Во второй половине V в. до н. э. торговое и политическое соперничество, издавна существовавшее между Афинами и городами Пелопоннесского союза, привело к так называемой Пелопоннесской войне, в которую постепенно оказалась втянута большая часть греческих государств как на Балканах, так и на Западе, в Италии и Сицилии. Тяжелая затянувшаяся на долгие годы война способствовала обострению социальной и политической борьбы внутри греческих городов. В Афинах это проявилось с особой силой во время подготовки похода в Сицилию.
Летом 415 г. до н. э. [1] большая афинская экспедиция (136 военных кораблей, 5100 гоплитов,[2] 1300 легковооруженных воинов и 30 всадников) готовилась отплыть в Сицилию. Идея этого похода вынашивалась уже давно. Не добившись решающих успехов в первый период Пелопоннесской войны, афиняне стремились теперь к захвату обширных территорий на Западе с тем, чтобы с новыми силами повести наступление на Спарту и Пелопоннесский союз. Инициатором похода и душой всех приготовлений был видный политический деятель и полководец Алкивиад, пользовавшийся тог да большим влиянием среди афинских граждан. Выступив с предложением послать войска в Сицилию, он, по словам Плутарха, "быстро воодушевил и увлек молодых, старики рассказывали им о чудесах и диковинках, которые они увидит в походе, и повсюду в палестрах и на полукружных скамьях во множестве собирались люди, чертили на песке карту острова, обозначали местоположение Ливии и Карфагена" (Плутарх. Биография Алкивиада, 17, 4). Сам Алкивиад и еще два стратега — Никий и Ламах — были назначены командующими подготовляемой экспедицией, причем им были предоставлены неограниченные полномочия для ведения войны в Сицилии. Был найден и удобный повод для отправки экспедиции: еще в 416 г. к Афинам обратились за помощью жители маленького сицилийского городка Эгесты, терпевшие от притеснений сиракузян. Эгестяне давно уже были связаны с Афинами союзным договором, и, казалось, ничто не могло быть более естественным, чем стремление афинян протянуть руку помощи своим союзникам. Однако это был только предлог: "истиннейшим побуждением афинян, — писал Фукидид, — было стремление подчинить своей власти весь остров" (Фукидид, VI, 6, 1). За лицемерными фразами о помощи более слабым государствам скрывались далеко идущие планы агрессивной афинской демократии, стремившейся к захвату новых земель и к установлению политического и экономического господства Афин в Средиземноморье.
Экспедиция была уже почти готова, как вдруг в Афинах произошло событие, которое роковым образом повлияло на судьбу всего предприятия. В одну из ночей у большинства афинских герм — каменных столбов с изображением бога Гермеса — были повреждены лица. Кто-то надругался над этими священными статуями, которые стояли в большом количестве по всему городу — в храмах, на площадях, на перекрестках дорог и перед отдельными домами. Гермес считался покровителем путников, купцов и торговли, и культ его был одним из самых популярных в демократических Афинах. Естественно, что надругательство над гермами сильно встревожило массы суеверного народа в Афинах. "Происшествие это, — замечает Фукидид, — считалось тем более важным, что в нем усматривали предзнаменование относительно похода и вместе с тем заговор, направленный к государственному перевороту и к ниспровержению демократии" (Фукидид, VI, 27, 3). Началось судебное расследование, и были обещаны награды всем, кто сможет назвать имена виновных. Последовавшие затем доносы ничего не дали для выяснения странного происшествия с гермами, зато открылся ряд других преступлений против религии, в которых оказалось замешанным также и имя Алкивиада. В частности, были сделаны заявления о том, что в домах некоторых граждан справляются пародии на элевсинские мистерии. В числе виновных в этом преступлении назван был и Алкивиад. Немедленно этим обстоятельством воспользовались политические противники Алкивиада, а их у него было более чем достаточно: демократические лидеры не могли простить ему остракизма вождя радикальной демократии Гипербола (по-видимому, в 416 г., непосредственно перед началом подготовки Сицилийской экспедиции); возрождавшаяся олигархия, в свою очередь, тяготилась исключительным влиянием Алкивиада среди афинского народа. Из-за происков недругов Алкивиада дело стало принимать серьезный характер. Алкивиад потребовал немедленного суда, стремясь реабилитировать себя еще до того, как флот отправится в поход. При этом он рассчитывал на сочувствие и поддержку преданного ему войска. Однако по той же причине враги Алкивиада стремились затянуть процесс и не допустить судебного разбирательства до тех пор, пока армия и флот не покинут Афины. Им удалось склонить на свою сторону народное собрание; было принято решение, чтобы Алкивиад отправился в Сицилию, а перед судом предстал бы по окончании похода, после своего возвращения в Афины. Ничего не добившись, Алкивиад летом 415 г. отплыл вместе с флотом в Сицилию.
Отъезд Алкивиада развязал руки его врагам. Расследование по делу о гермах и о мистериях пошло более быстрыми темпами. Донос следовал за доносом, многие были арестованы и заключены в тюрьму, повсюду гражданам мерещились заговоры, направленные на ниспровержение демократии и на установление олигархии или тирании. Всеобщая паника, искусно подогреваемая определенными кругами, все увеличивалась, тем более, что истинных виновников происшествия с гермами так и не удавалось обнаружить. И вот в этот момент один из заключенных, юноша из знатного афинского рода по имени Андокид, заручившись предварительно обещанием амнистии, выступил с заявлением, в котором всю вину в деле с гермами возложил на членов одного из тайных олигархических обществ (гетерий), к которому и сам он принадлежал. Трудно судить, насколько все его показания были правдивы, но в целом, по-видимому, они соответствовали действительности. Руководители демократии во всяком случае с готовностью воспользовались этим доносом, найдя в нем выход из создавшегося положения. Немедленно были произведены дополнительные аресты. Лица, на которых показал Андокид, были преданы суду и приговорены к смертной казни, а имущество их было конфисковано и продано с торгов. Сам Андокид и прочие арестованные по делу о гермах были освобождены.
Последствия Андокидова доноса не замедлили сказаться. Раз было установлено, что бесчинство над гермами — дело рук знатной молодежи, принадлежащей к олигархическим клубам, причастность Алкивиада к преступлениям, связанным с профанацией мистерий, стала казаться все более и более вероятной. Он также принадлежал к знатному роду, его связи с золотой афинской молодежью были общеизвестны, а его широкий и подчас скандальный образ жизни не раз уже вызывал нарекания со стороны суровых ревнителей строгой старины. Дело против Алкивиада было возбуждено с новой силой. Вскоре в Сицилию был послан специальный государственный корабль "Саламиния" с приказом Алкивиаду явиться на суд в Афины. Алкивиад подчинился, но по дороге на родину, в италийском городе Фуриях, скрылся от своих провожатых и бежал в Пелопоннес. Несомненно, он понимал, что в Афинах, лишенный поддержки преданного ему войска, он легко станет жертвой политических интриг своих противников, и потому предпочел добровольное изгнание сомнительному исходу борьбы на родине. Тем самым он как бы подтвердил основательность предъявленных ему обвинений. Афинское народное собрание заочно приговорило его к смертной казни с конфискацией всего имущества.
Трудно сказать, в какой степени предъявленные Алкивиаду обвинения соответствовали действительности. Зная образ жизни и поведение Алкивиада, мы не удивились бы, если бы эти обвинения оказались правдой. Одно несомненно: отзыв Алкивиада из Сицилии и бегство его в Пелопоннес причинили афинянам неисчислимые беды. Он был душою затеянного похода; с его отъездом дела афинян в Сицилии, и без того не блестящие, пошли еще хуже. Вялость и нерешительность Никия, который фактически остался главнокомандующим после отъезда Алкивиада, во многом способствовали поражению афинян в Сицилии. Сам Алкивиад, укрывшись в Спарте, в дальнейшем стал на путь прямой измены своему отечеству. Вместе с послами коринфян и сиракузян он настойчиво побуждал спартанское правительство к новому выступлению против Афин. Он же посоветовал спартанцам захватить и укрепить Декелею, небольшое местечко в Аттике, в 20 км к северу от Афин. Опираясь на Декелею, спартанские войска стали систематически разорять сельскую территорию Афин; постепенно они сжали Афины в кольцо голодной блокады и в конце концов заставили сдаться.
Разумеется, при анализе причин поражения Афин в Пелопоннесской войне нельзя все сводить только к измене Алкивиада. Ни измена Алкивиада, ни даже провал Сицилийской экспедиции и потеря Декелей еще не были непосредственными причинами поражения Афин. Но, с другой стороны, нельзя отрицать и тесную связь всех этих событий с исходом Пелопоннесской войны. Вот почему каждый раз, когда ученые, древние или новые, анализируют ход крупнейшей общегреческой войны, их внимание невольно приковывает к себе маленькое, но зловещее событие, вошедшее в историю под названием процесса гермокопидов (разрушителей герм). Особая значимость этого процесса для судеб общегреческой истории, с одной стороны, и скудость сведений о нем, содержащихся у древних историков, с другой, делают тем более ценными сообщения, которые имеются в речах Андокида — современника, очевидца и непосредственного участника этого события.
Важно отметить при этом, что произведения Андокида служат чуть ли не единственным источником для изучения процесса гермокопидов. Прочие свидетельства древних авторов (включая и Фукидида) в лучшем случае могут рассматриваться лишь как дополнительный материал. Что же касается надписей, содержащих списки имущества, конфискованного у "святотатцев", то они могут быть истолкованы надлежащим образом только при условии сопоставления их с сообщениями Андокида.
Жизнь Андокида, полная неожиданных перемен, изобиловала бурными взлетами и не менее опасными падениями. Это настоящий роман, начало и конец которого, к сожалению, не сохранились. В сущности, нам известна лишь часть, правда наиболее важная, жизни этого человека — с 415 по 391 г. Как жил он до этого и что сталось с ним после, мы не знаем, и предположения, высказанные на этот счет различными исследователями, остаются всего лишь догадками, более или менее вероятными.
