Aркадий Натанович Стругацкий родился 28 августа 1925 года в городе Батуми, затем жил в Ленинграде. Отец — искусствовед, мать — учительница. С началом Великой Отечественной Войны работал на строительстве укреплений, затем — в гранатной мастерской. В конце января 1942 года вместе с отцом эвакуировался из блокадного Ленинграда. Чудом выжил — единственный из всего вагона. В Вологде похоронил отца. Оказался в городе Чкалове (ныне — Оренбург). В городе Ташле Оренбургской области работал на молокоприемном пункте, там же был призван в армию. Учился в Актюбинском артучилище. Весной 1943 года, перед самым выпуском, был откомандирован в Москву, в Военный институт иностранных языков. Окончил его в 1949 году по специальности — переводчик с английского и японского языков. Был на преподавательской работе в Канской школе военных переводчиков, служил дивизионным переводчиком на Дальнем Востоке. Демобилизовался в 1955 году. Работал в «Реферативном журнале», затем редактором в Детгизе и Гослитиздате.
Жизнь Аркадия Натановича Стругацкого оборвалась 12 октября 1991 года.
Борис Натанович Стругацкий родился 15 апреля 1933 г. в Ленинграде, туда же вернулся после эвакуации, окончил математико-механический факультет ЛГУ с дипломом астронома, работал в Пулковской обсерватории; с 1960 года — профессиональный писатель. Член Союза Писателей. Печатался, в основном, в соавторстве с братом (известен также переводами американской НФ — в соавторстве с братом, под псевдонимами С. Победин и С. Витин). Лауреат Государственной премии РСФСР (1986 — за сценарий фильма «Письма мертвого человека», вместе с В. Рыбаковым и режиссёром К. Лопушанским). Бессменный руководитель семинара молодых фантастов при Санкт-Петербургской писательской организации. Жил и работал в Санкт-Петербурге.
Борис Натанович Стругацкий умер 19 ноября 2012.
Братья Стругацкие построили коммунизм. Свой коммунизм, совершенно, как оказалось, не похожий на тот, что строили в Советском Союзе. Основой его стали люди будущего, практически такие же, как и мы, только немного лучше. Воспитаны не так… Высокая Теория Воспитания позволяет готовить честных и сильных, искренне мечтающих об интересной работе и отдающих себя этой работе от всей души… Это реальные люди, не штампы из лозунгов — среди них встречается и предательство, и авантюризм, и психологические срывы и многое другое, да все, что есть у нас, встречается и там. Практически во всех книгах цикла авторы пишут не о «приключениях тела», а о «приключениях духа», по их же определению. Даже в таких явных боевиках, как «Обитаемый остров». Наверно, именно это — описание приключений человеческой души — и делает книги Стругацких читаемыми неоднократно. Каждый раз, перечитывая, находишь какую-то черточку характера какого-то героя, ранее незамеченную. Книги эти — живут, живут сложной, неоднозначной и увлекательной жизнью.
Мы никогда не будем жить в мире, который придумали Стругацкие. Но мы можем мечтать о нем и этот мир, впуская в себя наши души, хоть немножечко, но изменит их. Изменит к лучшему…
Цикл описывает стремительное развитие науки Земли и постепенную перестройку характеров землян.
Секретарь поднял на Быкова единственный глаз:
— Из Средней Азии? — Да.
— Документы…
Он требовательно протянул через стол темную, похожую на клешню руку с непомерно длинным указательным пальцем; трех пальцев и половины ладони у секретаря не было. Быков вложил в эту руку командировочное предписание и удостоверение. Неторопливо развернув предписание, секретарь прочел:
«Инженер-механик гобийской советско-китайской экспедиционной базы Быков Алексей Петрович направляется Министерством геологии для переговоров о дальнейшем прохождении службы. Основание — запрос ГКМПС от…»
Затем он мельком проглядел удостоверение, вернул его и указал на дверь, обитую черной клеенкой:
— Пройдите. Товарищ Краюхин вас ждет. Быков спросил:
— Предписание останется у вас?
— Предписание останется у меня.
В креслах вдоль стен приемной сидело несколько человек, ожидающих, по-видимому, своей очереди или вызова. Никто из них не обратил на Алексея Петровича никакого внимания. Это показалось ему странным — о нравах в приемных столичных учреждений он слыхал совсем другое. Но и одноглазый секретарь, и покладистые посетители мгновенно вылетели у него из головы, когда он перешагнул через порог кабинета.
В просторном и сумрачном кабинете окна были закрыты бамбуковыми шторами. Тускло отсвечивали голые пластмассовые стены. Пол был покрыт мягким красным ковром. Быков огляделся, ища глазами хозяина кабинета, и возле широкого и пустынного письменного стола увидел две лысины. Одна лысина, бледная, даже какая-то сероватая, неподвижно возвышалась над спинкой кресла для посетителей. Другая, светло-шафрановая, наклонилась над папками по другую сторону стола и раскачивалась, словно ее обладатель недоверчиво обнюхивал лежащие перед ним кальки и голубые светокопии чертежей.
Затем Быков увидел третью лысину: она принадлежала безобразно толстой фигуре в сером комбинезоне, развалившейся на ковре, неуклюже уткнувшись серой плешивой головой в угол между стеной и сейфом. От шеи под стол тянулась круглая веревка…
В конце концов, у каждого начальника свои привычки, но не зашел ли этот слишком далеко? Быков неловко переступил с ноги на ногу, снова подергал «молнию» куртки и тревожно оглянулся на дверь. В этот миг шафрановая лысина исчезла. Послышалось сопение, и глухой, простуженный голос удовлетворенно произнес: «Великолепно держит! Великолепно!» И над столом медленно выросла громоздкая сутулая фигура в рабочем нейлоновом комбинезоне.
Человек этот был огромного роста, чрезвычайно широк в плечах и, вероятно, очень тяжел. Лицо его, обтянутое бурой изрытой кожей, казалось маской, тонкогубый рот сжат в прямую линию, а из-под мощного выпуклого лба холодно и внимательно уставились на Быкова круглые, без ресниц глаза.
