присмотрелся. Из спины парня торчала рукоять кинжала. На рубахе расплылось красное пятно.
– Вставай быстрее, тупоголовая обезьяна! – рядом возник Рузи. Это он, стало быть, Ерофея спас. – Караван из-за тебя пропал, отросток шайтана. Помоги теперь мои богатства спасти.
Подал руку, помог встать. Ерофей пощупал затылок. Мокрые, липкие волосы. Посмотрел на пальцы. Кровь.
Видно, стрела задела.
Шатаясь, побежал за лошадками. Вокруг и впрямь все пропало. Недаром Каурка беду пророчила.
Головорезы Шоны рубили всех подряд. Люди кричали. Верблюды и кони ревели. Кое-где уж и костры запалили, товары кидали.
Ерофей остановил лошадей криком. Догнал, похлопал Сивку по шее. Залез в седло.
Мимо промчался Рузи. Крикнул:
– Уходим.
Начальник стражи поскакал следом, морщась от боли в затылке.
– Взять их! – закричал кто-то сзади.
Мимо пролетели стрелы.
Ерофей оглянулся.
Пятеро преследователей. А в голове до сих пор звон стоит.
Погладил было ствол пищали, притороченной к седлу Сивки. Передумал. Не справиться. Пока зарядишь да прицелишься, сто раз стрелами закидают.
Все бы ничего, помирать не страшно. Вот только перед купцом неловко. Пропадет человек. Все-таки защищать его подвизался. Да и караван сгубил.
Вздохнул Ерофей. Пригнулся от очередной стрелы.
Поласкал Сивку по шее.
– Поторопись, милая.
Каурка рядом бежала, косила умным черным глазом.
Кони у них хорошие, бодрые. А у людей Шоны подуставшие. Вот и начали они отставать потихоньку. Заругались. Снова стрелы послали.
Куда там. Далеко, на ходу трудно цель поразить.
Рузи оглянулся, прокричал что-то обидное.
Ерофей усмехнулся. Он слышал, что степняки с коня в колечко попадают. Выходит, враки все это?
Да нет, не враки. Он даже не услышал звона тетивы. Полетели новые стрелы. Одна впилась Рузи в спину.
Купец вскрикнул, чуть с коня не свалился. Породистый скакун прибавил ходу.
Не уберегся-таки торговец. Помчал его конь вперед, куда глаза глядят. На заходящее солнце.
Погоня вскоре совсем отстала. Люди Шоны превратились в черные точки на сопках.
Конь Рузи остановился. Купец грузным мешком рухнул наземь.
Ерофей подъехал, выскочил из седла. Подбежал к купцу, перевернул. Осмотрел рану.
Плохо дело. Не жилец. Еле дышит, изо рта кровь. Улыбнулся чуток. Прошептал:
– Теперь понятно, почему тебя Бурным зовут, Еуропей. Дикий нрав у тебя. Эх, ты. Не довез меня до Бухары.
Что поделать, судьба такая.
– Не совладал я с собой, – пробурчал бывший стрелец. – Ты уж не держи худа на меня.
– Бывает, – ответил Рузи. – Я уж давно по краю хожу. Ты, вот что, отдай это моей семье. Они в Чаче.
Глянул Ерофей, а в руке у Рузи шкатулка небольшая. Сбоку кровью запачкана.
– Все, что скопил за никчемную жизнь. Дочка у меня растет, Еуропей. Дай слово, что отдашь ей. Тогда все прощу, и караван этот треклятый.
Помолчал Ерофей, поглядел в затихающие глаза купца. Кивнул:
– Слово.
– Хорошо, – прошептал Рузи. – Верю тебе. И еще. Ты на меня тоже зла не держи, Еуропей. Обманул я тебя. В Москве твой…
Захрипел, затрясся мелко. Схватил охранника за руку, сжал до боли. И умолк. Уставился недвижно в небо.
Что хотел сказать, непонятно.
Сзади послышались крики. Оглянулся Ерофей. Опять люди покойного Шоны. Вот ведь неугомонные.
Вздохнул, взял шкатулку. Встреча с Марфой и ребятишками опять откладывается. Нельзя помирать.
Поднатужился, закинул полное тело купца на коня. Привязал быстро к седлу. Залез на Каурку.
Погнал лошадей к закату. Сзади вопили преследователи. Что делать, как их с хвоста стряхнуть?
Когда солнце коснулось горизонта, люди Шоны почти его настигли.
Лошади хрипели.
Ладно, была не была. Пора развернуться и бой дать. Не вечно же от ворогов бегать. Авось уцелеет.
Взобрался на сопку, пищаль вытащил. С вышины удобно стрелять.
Глянь, а за холмом кони ржут, верблюды груженные ревут, собаки носятся. Люди кричат. Туча народу кочует, пыль стелется по земле.
Заметили Ерофея. Несколько всадников отделились от колонны, помчались к нему.
Он решил, что хуже уже не будет. Погнал Каурку навстречу.
Оглянулся назад. Люди Шоны появились на пригорке. Постояли на месте. Почесали затылки плетьми. А потом развернули коней и скрылись из виду.
Ерофей почесал усталую Каурку между ушами. Не обманула, старушка. Что пророчила, все сбылось.
Всадники приблизились. Явно собирались выбить дух из непрошеного гостя.
Трое остались чуть позади, в руках дубины из березы. Немолодые уже, согбенные летами, седина в бородах.
Четвертый выехал вперед. Сразу видно, непростой человек. Средних лет. Плечистый, длиннорукий, в кольчуге и шлеме, на ногах наколенники. Тяжелый взгляд к земле пригибает. На поясе длинный прямой меч, к седлу круглый щит приторочен.
Осмотрел Ерофея, лошадей, аргамака с телом купца. Спросил:
– Кто ты? Зачем пожаловал?
Зело неприветливо.
– Кто я, мне самому вестимо, – ответил Ерофей. – Мимо проезжал. По своим делам.
– Ну и езжай дальше, – посоветовал незнакомец. – Только ответь сначала. Мне показалось или нет, что за тобой Шона гнался, да поразит Аллах его змеиное нутро?
А и здесь покойник успел насолить. До чего же паскудный был, однако.
– Нет больше Шоны, – ответил Ерофей буднично. – Порубил я его сегодня.
Желтые сощуренные глаза незнакомца удивленно распахнулись.
– Ты не лжешь, путник? Неужели это правда?
– А чего мне выдумывать? – удивился Ерофей. – Вот бердыш мой в его крови. Он наш караван взять хотел.
Незнакомец оглянулся на стариков. Те степенно кивнули. Тогда он склонил голову.
– Мы будем рады принять тебя гостем в нашем ауле. Извини за недобрые слова.
Ерофей махнул.
– Ладно, не берите в голову.
И поехал со всеми к кипящему стойбищу. Старики молча утрусили вперед. А он познакомился с бдительным защитником.
– Меня зовут Серке, сын Борибая. Я помогаю Абдикену, старейшине аула, перекочевать в другое место. А ты далеко с севера приехал, как я вижу?
– А я Ерофей Бурный из царства Московского. Охранял караван по дороге в Бухару.
– Значит, ты урусут, – заключил Серке. Глянул на тело купца. – А это кто, твой друг?
– Хозяин каравана. Негоже его было оставлять волкам на съедение. Хочу похоронить по-человечески.
– Ты поступил правильно, – одобрил Серке. – Как честный товарищ.
С аула набежали косматые собаки. Ерофей отвлекся, огрел самую назойливую плетью.
Вдруг Каурка пошатнулась. Глянул вниз, копыто застряло в норке суслика.
И тут на него напал Серке.
Просто взял, и прыгнул. Прямо со своего коня. Вцепился в горло, вывалил из седла.
Зело неудобно.
Повис горемычный московит вниз головой. Нога в стремени запуталась. Рядом псы лают, готовы вцепиться. Серке сверху навалился, душит.
Хорошо, сметливая Каурка помогла. Высвободилась из норки. Развернулась, прижалась к Сивке, придавила коварного овцевода. Захват сразу ослаб.
Ерофей ноги высвободил, рухнул наземь. Тут же вскочил, за секиру взялся.
Серке слез с Каурки, рассмеялся.
– Остынь, московит. Проверить тебя охота. Давай поборемся. Сможешь меня заломать, поверю, что ты Шону убил.
Руки выставил, иуда, и надвигался потихоньку.
Ну и лады. Почему бы не размяться? На родной улице в Москве Ерофей наипервейшим кулачником слыл.
Серке скакнул вперед, хотел схватить за плечи.
Ишь, наивный. Тут же получил кулаком в подбородок.
На удивление, даже не пошатнулся. Крепок, окаянный. Обнял Ерофея, аки родимого, хотел перевернуть верх ногами.
И не смог. Не то что поднять, даже сдвинуть.
Захрипели борцы, сдавили друг друга. Топтались на месте, как медведи.
Все приемы распробовал Ерофей. Не поддавался проклятый степняк. К тому же норовил еще, обманщик, ногою в места угодить, для любого мужчины неблагоприятные.
Вдруг свистнула плеть. Обожгла спину противника. Задела руку Ерофея. Он глянул вбок. Рядом стоял худой старик, седые брови гневно приподняты.
Серке отпустил гостя, отскочил от подальше. Примирительно сказал:
– Хватит, Абдикен-ата, больше не буду. Я хотел побороться с ним.
И добавил:
– Теперь вижу, что ты Шону побил, Ерофей. Меня еще никто так не мял.
– Эй, Серке! – крикнул суровый старик. – Зачем лезешь к приезжим?
И Ерофею, ласково:
– Ты уж прости его скудоумие, – махнул рукой, позвал. – Пойдем, почетным гостем будешь. Ты избавил нас от Шоны, значит, друг нам навеки.
Забрался на толстого конька, подождал.
Серке подошел к Ерофею, протянул длань:
– Не злись, московит, за нападение. Это я так, забавы ради.
Ерофей пожал длань. Отдышался. Залез на Сивку. Серке подошел к своему коню, погладил по морде.
– Как ты, Журдека? – и вскочил в седло.
К аулу подъехали вместе. Люди уж завершили кочевку и располагались на ночлег.
– Мочи нет терпеть притеснения от Шоны. Кровопийца. Одно горе от него. Послан за грехи наши тяжкие, – сказал дед Абдикен и добавил. – Хотя Серке и предлагал дать ему бой.
Любитель вероломной борьбы пожал плечами.
– Давно охота ему голову снести. Жаль, ты меня опередил, Ереке.
– Серке известный храбрец, дал ему Аллах силу и мощь неимоверную, – подтвердил старик. – Перед сражением с зюнгарами он победил их лучшего бойца в одиночном поединке. Хан Болат, да накроет его Аллах покрывалом долголетия, лично дал ему звание батыра.
Вздохнул, глядя на аул.
– Но для хорошего боя с Шоной у нас нет воинов. Все мужчины, способные держать оружие, уехали на войну с зюнгарами. Поэтому бежим от него, как перепуганные овцы.
В ауле казахов Ерофей оказался впервые. Вертел головой, осматривался.
Из мужчин лишь тощие старики да чумазые ребятишки. Следят за баранами да лошадьми, покрикивают на них.
Худенькие жонки сноровисто воздвигали кибитки. Старухи варили ужин в закопченных казанах. Рядом льстиво махали хвостами собаки, выпрашивая подачки.
– Пойдем в мою юрту, разделишь с нами трапезу, – пригласил Абдикен. – Лошадей оставь здесь. Завтра похороним твоего товарища, да покоится его душа в райских кущах.
В круглой кибитке старейшины не было окон. Мрак отгоняли светом углей от очага посреди жилища.
Ужин накрыли на низеньком столике. Помимо престарелого хозяина, набежали другие старики. Серке сел по правую руку Абдикена. Кое-кто из седобородых недовольно покосился на батыра. Видно, за то, что влез на почетное место.
Сначала подали блюдо с вареной бараньей головой. Ерофей такое уж видел, в башкирских весях. Но все равно чуть растерялся. Чего делать-то с головой?
– Отведай, Ереке, – улыбнулся Абдикен. – Это для уважаемых гостей. Помоги ему, Сасыкбай.
Старик рядом прочитал молитву, сложив длани. Посоветовал:
– Отрежь кусочек с щеки, сынок. Нет, не с левой, а с правой.
Ерофей послушался. Сунул в рот, пожевал. Вкусно.
Старик покивал.
– Теперь порежь ухо. И отдай вон тому сорванцу.
И показал на ребятенка у выхода. Крикнул малому:
– Эй, Жугермек, возьми угощение. Враг человека – его глупость, друг человека – его ум. Вот тебе ухо, слушайся деда, хватит озорничать.
Ерофей отрезал другое баранье ухо. Оно досталось девочке подле очага.
– Ты и так послушная, поэтому тебе другое ушко. Будь хвостом доброго дела, но не будь головой злого, – сказал старик.
И скомандовал:
– Ереке, отдели язык.
Когда Ерофей отрезал бараний язык, старик передал угощение женщине, что разливала бульон.
– Ты, Марал, мужа на войну проводила, молчаливая стала. Вот тебе язык, может, теперь разговоришься, – и добавил. – Но не забывай: язык, что секущий меч, слово, что пронзающая стрела.
Спросил у Ерофея:
– Сможешь глаза достать?
А когда московит покачал головой, сам взялся за нож.
Выковырял из бараньей головы очи, вручил оба Серке.
– Ты, батыр, следишь, чтобы кочевка хорошо прошла. Тысячу способов узнать легко, одного результата добиться трудно. Вот тебе глаза, гляди зорче.
Отрезал жирный кусок, угостил Ерофея. И передал блюдо Абдикену.
Занимательные у них обычаи. Помимо бараньих голов, кормили вареным мясом и овощами. Зело вкусно получилось. На запивку – молоко кобылицы, Ерофей уже пробовал в Башкирском ханстве. Понравилось.
После ужина остались сидеть. Столик убрали.
Ерофею послышался снаружи шум. Старики кричат, женщины причитают, собаки задиристо лают. Чего это там неприятного стряслось?
Абдикен погладил бороду, обвел всех глазами.
– Ночью я видел странный сон, да убережет нас Аллах от бед! Будто сижу на берегу реки, а мне в руки рыба прыгнула. Трепещет в ладонях. Обрадовался я, да напрасно. Подлетел ястреб, выхватил рыбу. Расстроился я, на сердце легла печаль.
Старик, что баранью голову помогал разделать, хмыкнул.
– Во сне найти, наяву потерять. Ты и сейчас рано радуешься, Абеке.
– Об этом и веду речь, Сасыкбай, – старейшина упер взгляд в Ерофея. – Снаружи сидят посланцы Кокжала. Ближайшего сподвижника Шоны, да отсохнут его руки, да омертвеют его ноги. Требуют выдать дерзкого урусута. Иначе, говорят, приедут всем скопом, и вырежут нас.
Старик побоку почесал нос.
– Кокжал парень отчаянный. Любит кровь пускать. Даже похуже Шоны будет, пожалуй. Раз сказал, так и сделает, – глянул на гостя, пожал плечами. – Извини, Ереке. Придется тебя выдать.
Вон оно как повернулось. На убой, что ли, кормили? Ерофей весь подобрался, приготовился к схватке.
– Подожди, Сасыкбай, – сказал Абдикен. – Я не весь сон досказал. Не успел тот ястреб взлететь, как сверху камнем орел упал. От ястреба только перья полетели. Я гляжу, рыба на берегу лежит.
– И как, взял? – спросил другой старик.
Абдикен покачал головой.
– Нет. Схватил, и бросил в воду. Пусть плавает.
И обратился к Ерофею:
– Сиди на месте, урусут, и не беспокойся. Ты ел с нами за одним дастарханом. Клянусь Аллахом, я скорее позволю отрубить себе руку, чем выдать врагу почетного гостя.
Ерофей выдохнул.
А Серке кивнул.
– Мы им уговор невыполнимый поставим. Посмотрим, что скажут.
Вышли из кибитки. Уж и вечер настал, темно вокруг.
Глянь, а неподалеку четверо всадников. Те самые, что от каравана гнались. Куда пятый делся?
– Забирайте урусута, – крикнул Абдикен.
Конники тронулись было к Ерофею.
– Только он гость наш. Поэтому сначала сразитесь вот с этим парнем, – продолжил старик – Если одолеете, урусут ваш.
Серке встал на пути всадников.
– Ты из ума выжил, старик? – спросил один. – Знаешь, что Кокжал сделает с тобой и твоими осеменителями овец?
Старики стояли гурьбой и молчали. Ерофей усмехнулся и положил руку на гриву Сивки.
Серке повернулся чуть боком. Вытащил длинный прямой меч. Взмахнул, лезвие со свистом рассекло воздух, сверкнуло в свете костров. Повертел головой туда-сюда, размял шею.
Разговоры и перебранки в ауле сразу умолкли. Только корова мычала, а потом тоже затихла.
У кибитки старейшины собрался весь аул. Поглядеть, что с приезжим будет.
Посланцы Кокжала оглядели молчаливую толпу.
Вынули изогнутые сабли.
Гикнули.
И разом направили коней на Серке.
Тот не шелохнулся.
И только когда передний всадник замахнулся саблей, пригнулся, отскочил.
И ударил мечом по ногам коня.
С диким ржанием животное упало на землю, придавив наездника.
Другие кони не успели остановиться. Один наткнулся на упавшего. И тоже покатился по земле.
Третий всадник успел осадить коня. Отпрянул и очутился рядом с Серке.
Ударил саблей.
Серке отбил.
Конь рванул в сторону, открыв спину ездока.
И Серке с размаху ударил мечом.
На рубахе всадника появилось темное пятно.
Он изогнулся, закричал и свалился с коня.
Серке заметил, что второй всадник, тот, что катился, встал на ноги.
Неподалеку.
С саблей в руке.
Серке подскочил к нему.
Ударил.
Ворог отбил.
Серке ударил еще.
А когда ворог поднял саблю, бросился вперед и толчком сбил его с ног.
И рубанул упавшего по шее.
– Берегись! – закричал Сасыкбай.
Серке оглянулся.
Прямо на него мчался последний конник. Уж поднял саблю для удара.
Серке рванулся было в сторону. Но застрял ногой в ямке. Неужто тоже норка суслика? Вот потеха.
Жонка в толпе завопила.
Человек Кокжала оскалился, опуская саблю.
На голову Серке обрушился удар.
Почти.
Сабля вдруг вылетела из руки всадника. Не причинив Серке вреда.
Потому что грянул выстрел. Из пищали, которую держал Ерофей.
Пуля попала в голову всадника. Он вылетел из седла, забрызгав Серке кровью.
Это был последний из людей Кокжала.
Ерофей сунул пищаль обратно в седельную суму. Поклонился Абдикену и жителям аула:
– Низкий поклон за хлеб да соль. Однако ж, я для вас чересчур хлопотный гость. Погребите купца согласно его вере. А я пойду своей дорогой.
Залез на Сивку и поехал прочь в вечернюю степь.
Аулчане молча расступались перед ним.
Отъехал Ерофей подальше, оглянулся назад. Аул скрылся за сопкой. Темнело.
Вынул из сумы шкатулку купца. Покачал чуть в деснице, да и швырнул наземь. Пробурчал лишь:
– Оно мне надо, шляться у лешего на куличках?
И неторопко поехал дальше.
Сзади послышался топот копыт. Ерофей не оглянулся, только шапку надвинул на глаза.
К чему?
Во-первых, темнота навалилась, хоть очи выкалывай. Во-вторых, и так вестимо, что это ихний драчливый богатырь.
И точно, вскоре рядом полыхнуло светом факела, раздался голос Серке:
– Что же ты так быстро улизнул, гость дорогой? Даже баранью грудинку не доел.
Ерофей не ответил.
Тогда Серке спросил:
– Переночевал бы у нас, отдохнул. В степи будешь мерзнуть?
Ерофей вздохнул, поправил шапку.
– В седле подремаю. Всю ночь. Не впервой.
– А лошади? Устали ведь, Ереке.
Пламя факела плясало в ночи. Освещало смуглое усатое лицо азията, чешуйки кольчуги.
– Чего надо? – спросил Ерофей. – Говори уж, не юли, аки блошка.
Серке улыбнулся.
– Ты мне нужен, чего еще. Скоро Кокжал пожалует. Его людей ведь пятеро было?
– Ну.
– В аул пришли четверо. Значит, один к главарю поехал. Он и приведет Кокжала.
– Ну.
Улыбка погасла.
– Что ну? Кокжал аул будет резать. Всех. Людей защитить надо. Из-за тебя, между прочим, все беды. Ты привел погоню.
Ерофей промолчал.
Факел высветил деревья. Ветер утих. Что там журчит, ручей вроде? Лошадки и впрямь устали.
Слез, расседлал боевых подруг. Развел костер.
Серке поначалу сидел на коне, глядел на хлопоты. Потом тоже слез с коня. Помог собрать сучья.
Сели у огня. Пожевали сухари и валяное мясцо из сум.
– Вы же вроде и так от разбоя убегали? – спросил Ерофей. – Если бы Кокжал вас поймал, все равно бы уши отрезал.
– А может, и не нашел бы. Успели бы откочевать. Жаль, Абдикен по этой дороге поехал. Надо было по реке идти. Следы запутать легче.
В степи заухал филин. Каурка фыркнула в темноте.
– Ты разве не с самого начала с ними? – удивился Ерофей.
– Какой там. Я родился далеко отсюда, в другом жузе.
– Где?
– В другом племени. Ехал к хану Болату, на зюнгар набег делать. Он меня знает. А тут стариков встретил. Они просили с кочевкой помочь. Охранять по дороге.
– И ты согласился?
– А что поделать? Хорошее дело на дороге не валяется. У нас вести быстро расходятся. Как народ узнает, что я помог, моя слава еще больше станет.
Ишь ты какой, многомудрый.
– Сколько у Кокжала народу?
– А шайтан его знает. С полсотни вроде.
– А у вас?
– Старики одни, да подростки. Стрелять из лука могут, стрелы таскать. Так ты поможешь?
Ерофей не сразу ответил. Расстелил попону, улегся рядом с огнем. Пробурчал:
– Утром решим.
И захрапел беспробудно. Умаялся за день.
А утром нечаянная оказия приключилась.
То ли во сне, то ли наяву грохот копыт услышал. Земля тряслась. Открыл глаза.
А ведь не почудилось.
Прямо на него, лежачего, несся громадный бык. Голову склонил, готов на рогатые вилы насадить.
Слетел Ерофей с кошмы, как ветром сдуло. Еле успел.
Бык по лежанке промчался. Разбросал в стороны.
– Что такое? – послышался сонный голос Серке. Он продрал глаза и спросил. – Эй, откуда он взялся?
Некогда отвечать.
Развернулся зверь, свирепо огляделся, кося красными от ярости глазами. Фыркнул, копытом землю поскреб.
И опять на Ерофея бросился.
Еле успел московит в сторону отскочить. Укрылся за деревом.
Тогда безумная скотина атаковала Серке.
Оказывается, сей батыр умел шустро двигаться. Прям с лежачего положения кувыркнулся, рога его чуть было не зацепили.
Откатился Серке подальше. И на четвереньках, тоже за дерево. Подполз к Ерофею. Поглядел, как бык покрывала из бараньих шкур топчет. Шепнул:
– Это неистовый буйвол из стада Абдикена. Он мне рассказывал про него. Сейчас на коней нападет. Отвлечь надо.
Дело сказал. Бычок лошадок и впрямь порвать может.
Высунул Ерофей лик из-за ствола. Свистнул легонько.
Бык его не сразу заметил. А когда увидел, помчался на свистуна. Ерофей скрылся за деревом. А Серке коня и лошадей побежал спасать.
Разобрался вскоре рогатый, где человек прячется. Вокруг дерева закружил, по пятам московита. Когда совсем невмоготу стало, Ерофей скользнул прочь от дерева.
Но недолго ликовал.
Бежал изо всех сил, а сзади топот копыт. Все ближе.
Впереди зеленели густые заросли. Ерофей метнулся в них. Споткнулся о корень, полетел кубарем.
Угодил головой в живот громадному мужику, истинному великану. От удара назад отлетел. Росляк на бревне сидел, подбородок кулаком подпер. Спросил мирно:
– Чего расшумелись?
Лицо грубое, макушка лысая, зато усы черные да густые. Рубаха светлая, рукава закатаны. Штаны короткие, волосатые ноги выглядывают. Стопа как Ерофеевы две длани. Ох, трудно будет такого заломать.
Да только не до ответа было. Бык следом сквозь заросли ломился.
– Вы от него бегаете, что ли? – удивился детина.
Ерофей кивнул и приготовился дальше бежать. А только не понадобилось.
Встал здоровяк. Попросил:
– Посторонись, – и схватил бревно, на котором сидел. Ну как, бревном для удобства назвать можно. На деле многолетнее дерево, выкорчеванное ураганом.
Бык как раз из кустов выскочил. Завидел новую жертву, рванул к здоровяку.
Гигант замахнулся бревном, чуть Ерофея не задел.
И въехал быку по голове со всей дури.
Бревно с треском раскололось надвое. Бык от удара кувыркнулся назад, только копыта мелькнули.
Великан повернулся к Ерофею:
– Видал? – и усмехнулся. – А вы суетились…
Ерофей поднял руку, признавая правоту собеседника.
А потом заметил, что бык, качаясь, встал на ноги. Вот неугомонная скотина. Тряхнул рогатой головой. Снова заметил огромного обидчика.
– Э… – только и успел сказать Ерофей. Ткнул пальцем за спину великана.
Здоровяк успел обернуться. В этот миг бык налетел на него.
Но диковинный исполин не стал дожидаться удара. Перехватил быка на бегу. Выставил ручищи, схватил за рога.
Ерофей сморгнул пару раз. Чтобы убедиться, что видит это наяву, а не во сне.
Здоровяк пригнул голову быка к земле. Животное бешено мотало головой, стараясь вырваться. Безуспешно.
Из дальних кустов показался Серке. Увидел сражение человека со зверем, открыл рот от удивления.
– Может, того, помочь? – спросил Ерофей.
Великан помотал головой. Прорычал:
– Сейчас я его усмирю.
Раздался треск. Гигант выпрямился, отпустил быка. В руках обломанные рога. Это ж какую силушку богатырскую надо иметь для подобных финтюков.
Бык медленно отошел назад. На месте рогов зияли кровавые пятна. Повалился набок. Промычал что-то жалостливое.
– Первый раз такое вижу! – изумился Серке.
Великан обернулся к нему, потряс рогами. Широко улыбнулся. И сказал:
– Сейчас мы быка завалим и славно перекусим.
– Он же бешеный, – заметил Серке, подходя ближе. – Не боишься, что в животе застрянет?
– Я ничего не боюсь, – ответил детина. – А мой желудок даже камни переварит.
Пошарил в кустах, там, где на бревне сидел. Вытащил чудовищных размеров палицу. Пошел к хрипящему быку.
Замахнулся и опустил палицу. Раздался хруст. Бык шумно выдохнул и затих.
Пока жарилось мясо, Серке устроил великану допрошение.
– Ты кто такой? Откуда взялся?
– Меня зовут Тауман. Кушать охота.
– Это мы уже поняли. Как в здешних местах очутился?
– Я потерялся. Пошел на охоту и заблудился.
Серке недоумевал.
– Как так потерялся? Ты корова, что ли? Отбился от стада и затерялся?
– Э, полегче, – великан показал огромный кулак. – Сейчас эти слова обратно тебе в рот запихаю. Будешь еще, обзываться…
Серке усмехнулся.
– Давай, попробуй. Только я понять не могу, ты откуда явился?
– Я родился далеко отсюда. Еще первого мушеля не достиг, а ойраты пожгли мой аул. Убили всех, только я выжил. Потом был пастухом у одного бая. Ему не понравилось, что я много ем и сплю, он меня выгнал. Вот, скитаюсь с тех пор.
– Печально слышать. Но теперь твои похождения окончены. Ты пришел вовремя. Поможешь нам, а мы тебя накормим и обогреем.
Ерофей пошел к ручью, умыться и отряхнуть одежу. Вернулся посвежевший, а Серке радостно сказал:
– Знакомься еще раз, Ереке. Это Тауман. Теперь нас трое.
– Я же не давал согласия, – заметил Ерофей.
Серке махнул:
– Куда мы без тебя. Да ты и так согласен уже, по глазам вижу.
Ерофей нахмурился. Тогда Серке добавил:
– Ереке, человек, который не оставил тело караванщика на съедение шакалам, никогда не откажется помочь старикам. Я на тебя глянул, сразу понял. Ты не умеешь улыбаться, но внутри у тебя сердце настоящего батыра.
Сладко поет, змей хитромудрый. Аки поп церковный.
– Эй, болтуны, – окликнул Тауман. – Мясо готово. Вы завтракать будете или нет?
А сам уже тянул с костра бычью ногу. Жир шипел и капал на угли.
Уселись перекусить.
Поначалу молчали, мясо жевали.
Тауман обглодал последнюю косточку и сказал:
– А теперь посплю, не мешайте. И, это, как там тебя, я передумал. Не охота с вами идти.
А Ерофей добавил:
– Мне это тоже не добро. Пойду дальше. Сам со своими стариками нянькайся.
Серке вытер пот рукавом рубахи. Ответил:
– Подводите вы меня сильно. Смерть этих людей будет на вашей…
– Замолчи, пожалуйста, – попросил великан, разлегшись в тени дерева. – Не охота, и все тут. Я вчера еще одного чудика видел, охотника. Иди, его уговаривай.
Серке оживился:
– Далеко?
– Нет, рядом. Идите по ручью, пруд будет. Он на уток охотился. Идите, а я посплю, – Тауман закрыл глаза, почмокал губами.
Серке глянул на Ерофея. Тот пожал плечами.
– Поглядим, что за охотник? – попросил Серке.
Кивнул московит. Отчего же в пустяке не подсобить человеку.
Оседлали коней, собрались и поехали по течению ручья. Чуть проехали, и заметили тощего человечка. У воды сидел, отдыхал. Лицо острое, кожа на череп туго натянута. Узко улыбнулся пришельцам.
Поношенный халат рвался на локтях. Рядом котомка, кривой посох. И конь захудалый невдалече травку пощипывал. На земле пара мешков, чем-то наполненных. По совести говоря, на охотника тощий зело не похож.
Серке спрыгнул с коня, подошел.
– Приветствую, уважаемый. Меня зовут Серке. Не видел здесь охотника?
Человек покачал головой.
– Откуда? Здесь и звери редко ходят.
– А ты кто такой? Куда путь держишь?
Тощий потер рот, кивнул на коня.
– Товар везу на ярмарку. Травки целебные, корешки, семечки. Собираю для знахарей.
Вздохнул батыр огорченно. Огляделся.
– Хотя, вроде на том берегу, чуть дальше бродил какой-то, – почесав нос, заметил торговец. – Может, охотник, а может и нет, я не разбирался.
– Далеко? – оживился Серке.
– Нет, два полета стрелы.
Серке прыгнул в седло. А Ерофей, напротив, слез. Заметил:
– Я посижу со странником, а ты езжай. Догоняй охотника.
Серке кивнул. Погнал коня через ручей. На ходу крикнул:
– Ереке, дождись меня, хорошо? Поговорить с тобой хочу.
– Лады, – кивнул Ерофей, уселся рядом с торговцем.
Серке умчался. Торопится человек хорошее дело свершить, грех мешать.
Посидели, помолчали. На воду бурлящую глядели. Напротив, на другом берегу, деревья раскидистые росли, в ветвях птахи щебетали.
Ерофей вытащил из кармана курт, что вчера успел умыкнуть со стола. Протянул травнику:
– Будешь?
Тот не отказался. Взял, сунул в рот.
Они жевали курт и молчали. Потом Ерофей спросил:
– А тетива где? На коне спрятал?
Теперь вздохнул торговец. Улыбнулся криво.
– Смышленый. Как догадался?
– А чего тут трудного? Посох кривой, вмиг в лук можно согнуть. Десница твоя зело сильная, плечо вкось. На перстах мозоли от тетивы. Я когда курт тебе давал, сразу заметил. Любой поймет.
Мнимый торгаш улыбнулся шире, брови поднял.
– Любой, не любой, а до тебя никто не догадался. Вон и дружок твой ничего не заподозрил.
– Он мне не дружок. Тоже просил о помощи.
– А чего случилось?
– Аул неподалеку душегубы осаждают. Грозят порубить всех, от мала до велика. Вот он и защищает.
– Так он для боя людей набирает? Э, нет, спасибо. Снесут ведь голову. А она мне на плечах нужна. Хорошо я сделал, что торговцем притворился.
– Ага, – согласился Ерофей, глядя на ручей.
– Ты меня не выдавай, северянин. Вы своей дорогой езжайте, а я своей..
– Я тоже отказался, – заметил Ерофей.
– И правильно сделал, – кивнул собеседник. – Ты вообще издалека приехал, чего на чужбине жизнью рисковать?
– Мне ехать надо в другую сторону…
Травник махнул.
– Э, чего там. Вот я тридцать шесть зим на свете прожил, и знаешь, что тебе скажу? Выгоду надо искать. Себе, а не другим.
Ерофей промолчал. А путник продолжил:
– Вот я, положим, к чему торговцем прикрылся? Я ведь и взаправду купец в душе. Люблю злато и серебро, камешки драгоценные. Но у меня дар еще имеется. Стреляю метко. И что? Стараюсь на состязаниях приз пожирнее выиграть. Вот, недавно…
И умолк вдруг, подняв руку.
Ерофей насторожился.
– Тихо! Наконец-то, – шепнул любитель злата. – Он на подходе.
Вскочил мягко, схватил посох, подкрался к коню. Достал из седельной сумы тетиву, стрелу. Приладил тетиву к посоху, согнул. Опробовал, как натянута.
Тихонько пошел к кустам.
Ерофей тоже поднялся. Вытащил бердыш, пошел следом.
Торговец нырнул в кусты, только веточки чуть задел. А Ерофей с шумом продрался.
И наткнулся на тощего охотника. Тот приложил перст к губам.
– За кем идешь? – шепотом спросил Ерофей.
Тощий глянул на секиру, улыбнулся.
– На куницу охочусь. Шкурку продам. Давно ждал.
– А как узнал про зверька?
– Тише. Вон там его норка. Рядом птичье гнездо на дереве, видишь? Когда он возвращается с охоты, птицы щебечут сильно.
Понятно теперь. Ишь, умелец какой. Знал Ерофей таких охотников у себя на родине, с медведем могли разговаривать.
А тощий пальцем указал. Пригляделся Ерофей. И впрямь, меж корней дерева зверек темный стоял. Пушистый, с длинным тельцем. Принюхивался.
Торговец лук поднял, натянул. Помедлил чуть. А потом тетива тихо зазвенела.
Стрела оторвала зверька от земли, пригвоздила к дереву.
– Есть! – торговец потряс луком. – Два дня выслеживал его.
Неплохой выстрел получился.
Подошли ближе, торговец вырвал стрелу, подхватил зверька.
– Вот, – показал московиту. – Нарочно в глаз целился. Чтобы шкуру не задеть.
И впрямь, стрела угодила точно в глаз зверьку. Ай да торговец.
Вернулись к ручью.
– Тебя как зовут? – спросил охотник. – Откуда пожаловал?
– Мое имя Ерофей. Приехал из Москвы.
Кивнул охотник. Тетиву ослабил, снял. Лук опять в посох превратился.
– А меня зовут Кармыс-мерген. Я из дальних аулов, – куницу в сумку упрятал. – Поеду я дальше. В Сыгнак. Шкурку продам.
Но не успел.
Из кустов на другой стороне ручья выехал Серке. Лицо насупленное, брови сдвинуты. Погнал Журдеку в воду.
– Эй, травник. Чего дуришь? Нет никого там.
Кармыс пожал узкими плечами.
– Кто его знает?
Конь Серке выехал из ручья. Фыркнул. Отряхнулся.
– Ты не увиливай. Видел кого-нибудь или нет?
Охотник вздохнул, достал тетиву. Натянул опять на посох.
У Серке расширились глаза.
– Чего же ты раньше не сказал? Зачем послал в другую сторону?
– Не хотел, чтобы докучал. Больно уж дело опасное предлагаешь, как погляжу.
Серке глянул на Ерофея.
– А ты знал? Не мог предупредить, что ли?
Ерофей промолчал. Поглядел на солнце, что клонилось к горизонту. Лошадки отдохнули, можно дальше ехать.
Спрыгнул Серке с коня. К воде подошел, отпил. Повернулся к стрелку.
– Разобрался уже, что к чему?
Кармыс кивнул.
– Рассказал мне северянин. Не подходит твое предложение. Ущербно для жизни и здоровья.
Серке усмехнулся.
– Езжай своей дорогой, травник. Смотри, лук от страха не потеряй.
И добавил:
– Ты умеешь его в руках держать?
А вот это он зря. Хотя, при охоте на куницу не был, откуда ему знать? Хотел Ерофей подать голос, поправить батыра, да не успел.
Вскинул Кармыс лук. Стрелу приладил. Выстрелил в один миг.
Поначалу показалось, что в Серке.
Ан нет.
У ног батыра вскинулся серый клубок.
Гадюка. Длинная, толстая.
Наверное, выползла из воды.
Лежала у ног, получается.
А стрела головку насквозь пробила.
Журдека заржал, в сторону кинулся.
А Серке ничего, не шелохнулся.
Поглядел, как гадина извивается, только лицом посерел немного. Перевел взгляд на стрелка.
– Если зажарить, вкусно получится, – сказал Кармыс, опуская лук.
– А предупредить опять забыл? – спросил Серке.
– Времени не было. Да и потом, я лук еле держу, чего тебя зря тревожить?
Серке улыбнулся.
– Ты настоящий мерген. Почему не хочешь присоединиться?
Кармыс тетиву сложил, покачал головой.
– Зачем мне это? Головой рисковать? Я в город еду, у меня хлопот полно.
– А если табун лошадей в уплату дадим? – спросил Серке.
Ишь ты, щедрый. Ерофею и Тауману ничего не сулил.
Кармыс насторожился.
– А сколько в табуне голов?
– Два десятка хватит?
– Э, нет. За два десятка шкурой рисковать? Нашли дурачка.
– Пятьдесят лошадей.
Задумался стрелок. Все равно замотал головой.
– Не поеду. Ты уж не обижайся. Лучше понемногу, но без опаски.
Серке не успел ответить.
Издалека раздался топот копыт.
Стремительно приближался.
А затем из кустов с треском выскочили три всадника.
Лишь один размахивал саблей, у других в руках дубины.
Не останавливаясь, промчались мимо. К ручью. Мертвая змея взметнулась под копытами. Направили коней в воду, рванули к другому берегу.
Рядом с ручьем, на беду, Сивка стояла. Так один ее за уздечку подхватил, за собой повлек. А с нею и Каурку, потому как лошадки меж собой были обвязаны.
Никто и сказать ничего не успел.
Ерофей побежал следом, да куда там. Не догнать.
– Эй, они стрелу поломали, – пожаловался Кармыс. – Змею растоптали. Что за нелюди.
Из кустов выехал еще один всадник. Юный, безусый. Тонкая кольчуга, в руке копье.
Заметил тех троих, поскакал за ними.
– Это твои дружки? – закричал стрелок. – Пусть за стрелу заплатят.
Юноша направил коня к ручью. На Кармыса не обратил внимания.
Конь его поднял брызги в воде.
Выбрался на другой берег, помчался вслед за теми тремя. Вскоре скрылся в зарослях.
Серке взобрался на Журдеку. Сказал:
– Ничего, Ереке, сейчас поймаю их. Верну твоих лошадей.
И поскакал за похитителями через ручей.
Кармыс тоже на коня залез. Пояснил:
– Я с них полную меру взыщу. И за стрелу, и за змею.
И тоже на тот берег поехал.
Вздохнул Ерофей.
Потопал вслед за всеми.
Вот же ж катышки овечьи, эти конокрады. Ни разу с того дня, как с царства Московского выехал, не терял Ерофей лошадок. И надо так случиться, не углядел за ними в казахских долах.
Пыхтя, перешел ручей. Штаны намокли, в сапогах вода хлюпала.
На том берегу споткнулся, в грязь упал.
Зарычал со злости.
Те, на конях, ускакали давно. Не слышно и не видно.
Ладно. Пошел дальше.
В кусты сунулся.
Душно, в нос мошки лезут. Запахи сырой земли да травы.
Ветви хлестали по лицу.
Опять зарычал.
Выбрался из зарослей, опять споткнулся, упал. Носом землю пропахал. В кустах заяц сидел, повел на медлительного двуного черным глазом, отвернулся.
Да что ж такое.
Вышел на душистую степь, грязный, мокрый, одежда изорвана.
Глянь, а там Кармыс в траве ковыряется. Конь чуть поодаль стоит, травку щиплет.
Посмотрел на помятого Ерофея, покачал головой.
– Рога сайгака обронил. Что за день сегодня бредовый.
– А зачем рога-то?
– В Алтышахаре их ценят, хорошие деньги дают.
Шарил, ползал на четвереньках. Как пес. Наконец поднялся, в руках изогнутые рожки иссохшие.
Уложил находку в суму, забрался в седло. Бросил взгляд на Ерофея, вздохнул.
– Лады, садись. Подвезу, чего уж там.
Ну, хоть какой прибыток. Не на своих двоих топать.
Залез Ерофей на конч. Поехали дальше вдвоем. Туда, где за холмами крики раздавались.
Когда взобрались на верхушку, Кармыс поцокал языком.
– Когда эти обезьяны успели размножиться? – и впрямь, конокрадов уже не трое, а шестеро.
Трое, те, что лошадок угнали, подъехали к давешнему юнцу. А дальше, от оврагов, скакали еще трое и кричали неразборчиво. Серке чуть поодаль стоял, наблюдал. Угнанные кони и лошадки Ерофея стояли, сбившись в табун.
Ерофей и Кармыс подъехали к батыру.
– Что здесь творится? – спросил Кармыс.
– Это Жангак со своей шайкой, – ответил Серке. – Я о нем слышал. Знатный скотолов.
– На Кокжала работает? – спросил Ерофей и слез с коня.
– Нет, сам по себе. Но Шоне, а теперь и Кокжалу, наверняка отдает часть добычи.
– Ну и ляд с ними. Пущай лошадок отдает, – Ерофей пошел к крикунам.
– Подожди, Ереке, – окликнул Серке. – Этот мальчишка тоже против них. Давай посмотрим, как с ними справится.
Ерофей остановился. Ладно, подождем чуток.
У парня, между тем, плохи дела. Вроде как.
Окружили его тати, хищно улыбались. Говорили чего-то. Те трое, новые, тоже подъехали к юноше.
Ерофей подошел еще ближе. Чтобы послушать, значит.
– Эге, какая приятная встреча, Атымтай! – сказал один из всадников, рослый да усатый. – Мы тебя так долго искали, махнули уж рукой, а ты сам появился.
Парень, Атымтай, видно, не из пугливых. Во всяком случае, по голосу не слышно, чтобы убоялся.
– А чего потеряли, Бакай? – спросил он. – Должен вам чего остался?
– Ты погляди на него, – заметил другой, тот самый, стервец, что лошадок похитил. Маленький, юркий, усики тонкие, глазки щелками. – Девушку осрамил, и стоит, как ни в чем ни бывало.
– Ты о ком, об Айсулу, что ли? – спросил парень. – Я ее и пальцем не тронул.
– Ну, конечно, – засмеялся юркий. – Пальцем не трогал, а на копье свое насадить успел.
Рослый Бакай сплюнул на землю.
– Наша сестра при родах погибла, гадюка ты увертливая! Это от тебя ребенок был. А теперь признаться не хочешь? Будь мужчиной, скажи правду.
Ого, а обвинения тяжкие. Неужто и вправду парень так замарался?
Но юноша покачал головой.
– Не трогал я твоей сестры, Бакай. Чувства у нас были, не отрицаю. Но ваш отец отказал мне в женитьбе. И я уехал подальше. А ребенок не от меня, слово даю.
– Слово твое бараньего помета не стоит, – закричал юркий.
– А ты умолкни, Жангак, – огрызнулся на него юноша. – Ты и сам на Айсулу засматривался, их отцу нашептывал про меня.
Не выдержал юркий слов предерзких. С места направил коня на юношу. А за ним еще трое.
Но что и говорить, парнишка оказался неплох. Джигиты махали саблями, обступили его со всех сторон. А он вертел копьем. Не подступишься.
Изловчился, стукнул Жангака по лбу. Тупым концом копья. Конокрад закрыл глаза, выронил саблю, вывалился из седла на землю.
Вьюнош тут же развернулся, задел другого по животу. Вроде несильно, но пострадавший застонал, на лице гримаса. Схватился за пузо, повалился на гриву коня.
Третьего юноша тоже оглушил.
Четвертый поглядел на поверженных соратников, подумал чуток. Саблю опустил легонько.
Тогда мальчишка копьем совсем уж немыслимый выверт закрутил. Аж засвистело древко в воздухе. Еще и лицо дикое устроил, для устрашения.
Забоялся тогда противник. Развернул коня, помчался прочь. Вскочил в седло и был таков.
– Неплохо он копьем орудует, – заметил сзади Серке. Выехал вперед, обошел Ерофея, чтобы видеть лучше.
А юнец против двух здоровяков остался. Бакая и еще одного. Похожи друг на друга, сразу ясно, что братья.
– Вижу, ты еще лучше копье освоил, – сказал Бакай. – Но это не поможет. Сейчас я тебе кое-что отрублю, не будешь больше девушек позорить.
Вытащил саблю, двинул коня к Атымтаю.
– Подожди, – крикнул юноша. Спрыгнул с коня, подошел к неподвижному Жангаку. Наклонился, сунул руку за отворот халата. Вытащил расшитый платок. Крикнул:
– Гляньте, что у вашего друга имеется.
– Это же платок Айсулу, – воскликнул Бакай. – Как у него оказался?
– А что я говорил? Вот настоящий отец ее ребенка.
Братья переглянулись и спешились. Подошли к юркому. Влепили пару оплеух, приводя в чувство. Спросили, откуда платок взялся.
– Не знаю, о чем вы говорите, – стонал Жангак и бессильно ронял голову на грудь.
Атымтай улыбнулся. Повернулся, заприметил Серке и его дружину. Улыбка исчезла, вновь копьем ощетинился.
Серке подъехал ближе.
– Успокойся, парень. – Мне понравилось, как ты копьем работаешь.
– Интересно, откуда платок так вовремя появился, – тихонько сказал рядом Кармыс. Ерофей и не заметил, как стрелок ближе подобрался. А насчет платка, и впрямь, не все так гладко показалось.
– Ты на что намекаешь, тощая задница? – нахмурился юноша. – Что я подкинул платок?
Серке поднял руку.
– Э, полегче. Тебя никто не обвиняет. Я ясно видел, что платок был у того парня, Жангака. Так что остынь, юноша.
Слез с коня.
– Меня зовут Серке-батыр. Я к тебе по делу.
Юноша опустил копье. Захлопал глазами с длинными, как у девушки, ресницами.
– Чего хотел, Серке-батыр?
– Людям помочь надо. О Шоне и Кокжале слышал?
Атымтай наморщил лоб. Черные кудри поправил.
– Я нездешний. Но кое-что знаю.
– Шоны больше нет. А Кокжал на аул Абдикена ополчился.
– И что?
– Помощь нужна. Людей собираем.
Покачал юнец головой.
– Я в другой аул еду. Жангак его ограбил. Им табун отогнать надо.
Вздохнул Серке.
– Не поможем, Кокжал всех перебьет.
Атымтай плечами пожал.
– Не могу, батыр. Времени нет у меня.
– Сейчас на доброе дело трудно время найти, – сказал Серке.
Отвернулся, пошел к Журдеке.
Ерофей направился за Сивкой и Кауркой. Когда вернулся, Кармыс собрал с оглушенных барымтачей два колчана стрел. Довольно улыбался. Атымтай тоже двинул к табуну.
Бакай с братом отрубили Жангаку голову. Сели на коней, поехали прочь.
Серке неподвижно сидел на коне.
Ерофей заметил неподалеку Таумана. Откуда взялся, Бог весть.
– Кушать охота, – пробасил великан.
Серке закатил глаза и напомнил:
– Ты же недавно чуть ли не целого быка умял. Неужто проголодался?
Тауман кивнул. Лошадь под ним тяжело дышала. Ноги великана не уместились в стремена, свисали под брюхом лошади.
– У меня в животе бурчит от голода.
– Не желудок, а бездонный колодец, – пробормотал Серке.
Кармыс тем временем подвел коня к Ерофеевой Сивке.
– Любопытно знать, какими судьбами ты оказался здесь, суровый северянин? На душе у тебя тоска, сразу видно. Поэтому далеко от дома подался?
Вот аспид жалящий. Прям в открытую рану угодил.
Кивнул Ерофей, отвернулся. Не желаю, мол, дальше беседовать.
Но лучник не унимался. Приставучий, как покойный Рузи. Поведал доверительно:
– А скажи, у тебя есть знакомые среди золотоволосых купцов? Страсть, как нужно.
И видя, что Ерофей продолжает молчать, добавил:
– Я ведь тоже не от хорошей жизни скитаюсь. Родители у меня бедняки, а я все в баи старался выбиться. Есть у меня такая страсть, все нутро мое гложет.
Раз уж так душу распахнул, пришлось повернуться к собеседнику. Слушать вежливо.
– Хотел я вернуться в родной аул с несметным богатством. Чтобы те, которые нами помыкали, от зависти захлебнулись.
Говорил Кармыс глухо, смотрел вперед. Натянутая кожа на скулах сморщилась. Затем умолк, задумался.
– А дальше? – спросил Ерофей.
Кармыс опомнился.
– Потом случилось самое интересное. Я немного нарушил правила. Хотел быстрее разбогатеть.
– И попался?
Мерген вздохнул.
– Поэтому и шатаюсь сейчас далеко от дома. Как перелетная птица.
А потом улыбнулся. Счастливый, не умеет долго страдать.
– Ничего, я еще добьюсь своего. Вернусь к родителям с огромным стадом! Для этого всего лишь надо…
Но секрет обретения бессчетных голов скота остался неизвестным. Ибо Кармыс прервался и сказал:
– Гляньте, что делается.
Атымтай, что гнал табун через степь, хрипло кричал. Кони ржали. Табун бросился врассыпную.
– Что за зверюга там мчится? – спросил Кармыс.
И впрямь, среди клуб пыли, поднятой табуном, виднелся желто-пятнистый хищник. Он огромными прыжками несся за конями. Пригляделся Ерофей. Дак это ж пардус, редкий зверь.
– Это степной лев, – крикнул Кармыс. – Его шкура стоит целое состояние.
И поскакал к табуну. За ним потянулись остальные.
Когда подъехали, случилась невиданная странность. Атымтай стоял на месте. Приоткрыв рот, наблюдал за пардусом.
Зверь припал к земле, изготовился к прыжку. Причем не на юношу. А на человека перед собой, его смутные очертания проступали сквозь пыль.
Пыль рассеялась, и стал виден высокий мужчина с двумя саблями в руках. Поверх рубахи кольчуга. Штаны, на голове повязка.
– Он что, против льва полез? – спросил Кармыс. – Хотя, если это тот, о ком я думаю, ничего удивительного.
Пардус завизжал. Сивка под Ерофеем шарахнулась в сторону, еле удержал.
Двусабельный не двинулся. Один клинок, побольше, с широким лезвием, над головой держал. Другой клинок у пояса. Наготове.
Пардус прыгнул вперед.
Молниеносно, только мелькнули черные пятна на желтой шерсти.
Мужчина закрутил телом, как танцор.
Ушел немного в сторону.
Одновременно взмахнул саблями.
Полоснул большую кошку.
По шее и боку.
Прыжок пардуса оборвался.
Он упал на землю.
Запачкал шерсть кровью.
Глухо зарычал.
Попытался встать, но не смог.
Лежал и царапал землю когтями.
У мечника по предплечью струилась кровь. Лоскуты порванной кожи выглядывали из-под рукава.
Он подошел к пардусу.
Зверь зарычал еще сильнее, пытался укусить.
Мужчина взмахнул широкой саблей, ударил, перерубил шею пардуса наполовину. Сразу же ударил другой саблей. Голова хищника отлетела прочь.
– Ого! – сказал Серке. – Ты откуда такой взялся?
Сабельник промолчал. Приложил лезвие большой сабли к шее пардуса. Подержал. Поднял. По клинку потекли струйки крови.
– Ты что вытворяешь? – снова спросил Серке. – Что за ритуал?
Мужчина не ответил. Стоял неподвижно, держа саблю острием вверх.
– Ты почему не отвечаешь?
– Это не совсем ритуал, – ответил Кармыс. – А ответить он не может. Дал клятву молчать, если я правильно помню.
– Ты его знаешь? – спросил Атымтай. – Надеюсь, на коней его клятвы не распространяются? Им головы рубить не будет?
– Я кое-что слышал о нем. Воин-одиночка. Сражается двумя саблями. Была какая-то темная история с этой здоровенной саблей, видите? Убил не того. С тех пор молчит. Себе в наказание.
– Одиночка, говоришь? – заинтересовался Серке. Слез с коня. Подошел к воину. – Эй, друг, ты куда дальше идешь? Пойдем со мной, дело есть.
Ерофей вздохнул. Кармыс улыбнулся.
– Не теряешь надежды, батыр? Кстати, его зовут Беррен, я вспомнил.
Подъехал Тауман, спросил Атымтая:
– Может, отдашь одного коня в котел? Кушать охота, жутко проголодался.
Юноша резко мотнул головой, тронул коня за табуном.
Воин послушал Серке. Покачал головой. Опустил сабли, пошел прочь.
– Подожди, друг, – батыр схватил Беррена за локоть. – Я еще не закончил.
Беррен обернулся. Оскалил зубы, глаза сузил. Саблю к груди Серке поднес.
– А он и впрямь резкий, – пробормотал Кармыс. – Пожалуй, не буду я шкуру с кошки сдирать, пусть подавится. Все равно он шкуру испортил.
– Ладно-ладно, – сказал Серке. Отпустил Беррена, поднял руки, отошел назад. – Не буду тебя трогать. Катись, куда желаешь…
Беррен убрал сабли, развернулся. Зашагал дальше.
Серке посмотрел ему вслед. Глянул вбок на отъезжающего Атымтая. Обернулся, заметил неподалеку Ерофея, Кармыса и Таумана. Сказал зло:
– А вы чего стоите? Давайте, идите тоже. Все равно вам плевать на людей в ауле Абдикена. Пускай их режут, как баранов.
– Послушай, батыр… – начал стрелок.
– Мне это тоже надоело. Почему я вас должен уговаривать, как девок? У одного только жратва на уме. Другой за деньги мать родную продаст. Третий сопляк еще, за юбку держится. А четвертый бесноватый какой-то.
Перст обличающий в Ерофея ткнул.
– Это ты, Ерофей, все это дерьмо заварил. Стоишь тут теперь, с кислой мордой, смотреть тошно. Почему я теперь расхлебывать должен? Ну вас всех к шайтану, – Серке пошел к Журдеке. – Лучше поеду к хану. Я тоже не собираюсь бесславно погибать за еле знакомых людей.
Вскочил в седло, ударил коня пятками. Поскакал по степи.
– А наш батыр немного разозлился, – заметил Кармыс. – Ну, да ладно. Я поеду с Атымтаем, попробую травы продать его аулчанам.
И тоже поехал вслед за юношей.
– Эй, а ужин? – крикнул Тауман. Хлопнул коня по заду рукой, погнал за Кармысом. – Кушать охота.
Ерофей остался один. Остальные разъехались, кто куда. Превратились в мелкие точки на горизонте. Конокрадов отсюда не было видно. Скорее всего, тоже убрались подальше.
Легкий вечерний ветерок ерошил волосы. Тяжкий сегодня день выдался, однако. Сивка подошла к нему, ткнулась мордой. Почесал ее задумчиво. Может, поехать, хотя бы шкатулку забрать?
Каурка заржала, тонко и тревожно.
Ерофей обернулся. Рука потянулась к бердышу.
Сзади, оказывается, незнакомый мужчина стоял. Сколько их тут, вообще? Народу, как на торговом ряду в праздный день.
– Мир вам и долгих лет жизни, – обратился к нему незнакомец. – Могу попросить об одолжении?
Ерофей вытер потную шею. Отогнал гнусов, звенящих над ухом, несмотря на ветерок.
Осмотрел незнакомого человека, прежде чем отвечать. Откуда появился, ведь не было его?
Среднего роста, с короткой бородкой. Нос крючком, на голове тюбетейка. Халат темный, штаны из овчины. На ногах кожаные обмотки. На шее ожерелье из змеиной кожи, с пастью гадюки.
Ерофей спросил:
– Ты откуда взялся, гость чужестранный? С неба свалился али из-под земли вышел?
– Мое имя Заки, – ответил незванец, и чуть поклонился. – Путь у меня неблизкий. Иду в Чач, дело у меня к хакиму.
Ерофей навострил уши. Внутри еще скребли кошки за выброшенную шкатулку. Может статься, он вернется назад, подберет наследие злополучного купца, отвезет в Чач-град. Тогда будет по дороге с этим странником.
Заки продолжил:
– А еще у меня дело к баю Орману. Неподалеку. Но подмога нужна.
– Что за дело?
– Забрать старый должок. Редкостной красоты браслеты. Мне надобен помощник, чтобы отвлек внимание стражи. А я разберусь с баем.
Ерофей отодвинулся назад.
– Ты собираешь долги, странник?
Заки улыбнулся.
– С баем мне надо просто поговорить. Напомнить о старой недоимке.
– Ладно. Я прогуляюсь с тобой. А потом ты поможешь тут одному человеку. Его зовут Серке.
Заки на миг задумался. Потом сказал, поглядев на Ерофея:
– Хорошо, договорились.
Сели на лошадей, поехали прочь.
Уже ночью добрались до нужного места.
Луна светит, звезды рассыпаны по небу. Зябкий ветер шастает по взмокшей спине. В голой степи несколько кибиток. Аул, стало быть.
Подобрались к нему с подветренной стороны. Чтобы собаки не почуяли. Лошадей оставили в овражке поодаль.
– Вон охрана, где большой костер, – ткнул пальцем Заки. – Половина спит уже.
– Вижу, – пробурчал Ерофей.
– Поговори, попроси ужин, угости вот этим, – Заки сунул ему бурдюк. Внутри что-то булькало. – Они скоро уснут.
– Понял.
– Я заберу браслеты, и буду ждать тебя в овраге.
Ерофей повернулся к собеседнику.
– Точно ждать будешь?
Заки изумился:
– Ну конечно. Куда я денусь?
– Ага, знаем. На все четыре стороны денешься. Дай-ка тот кинжал с изумрудом, что я у тебя давеча видел. Для сохранности.
Заки вздохнул, вытащил кинжал.
– Что за времена такие, не верят люди никому. Бери, не потеряй только.
Передал оружие Ерофею.
– Ну, давай. Иди уже.
Ерофей встал, пошел к аулу. Оглянулся, а Заки исчез. Вроде сидел на земле. И вдруг испарился без следа.
Одно название, аул. Пять кибиток всего в голой степи. Что за бай такой, непонятно.
Мутный тип этот Заки. Даром, что ворюга. По дороге выяснилось, зачем они на самом деле ехали.
Оказалось, Заки хищениями жил. Вор искусный, как уверял. А у бая браслеты есть, драгоценными камушками осыпанные. Огроменных деньжищ стоят. Вот и решил Заки украшении сии позаимствовать. И кинжал этот дорогущий тоже где-то стянул.
Ерофей сперва возмутился, хотел бросить обманщика. А потом остыл. Ладно, что поделать. Каждый хлебушек добывает, как умеет. И не таких грешников встречали, да и сам Ерофей не ангел.
– Орман бай не просто так браслеты получил, – пояснил вдобавок Заки. – Он их силой отобрал. У моего давнего приятеля. Я поклялся ему помочь. Вот теперь выполняю обещание.
Ох и ладно сказки плетет, пройдоха. Так и поверил ему Ерофей. На всякий случай показал бердыш, погладил ствол пищали. Предупредил:
– Ясно с тобой все. Гляди, попробуешь обмишулить, вмиг на куски порублю. Тебе с Серке еще против Кокжала идти, понял?
Заки состроил обиженную мину, до конца пути молчал. И только у аула разговорился.
В общем, шел Ерофей к огню, надеялся на лучшее. Хотя, по чести говоря, кабы стражники порешили, не сильно бы и огорчился. Невмоготу все вокруг, опротивел белый свет. Разве что, только со шкатулкой некрасиво получилось. Надо все-таки отвезти в Чач-град, ничего не поделаешь.
Стражники заметили его у самого костра. Девять человек, одному не управиться. Вскочили, насторожились. Собаки залаяли.
Один, в кольчуге, спросил:
– Кто таков? Чего здесь шляешься?
Ни привета, ни ответа. Невежа, в общем.
– Дорогу потерял, – оправдался Ерофей. – Оголодал, отощал. Накормите, люди добрые.
Стражники переглянулись.
– Иди дальше. Самим не хватает.
Московит подошел ближе. От костра веяло теплом.
– А где ближайший аул? Куда идти?
Тут другой, молодой да ранний, что ближе всех стоял, пнул гостя в зад.
– Сказано тебе, проваливай.
Тут уж ничего не поделать. Даром что ли, Бурным кличут. Пришлось наказать наглеца.
Верный бердыш в седле остался, на Каурке. Ладно, обойдемся кулачками.
Развернулся Ерофей.
Юнец как стоял с ухмылкой, так и полетел вверх тормашками.
От удара по скуле.
– Ты чего безобразничаешь? – закричали остальные караульные.
И бросились на пришельца.
Из-за ближайшей кибитки вынырнули три громадных пса, тоже ринулись в свалку.
Задача по отвлечению стражи выполнена от души. Можно и развлечься.
Тот, в кольчуге, навалился первым. И получил больше всего.
Ерофей сначала пнул пса. Потом схватил парня в кольчуге, придушил, развернул, прикрылся, как щитом.
Остальные насели, осыпая градом ударов.
Собаки норовили вцепиться в ногу.
Трудно пришлось.
Он сумел уложить трех стражников. Остальные встали полукругом. Собаки скулили в сторонке, зализывали помятые бока.
Тяжко дыша, Ерофей вытер кровь со лба, огляделся. Слишком жарко здесь стало. Пора и честь знать. Стыдно злоупотреблять гостеприимством.
Московит выпучил глаза. Указал в темноту, за спины охранников.
– Гляньте, что происходит!
Дозорные тоже дыхание выравнивали. Ни один не оглянулся. Самый высокий усмехнулся:
– Старый трюк. Придумал бы чего получше.
Разинули рты, завопили. Разом кинулись на возмутителя спокойствия.
Ерофей развернулся, побежал прочь. Споткнулся о мирно лежавшего юнца. Того, что первым уложил. И сам тоже упал.
Перекатился на спину, поднял руки, защищаясь от ударов.
И вдруг дико заржал конь. Где-то неподалеку.
– Эй! – закричал один из караульных. – Это же любимый конь Орман бая!
Перестали бить, обернулись.
Конь заржал снова, ближе. Выскочил из темноты, проскакал мимо костра. Прямо через дозорных. Двоих сбил с ног. За собой волок по земле грузное тело. Привязано арканом к хвосту.
– Это же Орман бай! Я узнал халат, – закричал высокий. – Освободите его!
Стражники загудели. Побежали. Кто за конем, кто в другую сторону. Видно, за своими скакунами. Даже собаки куда-то исчезли.
У костра остались лишь лежачие. Помятый Ерофей да другие беспамятные.
– Вставай, – Заки протянул руку, помог подняться. Из воздуха, что ли, соткался?
Северянин ощупал бока. Ушибы, синяки, на животе пара царапин. Пустяки.
Пошли подальше от аула.
Дозорные шумели вдалеке.
Ерофей ковылял к коням. Заки неслышно ступал рядом.
Когда спустились в овражек, остановились. В полумраке Ерофей разглядел чужого коня. Того самого, что тащил человека. Конь зацепился веревкой за корягу, стоял, крупно дрожа. Пронзительно ржал.
Ерофей наклонился к телу. Потрогал лицо, грудь. Дыханья нет, сердце молчит. Обернулся к спутнику.
– Что за шутки? Кто-то рассказывал красивую сказку о браслетах.
Крики караульных приближались.
– Вот они, браслеты, – в руке Заки звякнул металл. В тусклом свете луны блеснули драгоценные камешки. – А бай получил свое. На него поручение пришло.
– Какое поручение? А с конем-то что случилось, мчал, как бешеный… Нешто колдовство какое знаешь?
Заки пробурчал:
– Ага, знаю… Тебе бы перца в причинное место, тоже, небось, поскакал бы, не хуже того коня.
Это, получается, он коню перец сунул под хвост, чтобы скакал, как угорелый. Ох и ловок, шельма.
– Пойдем отсюда. Стражники идут, – сказал Заки.
Ладно. Снести жулику голову всегда успеется. Ерофей захромал к лошадкам.
Залез, кряхтя, на Сивку.
Оглянулся, Заки уже сидел на своем жеребчике. Спросил нетерпеливо:
– Ты можешь быстрее?
Поскакали куда подальше. В темноте выли собаки.
Чуть погодя, когда аул остался далеко позади, Ерофей остановил лошадей. Достал бердыш. Подъехал к коварному попутнику.
– Пошто загубил Ормана? Говорил, только браслеты нужны.
На восходе светлел горизонт. Утро.
Заки улыбнулся. Хищный нос похож на клюв ястреба.
– Браслеты – плата за мою работу. Я убивец, Ерофей. Воспитан сему ремеслу в горах Персии. Бая Ормана пожелал убить некий султан из другого жуза.
– За что?
Заки пожал плечами.
– Явно не за красивые глаза. Что-то не поделили между собой.
Ерофей подумал и опустил секиру.
– Слышал я о таких делишках. При дворе московского царя тоже есть мастера тайных дел. Чего сразу не сказал?
– Я и не собирался рассказывать. Конь бая выдал. Не в ту сторону понесся.
– А куда должен был?
– Я Ормана усыпил, к хвосту коня привязал. Таково пожелание заказчика было. Сунул коню стручок перца под хвост. Чтобы не останавливался, значит. А конь взял, да и к стражникам подался.
Ерофей убрал бердыш. Тронул Сивку.
– Кабы не этот конь, меня б на куски порубили.
– Да, конь хорош. Любимый был у покойного бая. А ты чего не убежал?
– Чего-чего… сказал отвлекать, я так и делал.
Усталые кони шагом ехали по степи.
На горизонте поднималось солнце, наступала жара. Угас прохладный ночной ветерок. Душно.
Утром, когда солнце уже поднялось над степью, Ерофей подъехал к аулу Абдикена. Ночью подремал в седле, отдохнул немного.
С Заки распрощался еще засветло.
– Найду я твоего Серке, ничего не поделаешь, – пообещал убивец. – Мне все равно где-то отсидеться надо. Весточку жду от Нияза, соратника моего, будь он неладен.
– А что так? – спросил Ерофей. – Почто товарища не уважаешь?
– Обходит он меня со всех сторон, – пояснил Заки. – А я страсть как не люблю, когда меня обгоняют. И в Чаче может вперед выйти.
– Плюнул бы на это, чего душу травить. Было бы из-за чего, а то ведь в деле вашем душегубном…
– Ох, не могу, Ерофей.
Они условились встретиться через день в ауле Абдикена, и разъехались. Ерофей за шкатулкой, Заки за Серке.
Ежели честно, Ерофей уж и не чаял увидеть Заки. Наобещал с три короба, а сам подастся по своим душегубным делам. Обгонять какого-то там соперника. Тоже можно понять человека. Чего животом рисковать ради чуждых интересов?
В общем, когда добрался до аула, проехал мимо, сразу за шкатулкой. Возвращаться к Абдикену желания не было.
Каурка устало взобралась на холм. Где-то здесь должна лежать сокровищница купца. Надо подобрать и ехать отсюда подальше.
Ерофей перерыл всю сопку, и ничего не нашел. Шкатулка исчезла. Вот ведь треклятье.
Солнце припекало. Посидел московит на земле, гадая, куда могла деться заветная коробочка. Решил позже еще раз осмотреться.
Забрался на Каурку, затрусил к аулу.
От кибиток тянуло дымом. А еще мясным бульоном, аж в животе заурчало. Собаки не обратили на путника внимания, поворчали для порядка.
У одной кибитки сидели трое стариков, чего-то жевали. Один знакомый. Тот самый, что баранью голову помогал резать. Кивнул, улыбнулся.
– Пусть Аллах осветит твой путь, Ереке! Серке сразу сказал, что ты вернешься помочь с Кокжалом. Спасибо тебе, да будет жизнь твоя полна счастья и веселья. Заходи к Абдикену, отведай угощения.
Интересно, что он скажет, когда приедет Серке и сообщит, что Ерофей отказался? Проклянет, что еще остается. К счастью, сам Ерофей уже будет далеко отсюда.
Смущенно улыбаясь, Ерофей слез с коня у кибитки. Зашел внутрь.
Самого Абдикена не было, где-то бегал поблизости по хозяйству. Но хозяйка узнала гостя, пригласила за стол. Налила в глиняную чашу ароматного бульона. В тарелку щедро нарезала куски мяса. Придвинула душистые лепешки.
Ерофей смотрел на еду, глотал слюну. Самое большое он рассчитывал на лепешку да кувшин воды. И поспать немного.
Старушка заметила колебания гостя. Удивилась:
– Чего сидишь, стесняешься? Ешь давай, мясо стынет.
Ерофей вздохнул.
– Не могу, хозяюшка. Мне бы просто хлеба и водицы испить.
– Это еще почему? Не смей отказываться. Заболел, что ли? Если не поешь, то сильно оскорбишь нас.
Московит опять вздохнул. Пробормотал: "Ну его к лешему". Принялся за еду. Хозяйка только успевала накладывать добавку.
Встал из-за стола сытый и отяжелевший. Старейшина аула так и не явился. Ерофей завалился спать, на кошме около входа.
Проснулся под вечер. Вышел наружу, осмотреться.
Солнце клонилось к горизонту. Блеяли бараны. Кто-то сердобольный успел расседлать Сивку и Каурку, дал корм.
Ерофей хотел прислониться к кибитке. Глянь, а там уже сидит мальчонка. Как там его, Жугермек, кажется. Из внучат Абдикена. Согнулся, пыхтит, возится с какой-то деревяшкой.
Присмотрелся гость и дышать не посмел. В руках сорванца утерянная шкатулка, оказывается. Нашлась-таки, негодница.
– Эй, малец, – сказал Ерофей. – Ну-ка, дай сюда эту вещицу.
Мальчишка копаться перестал. Поднял голову. Покачал. Еще и рукой жест сделал, явно неприличный.
– Не шали, малой, – Ерофей подошел ближе. – Отдай, кому говорю.
Жугермек вскочил. Отбежал в сторону. Язык показал. Завопил:
– Моя игрушка. Не отдам, – и побежал меж кибиток.
Вот ведь паршивец.
Ерофей, сопя, побежал следом.
Молокосос промчался среди юрт, чуть не сбил старуху с деревянным черпаком. Выбежал из аула, понесся к холмам. Московит еле поспевал следом. В боку немилосердно кололо.
Малец поглядывал на страдающего преследователя, кривлялся, корчил гримасы. Издевался. Была бы пищаль, пристрелил бы на месте мерзавца.
Наконец Жугермек шмыгнул в кусты. Скоро потемнеет, не потерялся бы.
– Стой, поганец, – простонал Ерофей. Что поделаешь, забежал туда же.
– А вот и не догонишь! – кричал мальчишка и крутился вокруг саксаула.
Ерофей притаился, обежал деревце с другой стороны и поймал наконец сорванца. Жугермек забился в руках, закричал:
– Отпусти, дурак! Я деду все расскажу.
Еще и укусить пытался вдобавок, поганец.
Северянин отобрал шкатулку, отодвинул мальчонку.
– Спасибо, что доставил, малец. А то я потерял было.
Волосы у мальчишки воинственно торчали вверх, сам он сверкал глазами.
– Ты хуже Шоны и Кокжала, – заявил Жугермек. – Вот вырасту, тогда отрублю тебе голову.
Ерофей усмехнулся.
А потом замер на месте.
Ибо в воздухе пролетело копье. Вонзилось мальчонке в спину, вышло окровавленным острием из тощей груди. Сбило с ног, опрокинуло наземь.
Малец забился в судорогах. Струя крови запачкала сапоги Ерофея.
Московит прижал злосчастную шкатулку к груди, не веря глазам.
Из кустов вылезли воины в пестрых одежах. Один, два, три… С десяток наберется.
– А, караванщик, – улыбнулся один. Длинные усы, голова лысая, блестит от пота, сзади тугая косичка болтается. – Как поживаешь? А мы тебя в гости заждались. Вот Кокжал обрадуется.
Жугермек всхлипнул и затих. Из раны натекла лужа крови.
– Это чей ребятенок? – спросил с косичкой. – Абикеновский? Придется теперь всех под корень вырезать. А мы хотели часть оставить, для невольничьего базара.
– А откуда они узнают? – возразил другой, рядом. Высокий, широкоплечий, глаза щелками, поверх красной рубахи кольчуга. – Караванщик молчать будет. Я ему сейчас язык отрежу.
Дальше Ерофей уже не слышал. Редко у него бывало такое, чтобы красная пелена взор застила. Пару раз в жизни, в бою. Он тогда себя не помнил.
Вот и сейчас накатило.
Рыча от ярости, московит бросился на ворогов. С голыми руками. Потому как все оружие в ауле осталось. Рвал и бил, кто только под руку попался. А потом получил по голове и окунулся во тьму.
Когда очнулся, все тело нестерпимо болело. Залит кровью, своей и чужой. Одежда порвана. Правый глаз заплыл, еле видит, пары зубов нет. Дышать тяжко, ребра сломаны. Нога порезана, кровь на штанине.
Крепко связан, только пальцами рук шевелил.
Огляделся. Жугермек лежал на том же месте. Рядом, у саксаула, валялись два бандита. Бездыханные.
Остальные столпились поодаль. Тот, с косичкой, обернулся. На лице ссадины. В руке шкатулка. Криво улыбнулся. Вот такой веселый человек попался.
– Да ты, караванщик, хуже бешеного пса. Еле одолели. Ты что, из-за мальчишки так разволновался? А что скажешь, когда весь аул раскромсаем?
Ерофей вновь зарычал.
Бандит покивал.
– Да, да, порубим на мелкие кусочки. И тебя заставим смотреть. Прямо сейчас. Эй, Жындыбас, положи его на коня.
Узкоглазый да здоровенный, тот, что грозил язык отнять, ухватил московита. Потащил за собой, поднял, бросил, как куль с мукой, поперек седла.
Поехали к аулу.
Кровь прилила к опущенной голове. Ерофей висел вниз головой, смотрел назад, больше некуда. Сквозь кусты видел Жугермека. Мальчонка лежал недвижимо, уставился в землю.
А потом пропал за густыми ветками.
Ерофей глядел на копыта коня, на сухую землю, старался не потерять сознание от боли.
По приглушенному людскому говору, собачьему лаю и дыму костров понял, что доехали до аула. Конь остановился. Ерофея стащили с седла, бросили наземь. Жындыбас поднял пленника, поставил на колени.
К пришельцам сбежался весь аул. Старики стояли молча, старухи что-то шептали, наверное, молитвы. Ребятишки выглядывали из-за взрослых. Женщин и вовсе куда-то попрятали. Впереди стоял Абдикен.
– Здравствуй, почтенный аксакал, – сказал тот, что с косичкой. – Рад видеть тебя в добром здравии.
– И тебе не хворать, Аламай.
– Кокжал очень сердится на тебя, Абдикен. Слух пошел, ты убийцу Шоны, вот этого урусута, приютил у себя. А ребята, посланные за ним в погоню, куда-то пропали.
Старик кивнул.
– Было такое. Этот человек, да опустит Аллах над ним свой покров, наш гость. Мы сидели с ним за одним дастарханом.
– А наши люди? – не унимался человек Кокжала.
Абдикен оглянулся на соплеменников. Рядом стоял Сасыкбай, с ненавистью смотрел на приезжих. Заметил взгляд Абдикена, сделал шаг вперед, сплюнул.
– Эй, Аламай! Видишь вон того ишака? Я на нем корм с базара вожу.
– Вижу, Саке, хорошо вижу. И что?
– А иди и поцелуй его в зад. Ты спрашиваешь, что сталось с вашими шакалами? Загляни в навозную кучу, мы туда их кинули.
Аламай удивился:
– Какой ты смелый, Саке! А что скажешь, если мы вам горла порежем, как баранам? Жындыбас, начни с урусута.
Ого, вроде обещали все до конца показать. Ну, да ладно. К Марфе и детишкам быстрее попаду, решил Ерофей.
Здоровяк пхнул его ногой, наклонил. Схватил за волосы, поднял голову. Поднес к горлу лезвие кинжала.
Эх, Рузи. Не получилось твою шкатулку до Чач-града довезти. Ты уж не обессудь.
Ерофей закрыл глаза, приготовился умирать.
– Погоди, не торопись, уважаемый, – вдруг крикнул знакомый голос. – Ты еще ишаку под хвост не заглянул.
Ерофей открыл глаза.
Жители аула расступились. Из-за их спин вышел Серке. В руке меч. Радостно улыбнулся, подмигнул Ерофею.
– Ух ты, да у вас защитник появился, – удивился Аламай.
– И не один, – густым басом ответили сбоку.
Глянь, а это Тауман. Тоже вышел из толпы. На две головы выше Жындыбаса будет, на плече палица.
Лезвие у горла дрогнуло.
– И про меня не забывайте, – крикнули с другой стороны.
Все повернули головы.
На арбе возле кибитки стоял Кармыс. В руке лук со стрелой. Задорно спросил:
– Как поживаешь, суровый северянин? Тебя, смотрю, нельзя без присмотра оставлять, вечно в истории вляпаешься.
Ерофей промолчал, только улыбнулся.
– Люди бесчестного Кокжала, – крикнул сзади молодой голос. – Сложите оружие и просите прощения. Может, тогда останетесь живы.
Как ни трудно было обернуться со связанными руками и сломанными ребрами, но Ерофей справился. Посмотрел вместе со всеми на безусого Атымтая, размахивающего копьем. А рядом с юношей молча скалился Беррен, в каждой руке по сабле.
– Это что такое происходит? – спросил Аламай. – Вы кто такие, тупоголовые?
– Аул Абдикена под нашей защитой, – ответил Серке. – И лучше вам…
– Да я тебе сейчас сердце вырву! – рявкнул Жындыбас.
Один из стариков рядом с Абдикеном откинул капюшон. Молодое лицо. Крючковатый нос. Усмешка. Это же Заки.
Вытянул руку. С маленьким арбалетом.
Болт со звоном ударил в доспехи на широкой груди бандита.
Жындыбас охнул, закачался. Глянул на пленника. Поднял руку с кинжалом, целя Ерофею в голову.
С той стороны, где стоял Кармыс, свистнула стрела, вошла в глаз бандита. Почти сразу другая, в щеку.
Здоровяк опустил руку, выронил кинжал. Повалился лицом вниз.
– Бей их! – закричал Серке. Бросился вперед, подняв меч.
И началась потеха.
Ерофей кубарем покатился в сторону, от греха подальше. Мимо в гущу схватки протопал Тауман, чуть не задел палицей.
Сзади вопили бойцы. Старики вокруг криками подбадривали защитников.
Московит лежал на боку, пытался встать. Морщился от боли.
Прямо перед ним упала голова одного из бандитов. Перевернулась, брызгая кровью, покатилась дальше. Торчащая шейная кость цеплялась за землю.
Какое приятное зрелище. Надо надеяться, это тот, кто убил Жугермека.
Ерофея схватили за руки, помогли встать.
– Ох и помяли же тебя, Ереке, – это, оказывается, Сасыкбай подоспел. И еще пара стариков. – Ну ничего, главное жив остался. Как говорится, кто откусывает слишком большой ломоть, может подавиться. Я уж думал, все, сейчас этот верзила тебя зарежет, как ягненка.
– Лучше бы зарезал, – ответил Ерофей. – Не уберег я мальчонку, Саке. Как теперь Абдикену в глаза посмотрю?
И повалился заново кулем на землю. Ноги не держали.
А лучше и вовсе земля поглотила бы. Все одно, лишь бы пред старейшиной и его женой не являться.
Когда принесли тело мальчика, почти стемнело. А с Абдикеном и вправду трудно было встречаться взглядом. Но старик ничего, сдюжил. Помолчал, сказал только:
– На все воля Аллаха, – а на смуглом виске жилка бьется, быстро-быстро, в свете факела хорошо видно.
И пошел вглубь кибиток, дела местные решать.
А вот старуха горюшко нисколько не сдерживала. Платок белый с головы сорвала, заголосила отчаянно. Другие бабки подхватили плач.
Ерофей стоял неподвижно, в руках шкатулка. Серке тронул его за плечо:
– Ты не виноват, Ереке. Не кручинься так. Когда умрем, то все до одного познаем, что мы не знаем ничего.
– Ничего, переживу, – ответил Ерофей и спросил. – Ты как умудрился всех собрать? Ведь не желали они?
Серке усмехнулся:
– Я умею уговаривать. Главное, предложить человеку то, чего он хочет. Тауман хотел побольше еды, а стрелку побольше голов скота. Они быстро передумали.
– Вовремя ты их привел, – заметил Ерофей и поглядел на рыдающую бабку.
Заки сказал:
– Иди, Ерофей, на пленном отыграйся. Может, полегчает.
И впрямь, куда угодно податься, лишь бы не слышать протяжных воплей старух. Развернулся Ерофей, пошел к кибиткам на другом краю аула.
Здесь криков тоже, впрочем, хватало. Тауман под руководством Кармыса вел дознание взятого в полон головореза. Лишь один уцелел.
Исполин склонился над раненым налетчиком, сжал горло ручищей.
– Ну же, Битбай, – уговаривал Кармыс. – Не заставляй трепетать мое нежное сердце видом своих страданий. Ты же вроде смышленый малый. Скажи, где ваше логово?
Упрямый тать хрипел и царапал землю связанными руками. Говорить не желал, мотал головой. Морщинистое лицо в крови, из бороды вырван клок черных волос.
Кармыс вздохнул.
– Видит небо, я старался изо всех сил. Но ты не понимаешь доброго слова, Битбай. Давай, Тауман, сделай ему больно. А то время теряем, ужин стынет.
Услышав про еду, гигант заторопился. Дал оплеуху, другую.
– Еще больнее, – попросил человек за спиной. Ерофей оглянулся. Рядом стоял Сасыкбай, в руке топор. – Или дай мне, он у меня живо закудахтает.
Исполин отодвинулся. Сказал:
– Я смотрю, без меня обойдетесь. Пойду перекушу немного, – и, переваливаясь, пошел к кибитке Абдикена.
– Эй, мерзейший из тварей, – позвал Сасыкбай, подходя к пленнику. – Слышишь, женщины кричат? Знаешь, почему?
Разбойник покачал головой. А потом закричал.
Потому что старик с возгласом: "Вот почему!" всадил топор ему в плечо. Вытащил, снова замахнулся. Брызнула кровь. Разбойник завопил на весь аул, в ответ залаяли собаки.
Кармыс подскочил к аксакалу, удержал руку. Покачал головой, заметил:
– Я же предупреждал, Битбай.
Сасыкбай, тяжело дыша, проревел:
– Голову сниму, сатанинское отродье! – и замахнулся заново.
Стрелок оттащил его в сторону.
– Я скажу, я все скажу, – закричал Битбай, прекратив вопить. – Наша стоянка у речки Сарысу, где раньше аул Айбас бая стоял.
– Сколько у вас человек?
Раненый пробормотал сквозь зубы:
– Около двадцати осталось.
Кармыс подошел, схватил пленника за ворот, приподнял.
– Точно? Почему так мало?
– После смерти Шоны большая часть ушла на юг. Осталось мало. Не бейте меня, пожалуйста.
Кармыс отпустил татя.
– Хорошо. Я тебе верю, – и спросил у Сасыкбая. – Нам бы водички и трав?
– Для него, что ли? – спросил старик. – Может, ему еще ноги помыть? Он нам больше не нужен. От ворона сокол не родится.
И швырнул в татя топор. Орудие пролетело мимо стрелка, и воткнулось Битбаю лезвием прямо в лоб. Пленник откинулся назад с расколотой головой.
– Ого, – удивился Кармыс. – Научи так кидать, аксакал. У вас все такие умельцы?
Сасыкбай пригладил взъерошенные волосы. Ругнулся, пошел обратно в аул.
– Жаль, Битбай не успел все рассказать, – вздохнул Кармыс. – Надеюсь, собаки его не обглодают, пока ужинаем.
И пошел, насвистывая, вслед за стариком. Ерофей постоял чуток, и побрел за ними.
Ужинали в другой кибитке, рядом с абдикеновской. Тускло горели светильники с бараньим жиром.
Собрались все семеро заступников.
Перед Тауманом уже лежала груда обглоданных бараньих костей. Остальные угощались потихоньку.
Ерофею кусок в горло не лез. Отведал телятинки немного, похрустел луковицей. И пил кумыс задумчиво.
Рядом сидел Атымтай, кидал в рот куски мяса.
– Двадцать человек? – переспросил Серке у Кармыса. – Прекрасное известие. Всего делов-то. Завтра съездим и передавим, как крыс.
– Да прям сейчас поехали, – предложил Тауман с набитым ртом. Откинулся назад, на кошму, закрыл глаза, захрапел.
– Ух ты, какая! – прошептал вдруг Атымтай.
На одну из девушек, из тех, что блюда подавали, оказывается, засмотрелся. Все они укрыли волосы и лица платками, только глаза видны. Чего он там разглядеть умудрился? Разве что цвет косынки, ярко-красный, привлек внимание.
Юноша коснулся руки девушки, она как раз взяла пустую пиалу, прошептал:
– Тебя как зовут, красавица?
Незнакомка отдернула руку, уронила пиалу. Опустила голову, выскользнула из кибитки.
– Атымтай, – напомнил Серке. – Тебя вроде в другом ауле невеста дожидается?
Юноша потупил взгляд. А Кармыс заметил:
– Малец, а ты уверен, что под платком не старушка какая-нибудь? Видишь, как она распереживалась?
После трапезы в кибитку вошел Абдикен. Сообщил:
– Мы позаботились о ваших конях. Отдыхайте здесь, сейчас приготовят постель.
Приятели вышли из кибитки, подышать свежим воздухом. Только Тауман горой лежал на прежнем месте. Серке держал факел, освещал дорогу.
Женщины, среди них незнакомка в красном платке, прошли мимо с кошмами в руках. Атымтай очутился рядом, поскользнулся, схватился за девушку. И как бы нечаянно сорвал платок.
А там обнаружилась седовласая бабка с морщинистым лицом. Сердито выхватила косынку, проворчала:
– Осторожнее, косорукий, – и прошла в кибитку.
Парнишка засмущался, ушел в темноту.
– Я тебя предупреждал, – засмеялся Кармыс.
Ерофей добрался до постели и сразу уснул.
Выехали поутру, солнце еще не встало.
Кони отдохнули. Ерофей сидел на Каурке. Сасыкбай поехал с ними, указывал дорогу.
Рядом ехали Кармыс и Заки.
– Надеюсь, Абдикен не передумает из-за того, что с бандитами быстро управились, – сказал лучник.
– Ты насчет табуна в пятьдесят голов? Уговор есть уговор, – ответил Ерофей. – Мне Абдикен честным показался.
– Хорошо бы. Сейчас многие обещают, а потом пропадают. Как хотите, но если он и впрямь подарит табун, я завяжу с разъездами, – сказал лучник. – Поеду в родной аул, осяду там. А ты куда подашься, северянин?
– У меня дела в Чач-граде.
Заки поднял голову.
– И у меня есть.
– Может, вместе поедем?
Душегуб подумал, затем покачал головой.
– Нет. Лучше тебе не ездить со мной. Опасно. Да и под ногами путаться будешь.
Ерофей пожал плечами.
Когда солнце поднялось над горизонтом, добрались до Сарысу. По берегам речки тянулись густые заросли и низкорослые деревья. Потихоньку двинулись вдоль русла.
К полудню остановились у брода.
– Вон за теми холмами стоял аул Айбаса, – показал Сасыкбай.
Серке кивнул.
– Понятно, – и приказал. – Готовьтесь. Немного отдохнем и пойдем на Кокжала.
А сам вынул меч из ножен.
Ерофей зарядил пищаль и пересел на Сивку. Тауман помахал палицей, засунул в рот кусок вяленой баранины. Беррен вытащил сабли. Атымтай взял копье. Кармыс натянул тетиву лука и чуть позвенел, как струной гуслей.
Заки поехал дальше. Обернулся, пояснил:
– Я со спины привык нападать. Как начнется потеха, присоединюсь.
Сасыкбай достал топор.
– Старик, может, в стороне постоишь? – спросил Кармыс. – Твое время прошло.
– Когда голову Кокжалу снесу, тогда отойду в сторонку, – ответил дед, и добавил, по обыкновению. – Хороши дела завершенные.
Пересекли речку. Направили коней по тропке на вершины холмов.
За холмами открылась небольшая долина. В долине, в тени деревьев, у ручейка, виднелись люди в разноцветных одежах. И впрямь немного, чуть больше десятка. Рядом костерок, кибитка, кони пасутся.
– Это они, – сказал Серке.
И пришпорил Журдеку.
Отряд помчался к татям. Копыта коней подняли тучу пыли.
Их заметили, да поздно. Закричали, побежали за оружием.
На полном скаку маленькая рать ворвалась в лагерь.
Ерофей осадил лошадь, навел пищаль.
В спину ближайшему татю.
Тот успел обнажить саблю, бежал навстречу.
Ерофей выстрелил.
Грабителя отшвырнуло назад.
Рядом промчался Тауман, врубился конем сразу в троих противников.
Махнул палицей.
Ударил одного, второго.
Черепа татей треснули.
Кровь и мозги полетели во все стороны.
Сбоку подскочил еще один, пробовал ткнуть великана копьем.
Не вышло.
Свистнула стрела. Вонзилась злодею в горло. Он заклокотал, брызгая кровью изо рта. Упал.
Ерофей тем временем закинул пищаль в седельную суму. Выхватил бердыш, взялся покрепче.
Погнал Сивку вперед. Туда, где Серке верхом на коне сражался с двумя пешими бандитами.
Ерофей налетел на одного, опрокинул.
Нагнулся, вогнал секиру в спину лежащему.
Обернулся.
Серке выбил саблю у противника, рубанул мечом по шее.
Глянул на московита. Крикнул:
– Где треклятый Кокжал?
И впрямь, куда подевался? Ерофей огляделся. Лиходеев перебили, как котят. Атымтай гонялся за последними, пронзал копьем. Раненые лежали на земле, стонали. Сасыкбай раскалывал им головы топором.
Нет старшого татя. Как сквозь землю…
И тут Заки, откуда-то издалека, закричал:
– Берегись!
Ерофей глянул на вершину холма. Что за диво дивное?
Из-за сопок показались еще люди. Много, весь холм усеяли. На боку сабли, в знакомых пестрых одежах. Благо, что пехом идут, коней где-то оставили. А передом шагал давнишний детина с толстой шеей, платок белел на голове. Вот он где Кокжал, оказывается.