Из-под пера Анатолия Черноусова вышли четыре книги: малой прозы — повестей и рассказов, которые не остались не замеченными литературной прессой страны.
Наиболее заметной чертой творческого почерка Анатолия Черноусова я назвал бы его убедительность. Способность достоверно воспроизвести художественными средствами жизненные ситуации и характеры в их многочисленных связях и столкновениях, вывести к читателю людей, оживленных памятью, воображением и художественным домыслом, и есть писательский талант. Этим счастливым даром Анатолий Черноусов обладает в той самостоятельной степени, которая дает ему право на встречу с многотысячной читательской аудиторией, и встреча эта вызывает интерес потому, что молодому писателю есть что сказать.
Раскрыв страницы повести «Глеб Устинович», нетрудно догадаться, что она автобиографична. Она ведется от первого лица и насыщена обилием деталей жизни в техникуме, преподавательских проблем, яркими и живыми образами преподавателей и студентов, целой цепью примет, обозначающих не только мир, замкнутый в стенах аудиторий, но и характеризующих время в целом. Ее трудно, да и нет смысла пересказывать. Я убежден, что читатель, прочитав эту повесть, скажет: «Наверное, Анатолий Черноусов был преподавателем». Да, Анатолий Черноусов был преподавателем. Но до этого он был слесарем-сборщиком, инженером-конструктором на заводе. Был и студентом Омского политехнического института. Много ездил по стране. Так складывал он сам свою писательскую судьбу. Не только художническим талантом, но и настойчивым трудолюбием. И по целому ряду рассказов его и повестей мы увидим, что в центре раздумий и поисков автора стоят молодые люди той поры, когда надо избирать свой жизненный путь, сообразуясь с возможностями своей натуры и высокими целями жизни. У Анатолия Черноусова судьбы многих героев соизмеряются с его собственной судьбой, так же, как он соизмеряет свою судьбу с их судьбами. Легких судеб не бывает, а если они есть, то это не судьбы, а загубленные жизни. Преодоление — вот слово и понятие, которым определяются поступки любимых героев произведений Анатолия Черноусова. И мы увидим это «преодоление» и в характере Глеба Устиновича, и в характере студента Мурашкина, и в образе Смолки, и в принципах жизни инженера Забродина, практиканта Скворцова.
Я всегда относил к составной части понятия «талант» способность человека реализовать в жизни, на практике те природные возможности, которые в нем заложены, будь это художественное, инженерное, летчицкое или любое другое призвание и дарование. Ушло в сказку, да и всегда было в сказках «приношение судьбы на блюдечке с голубой каемочкой». Приложи труд к своему таланту — и сложится судьба.
Мне интересно творчество Анатолия Черноусова не только по литературной сути, но и по гражданской его биографии. Вряд ли в истории литературы мы найдем даже очень талантливых писателей, у которых сразу все и на всю жизнь складывалось бы благополучно. Скорее наоборот. И Анатолий Черноусов принадлежит к тем молодым писателям, которые готовы не только к творческим победам, но и к творческим поражениям и неудачам.
Среди написанного Анатолием Черноусовым не все равноценно. Но за лучшими его вещами — и повестями и рассказами — виден характер самого писателя — устремленный в труд, в поиски, видна личность наблюдательная, с тонким чувствованием мира психологических отношений людей, с точным художническим глазом.
Этот взгляд его — умный и внимательный, в нем сокрыта жажда добра и вера в его победу, и книги Анатолия Черноусова помогают творить эту победу.
Творчество Анатолия Черноусова примечательно еще и тем, что оно несет в себе дух молодости. Молодежь — главные герои его повестей и рассказов. Но дух молодости проявляется и в другом — в свежести восприятия жизни, в прочности эмоциональной памяти. Прочтите страницы, обращенные в детство Глеба Устиновича, и вы почувствуете не только мир, окружавший маленького Глеба, но и под воздействием достоверности этого мира вернетесь памятью и сердцем ко временам собственных далеких школьных и уличных радостей и огорчений.
Анатолий Черноусов обретает сейчас своего читателя. И чем больше будет у него читателей, тем большая ответственность будет возлагаться на его талант. Я убежден, что, если ту меру требовательности к себе, по которой Анатолий Черноусов строил свою гражданскую судьбу, он возведет в степень обязательного творческого принципа, его писательское слово станет еще более нужным читателю, еще более ценным и долговечным.
Владимир ТУРКИН
В аудитории, где молодой преподаватель Глеб Устинович Аршинцев принимал экзамен по автоматике, остался один Шибанов. Он пытался что-то вычертить на листе бумаги, зачеркивал, нещадно тер резинкой свой чертеж; сидел некоторое время, морща лоб и потирая висок. Потом снова брался за карандаш; на распаренном лице горел румянец, нарядная белая рубашка местами потемнела от пота.
Глеб не торопил Шибанова, видел, что парень работает, понимал, что для него этот экзамен больше, чем экзамен...
«Трудись, трудись, — мысленно одобрял Глеб. — Сегодня и зашел-то последним, значит, с утра еще зубрил... А раньше всегда заскакивал первым, везде хотел быть первым, во всем!..
Помнишь, как я пришел к вам в группу в начале учебного года?.. Читал вступительную лекцию и упомянул вибрационные бункеры; коротко пояснил, что это такое. А ты спросил, причем не подняв руки, не вставая, громко:
— А вы их видели, эти бункеры? Может, только в учебниках пишут, а на самом деле...
Сначала я немного: растерялся: что делать? Я в жизни не видел ни одного вибрационного бункера... Однако в следующую же минуту на ум пришла спасительная мысль.
— А вы знаете, что Африки не существует? — спросил я.
— Как это не существует?
— Да вот так. Ведь ваш учитель географии не видел Африку, он прочитал о ней в учебнике...
Группа поняла, в группе заулыбались, ты же гнул свое:
— Пишут: автоматизация, автоматизация, а на заводе никакой автоматизации...
— А у вас большой заводской стаж? — снова спросил я.
И опять рассмеялись почти все студенты[1], никакого стажа у тебя, разумеется, не было, в свои восемнадцать лет ты побывал ну разве что на местном заводике, да и то, наверное, со школьной экскурсией...
Ты, видимо, был уязвлен: все кругом улыбались, улыбалась и твоя соседка по столу Олечка Астанина.
— А у вас? — запустил ты шпильку. — У вас-то большой заводской стаж? Теперь и я почувствовал, что «завожусь» — чем мне было похвастать? Тремя годами конструкторской работы? Тем, что успел повидать во время институтских практик?
— Если вас, — сказал я раздраженно и потому не совсем ловко, — интересует мой личный опыт, я могу дать вам аудиенцию в свободное от занятий время.
Ты демонстративно хмыкнул, я продолжал урок, но настроение у меня испортилось. «В самом деле, — думал я, — имею ли я право преподавать? Я, видевший так мало!
Другое дело, если бы я при случае мог вспомнить: «Когда я работал на «Уралмаше»...» Или сказать: «Вот на Горьковском автозаводе, помню...» А еще бы лучше: «В свое время мне довелось участвовать в симпозиуме...»
Но ничего такого у меня в жизни не было. Работал я на довольно заурядном заводе, считался, правда, неплохим конструктором. В порядке шефства вел в соседней школе кружок технического творчества (нечто вроде клуба юных техников). И увлекся этим делом настолько, что стал подумывать — а не перейти ли на преподавательскую работу? «Преобразовывать мир посредством воспитания стоящих личностей, — возвышенно думал я тогда, — вот дело, которому можно посвятить свою жизнь!..» С этими возвышенными намерениями я и оказался здесь, в Небратском техникуме.
