БСЭ, М.,1975, т.20.
Платов Матвей Иванович [6 (17). 8. 1751, станица Старочеркасская Ростовской области — 3(15).1.1818, Новочеркасск], войсковой атаман Донского казачьего войска (с 1801), генерал от кавалерии (1809), граф (с 1812). Родился в семье войскового старшины. Начал службу с 13 лет. Участвовал в русско-турецкой войне 1768–1774 гг., был произведён главнокомандующим В. М. Долгоруковым в офицеры, командовал сотней, с 1771 г. — полком. В 1775 г. участвовал в подавлении Крестьянской войны под руководством Е. И. Пугачёва. В 1782–1783 гг. служил на Кубани и в Крыму под командованием А. В. Суворова. Во время русско-турецкой войны 1787–1791 гг. участвовал во взятии Очакова (1788) и штурме Измаила (1790), командуя колонной, а затем — всем левым крылом. С 1788 г. — походный атаман Войска Донского. В 1797 г. заподозрен Павлом I в заговоре, сослан в Кострому, а затем заключён в Петропавловскую крепость. В январе 1801 г. освобождён и назначен главным помощником войскового атамана Донского войска, а вскоре — войсковым атаманом. В 1806–1807 гг. участвовал в войне с Францией, в 1807–1809 гг. — с Турцией. Во время Отечественной войны 1812 г. успешно командовал донским казачьим корпусом. Его смелые и решительные действия способствовали разгрому наполеоновских войск. Завоевал популярность как герой войны 1812 г. Участник кампаний 1813–1814 г., сопровождал Александра I в поездке в Великобританию, где был торжественно встречен и получил диплом почётного доктора Оксфордского университета. В Новочеркасске Платову поставлен памятник работы П. К. Клодта.
Весна на Дону выдалась поздней и капризной. В конце марта вместо оттепели вдруг заснежило, и за одну ночь сугробы выросли вровень с плетнями, потом ударили, будто в январе, морозы. А в начале Вербной недели запоздавшее апрельское солнышко спохватилось и заиграло с чистых небес так рьяно, что сугробы таяли на глазах. Засверкала радужным блеском льдистая капель, светлым дождём заструилась с крыш. Ручьи зажурчали, побежали наперегонки. Дон вскрылся, и пошёл, громыхая, лёд к морю Азовскому.
А когда ледоход прошёл, вдруг задуло с низовья. Три дня ветер свирепствовал с такой силой, что, казалось, остановил течение реки. И Черкасск по окна домов погрузился в мутную воду. Даже паперть стоявшего на возвышении девятиглавого Воскресенского собора оказалась в воде.
Паводки на Дону не редкость. Каждую весну он взбухает, разливается, затопляя низменное левобережье и дома городка. Казаки плавают в челнах меж домов, отправляются на них к собору, где и в непогодь бывает служба.
Черкасск — городок не столь уж малый, одних казаков проживает тысяч десять, не считая пришлого люда: приплывших с верховья торговцев, поспевающих всюду армян, греков из дальнего моря, кубанских татар, украинцев из западных земель, шумливых евреев.
В базарные дни торг в Черкасске превеликий. Ковры и вина заморские, пряности, добротно сработанная умельцами домашняя утварь, ткани, изделия из дерева и металла. А какие на прилавках украшения! Серьги и браслеты, бусы и кольца, всё из золота да серебра, жемчуга да изумруда. Бойкие черноглазые казачки от них не могут оторвать взгляда.
А сколько рыбы! И будто налитый жиром чебак, и с просвечивающей спинкой рыбец, и саблевидная чехонь, донская сельдь и сытый сазан.
Из недалёких гирл, там, где Дон впадает в море, доставляют огромных осётров да севрюг. Привозят бочонки выпотрошенной из них зернистой икры.
Неподалёку от базара и Воскресенского собора, заложенного Петром Великим, широкая площадь — майдан. Когда приходится решать важные дела, атаман со своими помощниками громогласно объявляет, что надлежит делать, а уж как поступить — решают сообща. Когда казаки отправляются в поход, на том же майдане им проводят смотр. Атаман со старейшинами проверяет казачью справу, оружие, коней. И каждый походный старается не ударить лицом в грязь.
Иван Фёдорович Платов возвратился из войсковой канцелярии раньше обычного. Подтянув к самым ступеням лодку, привязал её ненадёжней, поднялся по лестнице. Дом у него, как у всех справных казаков, в два этажа, под железной крышей, с долгим балконом поверху и с наружной лестницей.
Худой, черноволосый, будто турок, суровый и неулыбчивый, на этот раз Иван Фёдорович был в добром расположении. По случаю рождения сына у соседа-казака он пропустил кружку хмельного.
Войдя в горницу, сел на лавку, не спеша стащил промокшие сапоги. Шлёпая босыми ногами, к нему подбежал двухлеток Степик. Потянул руки:
— Ба-а, на меня.
— Ишо чего захотел! На кой ты мне нужон? — с шутливой серьёзностью отец отвёл руки сынишки.
Старший, двенадцатилетний Матвей, сидел у окна с книжкой.
— Всё читаешь, грамотей! О чём там написано?
— О царе, батяня. Как шёл на Казань. Тут и картинки есть. Погляди-ка.
На рисунке изображён царь: в меховой шапке, с посохом в руке.
— Ишь ты, никак сам Грозный? — Отец внимательно рассматривал портрет. — Он энтой клюкой сына свово убил.
— Скажешь такое… — возразила мать, гремя у печи ухватом. — Как же можно, чтоб сына родного…
— Можно. Тот вроде бы возразил, а он его клюкой — и насмерть.
— Ты дальше, батяня, смотри. Там нарисовано сраженье, — подсказал Матюшка.
— Сраженье, — недовольно пробурчала мать. — Ему бы только сраженье, всё воевать.
— На то он и казак. А казак без войны не казак.
— Это ты казак, а он — мальчишка.
— Хорош мальчишка! Ишь, жердина какой вымахал! Того и гляди, отца догонит.
Сын и в самом деле в последний год вытянулся: худой, длинный, тёмный — в отца, — волосы взлохмачены, нос крючковат. Среди сверстников он самый рослый. Кое-кто пытался назвать его Тычиной. Но обидная кличка к заводиле уличных мальчишек не пристала…
Опустив Степика на пол и отложив книгу, отец крутнул ус:
— Намедни гутарил с атаманом. О Матвее нашем. Атаман согласие дал.
— Какое согласие? — насторожилась мать.
— Принять на службу. В Войсковой канцелярии покуда будет служить.
— Кто будет служить? Когда?
— Да Матвей-то наш. С осени нонешней.
— Ты что там болтаешь? Мальчишку — и на службу? Не пущу!
— Цыц! — прихлопнул отец по столу. — Ты, Анна, мне не перечь! Не твоего ума решать мужчинское дело. Осенью заступит на службу! И всё тут!
— На посылках, что ли, в канцелярии? — уже не так решительно продолжала мать.
— Может, попервах и на посылках, а потом, возможно, писцом, коли сумеет.
От этих слов лицо Матвея полыхнуло огнём. Он мысленно представил, как наденет казачьи штаны и овчинную высокую шапку, сядет на коня, на отцова Воронка, — горячего жеребца, быстрого, словно ветер. — Матвею быть большим казаком, есаулом, а то и атаманом, — продолжал меж тем отец. — Ему с рождения это написано.
