Примечание от автора для тех, кто уже прочел первые три части:
Мишель ничего не имела против еще одного героя с почти таким же именем, но все–таки я предложил «принцу–королю», появившемуся в третьей части под именем Михаила Витальевича, назваться Андреем Витальевичем. Он благородно согласился. Это исправление внесено и в третью часть.
Снова был теплый летний день. Но не здесь. И не в наше время.
Мы с Анжелой шли по булыжному тротуару, одетые почти одинаково.
На мне было свободное длинное платье из розового муслина, под платьем — тончайшая батистовая сорочка и панталоны примерно того же вида, что обожает носить Жюли. Только без розочек.
На Анжеле было свободное длинное платье из голубого муслина, под платьем примерно такая же сорочка, что и у меня, а вот какие на Анжеле были панталоны, я мог только догадываться.
Видимо, мы с ней пытались догадаться об одном и том же, потому что, не сговариваясь, поправили свои летние шляпы из мелкой соломки, переглянулись и улыбнулись друг другу.
Анжела крепче взяла меня под руку. Она волновалась! Впрочем, как и я. Ведь мы с ней шли в гости, в пансионат…
Тут воздух заструился, и мы оказались прямо перед воротами из ажурного металла.
Рядом с воротами стояли две фигурки, тоже в выходных нарядных платьях. Это были, конечно же, Мишель и Жюли.
«Ну наконец–то!» — закричали они. — «Мы ждем вас уже целый час!»
«А мне казалось, что мы пришли вовремя!» — несколько смущенно ответил я.
«Конечно, вовремя!.. Но мы все равно ждем вас уже целый час!» — наперебой, притворно сердито, закричали наши подружки.
Мы рассмеялись.
Все еще смеясь, Жюли сказала:
«Слава! Мишель! Как вы все–таки похожи. Прямо как родные брат и сестра! И даже больше!..»
«Даже больше?!» — удивилась Мишель. — «Как можно быть похожими больше, чем брат и сестра?..»
«Не знаю…» — смущенно пробормотала Жюли. — «Но если они так похожи!..»
Тут воздух опять заструился, и мы оказались в очень уютном дортуаре Мишель и Жюли. В нем были две деревянные кровати с высокими спинками, шкаф для одежды, книжный шкаф, письменный стол, только не взрослой высоты, а такой, за которым удобно читать и делать уроки детям. Перед столом стояли два полукреслица, а на полу лежал толстый ковер.
«Ничего себе!» — воскликнул я. — «А-я то думал!..»
«..Что у нас тут огромный зал и сто кроватей под серыми одеялами, да?..» — засмеялась Мишель. — «Нет, у нас тут пансионат, а не какой–нибудь там монастырь!..»
«У мадам Марго эти… Проргр… Прогр… Прогрессивные методы, вот!» — гордо добавила Жюли.
«А панталоны?!» — неожиданно воскликнула Анжела очень нетерпеливым голосом.
Мишель и Жюли даже опешили от неожиданности.
«При чем тут панталоны?..» — воскликнула Мишель.
«Ну как причем?!» — воскликнула Анжела. — «Я хочу знать, вернул тот формидабль садовник вам панталоны, или нет!»
Мишель и Жюли переглянулись.
«Ну, разумеется, господин Андрэ принес их в пансионат вечером того же дня!» — спокойно сказала Мишель. — «И вообще, он оказался очень хорошим человеком. Он так помог мадам Марго с нашим парком!..»
«И где же они?» — все тем же нетерпеливым тоном спросила Анжела.
«Ну как это где?!» — вновь ответила за Жюли Мишель. — «Они здесь. Жюли!..»
И Жюли, скромно потупив глазки, подняла подол своего платья, вместе с нижними юбками, и нашим взорам открылись те самые кружева и розочки!..
Да, ее любимые панталоны вновь были на ней!
Я жгуче покраснел.
«Ну что ты, Слава!» — сказала мне Мишель. — «Что тут такого!.. Они тебе понравились?..»
«Да!» — твердо ответил я.
Анжела засмеялась. Потом облегченно вздохнула и сказала:
«А я так рада, что я их увидела! Я ведь много о них слышала, до этих пор…»
Жюли тем временем опустила и расправила свое платье.
И, только она это сделала, в дортуар заглянула горничная.
«Пойдемте, дети. Мадам Марго вас ждет!»
И вот мы уже в очень красивой гостиной, где за большим круглым столом, покрытым белой скатертью, сидели мадам Марго и какой–то представительный господин с большими усами.
«Это же формидабль садовник!» — с восторгом подумал я.
И тут же узнал в нем Андрея Витальевича!..
А мадам Марго…
Ну, конечно же, это была Елена Павловна!
И вот теперь–то она была одета точно так же, как я нарядил ее мысленно во время выступления на концерте — в длинное белое платье из самого лучшего шелка и шляпу с широкими полями и черным страусиным пером.
«Здравствуйте, дети!..» — мелодичным голосом сказала мадам Марго.
«Здравствуйте!» — пробасил формидабль Андрей Витальевич.
Мы вразнобой, смущенно, ответили на приветствие.
«Проходите к столу!» — пригласила мадам Марго. — «Мы будем беседовать и пить чай с тортом и глазированными фруктами. Я только вчера получила их от господина Бабаева из России!»
Мы, смущенно улыбаясь, шагнули к столу…
Тут воздух заструился в очередной раз, что–то загудело…
И я проснулся.
В комнате было уже совсем светло. Из–за окна доносились обычные утренние звуки — шум автомобилей, чириканье воробьев, крики детей, громкие голоса взрослых… Но разбудил меня гул пылесоса из–за стены. Наша соседка — большая аккуратистка! Любит начинать уборку прямо с самого раннего утра…
Вот она, реальность.
Заявляет о себе настойчиво и бесцеремонно!..
Я вздохнул.
Мне было очень жаль, что этот удивительный сон оборвался так неожиданно и на самом интересном месте!..
В комнату осторожно заглянула мама.
— Слава?.. — тихонько позвала она. — Ты уже проснулся?..
— Да. — ответил я. — Доброе утро, мамочка!
— Доброе утро, солнышко!
Мама подошла к кровати и села, внимательно глядя мне в лицо.
— Как ты себя чувствуешь? — заботливо спросила она.
— Просто великолепно!
— Правда?..
— Конечно, правда. Когда я тебе врал?..
— И в самом деле, никогда… А почему у тебя такой задумчивый вид?..
— Мне приснился потрясающий сон!
— О чем?..
— Мне приснилась Мишель…
Мама наклонила голову и улыбнулась.
— То есть ты в образе Мишель?.. — уточнила она. — Как в твоей же сценке, только во сне?..
— Нет, мама! — горячо ответил я. — На этот раз Мишель была сама по себе! В общем, мне приснилось, как мы с Анжелой пришли в гости к Мишель в ее пансионат. И она сама нас встречала! Прямо у ворот! Вместе с Жюли! Ты представляешь?!..
Мама опять улыбнулась. На этот раз такой мудрой, такой проникновенной улыбкой, что у меня даже мороз пошел по коже. От восхищения мамой! И от любви к ней!
Вот вам знакомо это чувство — восхищения и любви?.. От которого сердце сначала замирает, а потом начинает биться с новой силой?..
— Да, кажется, я представляю… — медленно и задумчиво произнесла мама, глядя своим необыкновенным взглядом уже куда–то вдаль. — Увидеть не отражение, не образ, а самого человека, тем более, придуманного тобой самим!..
Я вспомнил живое лицо Мишель в моем сне, ее нетерпение, ее радость от встречи с нами, ее неподражаемую серьезность, когда Жюли показывала Анжеле свои кружева и розочки, и воскликнул:
— Придуманного? Да разве я ее придумывал?! Она сразу появилась такой, какая она есть. Я поэтому и во сне совсем не удивился, когда ее уви…
Я замолчал, осознав смысл своих собственных слов.
Мама взглянула на меня многозначительно.
— Как странно… Я только теперь понял, что все время думаю о Мишель как о самой настоящей девочке. — пробормотал я. — И поэтому мне не нужно ничего придумывать о ней! Ой, каламбур получился!..
Мы с мамой рассмеялись.
— Я тоже сразу подумала о Мишель, как о настоящей девочке! — сказала мама. — Еще когда увидела ее в самый первый раз!..
— Ты тогда увидела только ее и совсем не увидела меня?..
— Ну вот еще! Тебя я видела прекрасно! — воскликнула мама даже несколько обиженно. — Ты никуда не делся! Но Мишель тоже была… э…
— Во мне?..
— Нет!..
— Рядом со мной?..
— Нет!..
— Вокруг меня?..
— Да нет, нет!
— Тогда, может быть, надо мной?..
— Нет! — опять почти сердито воскликнула мама. — Она просто была, и все!..
Я умильно улыбнулся.
— Очень интересно! — сказал я как можно серьезнее. — Мы с Мишель, когда я ее изображаю, существуем одновременно. Прямо как два самостоятельных человека! Это ж просто раздвоение личности получается!..
Мама погрозила мне пальцем.
— Но–но!.. — сказала она. — За такие шуточки кто–то может запросто заработать по тому самому месту!
— По какому — тому самому?..
— Тому самому, которое предназначается для воспитательных процедур!
— Мамочка! — как можно радостнее воскликнул я. — Я ж уже сморозил эту шуточку! Значит, уже заработал!..
И я, откинув одеяло, с готовностью перевернулся в своей постели на живот.
Мама громко рассмеялась.
— Да уж, у меня сокровище так сокровище! — воскликнула она. — Но я тебя никогда не шлепала, и не собираюсь начинать! Я вот лучше тебя поцелую!..
И я почувствовал, как мама задирает мою ночную рубашку и вкусно целует прямо в попу, как целуют младенцев! Раз и еще раз!..
— Мамочка!.. — прошептал я со смущением и восторгом.
— Вот так! — с чувством сказала мама.
Я глубоко вздохнул и перевернулся обратно.
Мама смотрела на меня сияющим взглядом.
— Мама! Я тебя очень, очень люблю! — сказал я.
Мама сделала большие глаза.
— Неужели даже больше, чем Анжелу?! — с преувеличенным недоверием спросила она.
Я покраснел.
— Мама, ты подслушивала?!..
— Вот еще!.. Подслушивать вас нам с Зинаидой Иосифовной не было никакой необходимости! — заявила она. — С вами и так все ясно! Вот.
Я покраснел еще сильнее.
— Это так видно?..
— Нам, с высоты нашего опыта и возраста, видно все! — торжественно сказала мама. — Ну, или почти все!..
— И… Как вы к этому относитесь?..
— Тебе очень нужен ответ?..
— Очень! — горячо воскликнул я. — И не просто очень, а прямо–таки чрезвычайно!..
Мама вытаращила глаза, выпятила губы, потом нахмурилась, опустила голову, подняла, посмотрела в потолок, глубоко вздохнула, задумчиво поскребла щеку… В общем, всеми средствами постаралась изобразить самое напряженное размышление.
— Ну мама! — с невольным смехом воскликнул я. — Я же серьезно спросил! А ты цирк устраиваешь!
— Это не цирк! — гордо ответила мама. — Это театр! Не одному же тебе устраивать сценки. Я тоже кое–что умею!..
— Ну, у тебя неплохо получается!.. — сказал я как можно более дипломатично. — И, все–таки?..
— Все–таки — что?..
— Ну, мама…
Мама вздохнула и сделалась серьезной по–настоящему.
— Мы очень рады, — сказала она просто, — что мы все встретились, и что вы с Анжелой вот так понимаете друг друга!
— А… — хотел было я спросить еще кое о чем.
Но мама приложила палец к моим губам и сказала:
— Тсс!.. То, в чем ты признался Анжеле, то, в чем она призналась тебе, принадлежит только вам двоим!..
— Да?.. Только нам?..
— Только вам! Пусть даже об этом знает весь белый свет!.. И это нужно беречь изо всех сил!
— Мы будем беречь! — сказал я очень серьезно. — Изо всех сил!..
И тут же, прямо в такт и подтверждение моим словам, раздались мощные звуки хора из девятой симфонии Бетховена!
Это включился мой будильник.
Мама посмотрела на меня многозначительно и даже подняла палец. Вот, мол, ты понял, сын?.. Я кивнул ей в ответ головой. Конечно, я все понял!..
Мама протянула руку и выключила будильник.
— Так это что, всего семь часов, что ли? — удивился я. — Это я так рано проснулся? А ты еще раньше, значит!
— Ну да! — радостно сказала мама. — Я поднялась часа два назад. Мне пришла в голову одна идея!..
— Насчет платья Анжелы?
— И не только насчет него.
Вид у мамы сделался загадочный.
«Интересно!» — подумал я, пытливо глядя на маму.
Но она тут же напустила на лицо непроницаемое выражение, и, меняя тему, спросила:
— Ты и в самом деле хорошо себя чувствуешь?
— Мама! Я ведь уже сказал! — даже слегка обиделся я.
— Ну, ладно, ладно!.. — примирительно сказала мама. — Меня тоже можно понять…
— Я встаю! — твердо сказал я.
— Вставай, вставай… — вздохнула мама. — Умывайся, одевайся, а я пойду на кухню, приготовлю нам завтрак.
В школу я пришел как обычно, за десять минут до начала уроков. В холле на первом этаже царила обычная утренняя суета, когда все спешат, волнуются и обращают мало внимания друг на друга.
Оно и понятно! Нужно успеть переобуться, быстренько обменяться «приветами» с друзьями и знакомыми, взглянуть на доску объявлений — вдруг расписание изменилось! — и бежать на уроки.
Но в это утро что–то изменилось. Как только я присел на лавку у стены и достал из пакета свою вторую обувь, как сразу почувствовал волну общего внимания.
Она охватывала меня прямо–таки со всех сторон. «Странно! — подумал я. — Что это с ними сегодня?..» Я быстро надел свои сандалии, застегнул их и поднял голову.
Все присутствующие в холле, ну, или почти все и в самом деле смотрели на меня.
Смотрели и улыбались. Радостно так, приветливо! Мне стало даже как–то не по себе.
Однако я бодро сказал:
— Всем привет! — и поднялся на ноги.
И тут как началось!..
— Привет, Славочка! — громко ответила какая–то старшеклассница.
— Здравствуй, Слава! — хором пропищали две третьеклашки.
— Здорово, Славян! — дуэтом ответили два девятиклассница из той группы, которой я время от времени показываю новые приемы восточных единоборств.
И со всех сторон посыпалось:
— Привет! Привет! Привет!..
И все так с улыбкой, с радостью, даже с каким–то восторгом!..
При этом все почему–то дружно устремились ко мне, полукругом обступая лавку и отрезая путь для маневра.
— Это… Вы это чего?.. — ошарашено спросил я.
— Да ничего! — все так же радостно ответила та же старшеклассница. — Просто говорим тебе «привет»! Разве тебе не приятно?
— Приятно, конечно, но все это как–то… — пробормотал я. — Я же вам не звезда какая–нибудь!
— Звезда! — убежденно заявили третьеклашки.
— Народный артист нашей школы! — весомо добавил один из девятиклассников. И даже значительно поднял указательный палец.
Я жгуче покраснел.
— Ну, вот еще!.. — запротестовал я. — Это Оливия вчера пошутила, во время концерта, а вы и повторяете!
— Нет, Славян, это вовсе не шутка! — возразил мне тот же девятиклассник. — А самая настоящая правда!
— Да–да! — хором поддержали его все.
Я разинул рот, растерянно оглядывая окружившие меня улыбающиеся лица и кивающие головы.
Вперед выдвинулась одна особенно восторженная семиклассница и воскликнула:
— Да–да, мы согласны с Оливией! Она ведь ничего никогда не придумывает! Она рассказывает, как было на самом деле!
«Ну, попал!» — подумал я.
Конечно, она рассказывает!.. Это ее собственный «артистический жанр» — рассказы о наших концертах. Она с ними «выступает» и в собственном классе, и вообще перед всеми, кто готов ее слушать. При том, что придумывать и приукрашивать она и в самом деле совершенно не умеет. Но уж она ни одной детали не упустит! И каждую преподнесет в самом лучшем виде, в самой выразительной связке со всеми остальными деталями. Интересно, что такие рассказы у Оливии получаются только в неформальной обстановке. На наших концертах, со сцены, она может выступать только в роли ведущей. Сколько раз Амалия Захаровна пыталась занять ее в концерте с номером «разговорного жанра» — ничего не выходит!..
— Эх, Оливия!.. — пробормотал я. — Интересно, что она вам еще рассказала?
— Она рассказала, что тебе очень идут нарядные платья! — выпалила восторженная семиклассница. — Ты в них такой милый! Такой необыкновенный!.. Такой, такой!..
И все радостно заулыбались и опять закивали головами, обступая меня с трех сторон еще теснее.
Вот тут я на миг даже дар речи потерял, но тут же, собравшись с духом, напустил на лицо невозмутимое выражение и сказал:
— Это не мне идут нарядные платья, а моей героине. Мишель то есть! И вообще, не платья, а платье! Оно всего одно, концертное…
— А Жюли очень идут панталоны с розочками! — вдруг пискнули те же третьеклассницы.
Все дружно рассмеялись.
— Рано вам еще думать о панталонах! — не подумавши, одернул я третьеклассниц.
— Как это рано? — даже растерялись они. — Мы же, это…
Они покраснели и замолчали.
Все опять рассмеялись, но не насмешливо, а по–доброму так, понимающе…
Ну, само собой, в нарядных панталонах должна уметь разбираться любая третьеклассница!.. Если, конечно, ей приходилось их носить.
— А нам ты покажешь Мишель? — нетерпеливо спросила восторженная семиклассница.
— Что, прямо сейчас?..
— Ага!..
— Ну, разумеется, покажу! — саркастически ответил я. — Сейчас запрыгну на эту лавку, наряжусь в платье, и сразу начну показывать!..
От этих моих слов прямо какой–то шквал пронесся по рядам «зрителей», и они придвинулись ближе, глядя на меня с еще большим восторгом и предвкушением.
Об уроках они и думать забыли!..
— Да вы что?! — уже прямо завопил я. — Шуток не понимаете?!
— Так, что тут происходит? — раздался чей–то строгий голос со стороны.
Он подействовал на «зрителей» как отрезвляющий душ. Они встрепенулись, переглянулись и принялись быстро расходиться.
Еще бы!
Ведь этот голос принадлежал не кому–нибудь, а нашему школьному врачу Людмиле Васильевне. Харизма у нее — будь здоров! Не зря ее так уважают и даже боятся все без исключения ученики нашей школы.
Без исключения — потому, что я ее тоже боюсь!..
В этом, кстати, состоит разница между Людмилой Васильевной и Амалией Захаровной.
Амалию Захаровну все очень уважают, и никто не боится. А Людмила Васильевна умеет внушить благоговейный страх одним своим взглядом. А уж язык у нее!.. Острее бритвы. Но зато тех, кому нужна ее помощь, Людмила Васильевна умеет определять тоже в один миг! И тут уж они могут быть уверены, что получат всю заботу и внимание, на которые только способна современная медицина.
Все, в общем, быстро разошлись, а Людмила Васильевна, наоборот, подошла ко мне. В ее глазах сверкали какие–то непонятные искры.
Я только взглянул на нее и тут же отвел глаза, забормотав самым умильным голосом, на который только был способен:
— Здрасьте, Людмил Васильна! Спасибо, Людмил Васильна! Я пойду, Людмил Васильна!.. А то уже урок скоро начнется!..
— Сто–ять!.. — тихо, но очень грозно сказала Людмила Васильевна.
Я так и замер на месте, невольно вжимая голову в плечи.
— Кто–то вчера после концерта без сознания валялся!.. — тем же тихим грозным голосом произнесла Людмила Васильевна. — Кому–то я вчера освобождение от занятий выписала! До конца недели! А он, смотри ты, все равно в школу явился!
Собрав все свое мужество, я поднял голову и взглянул прямо в эти сверкающие глаза. Уголки губ Людмилы Васильевны дрогнули в улыбке, но она тут же придала своему лицу то же грозное выражение.
Но было уже поздно! Я почувствовал, как мой страх быстро улетучивается и сменяется боевым настроем. Как на татами в нашем спортзале!..
— Во–первых, я вчера вовсе не валялся без сознания!.. — твердо сказал я. — А просто отключился!..
— Не вижу разницы!
— А я вижу! Я отключился из–за..
— ….Нервного истощения! И шока!
— И вовсе нет! А перебивать нехорошо!
— Я не перебиваю, а констатирую факт.
— Перебиваете!..
— Ты будешь со мной спорить, детка?..
— Я не спорю, а просто уточняю. И не надо называть меня деткой!
— Это еще почему?
— Потому, что деткой я был, когда меня возили на колясочке!
— А теперь, значит, ты хочешь, чтоб тебя возили на «скорой помощи»!
— Это с какой стати?..
— А с такой, что ты начинаешь хлопаться в обмороки!
— Не «начинаешь хлопаться», а просто отключился!.. Один–единственный раз! Из–за переизбытка впечатлений!
— Слишком сильных для неокрепшей детской психики!..
— Сильных! Но вовсе не слишком! Просто их было много!
— Слишком много!..
— Ну, допустим…
— Вот! Сам признался! — торжествующе воскликнула Людмила Васильевна.
Я сокрушенно вздохнул.
И сказал с большим чувством:
— Людмила Васильевна! И как вам только не стыдно?!
— Это из–за чего мне должно быть стыдно? — удивилась Людмила Васильевна, и в ее глазах опять запрыгали эти самые искры.
— А из–за того, что вы злоупотребляете своим правом старшего! Старшей по возрасту, то есть!
— Ну, вот еще! Никогда и ничем я не злоупотребляла! А вот ты уже злоупотребил!
— Это чем же?..
— Своим здоровьем!
— Людмила Васильевна! Как это можно злоупотребить здоровьем?!..
— По–моему, ты прекрасно знаешь, как! — безапелляционно заявила Людмила Васильевна. И, протянув руку ко мне, сказала: — Пошли!
— Куда? — пробормотал я, отступая на шаг назад.
— В медпункт!
— Зачем?!..
— На процедуры!
— Так у меня же уроки!
— Это у всех других уроки! А у тебя освобождение!
И, решительно шагнув ко мне, Людмила Васильевна крепко взяла меня за руку.
«Да что ж это за день сегодня такой! То публика напирает, то за руку хватают, как малыша!» — вновь жгуче покраснев, подумал я. А вслух воскликнул:
— Да не нужны мне никакие процедуры! Мне на урок надо бежать!
— А вот это далеко не факт! Может быть, еще придется устроить тебе принудительный постельный режим! — многообещающе заявила Людмила Васильевна.
И на первой космической повлекла меня в медпункт.
Мне ничего не оставалось, как покориться судьбе!..
Я только постарался приноровиться к решительному шагу Людмилы Васильевны и придал своему лицу независимое выражение.
Но все равно — попадающиеся нам навстречу ученики глядели на нас с опаской и удивлением, и старались как можно быстрее прошмыгнуть по своим делам.
Как только мы вошли в медпункт, зазвенел звонок.
Я вздохнул.
Людмила Васильевна бросила на меня быстрый взгляд и покачала головой.
— Другой бы радовался!.. — сказала она, отпуская мою руку и закрывая двери.
— Чему?!..
— Да хотя бы тому, что можно прогулять урок. На совершенно законных основаниях!
— Другой бы, может, и радовался! Только не я. И вообще, не так уж и много у нас в школе вот этих «других»! — сердито ответил я.
Людмила Васильевна медленно кивнула.
— И не просто «не так уж много». — задумчиво сказала она. — А с каждым годом все меньше! И вот это — одно из самых удивительных явлений в нашей школе!..
— Одно из?.. А какое тогда самое удивительное?
— Хм… Странный вопрос!
— Почему странный?..
— Да потому, что это ты!
— Что — я?..
— Ты — самое удивительное явление! — убежденно заявила Людмила Васильевна. — Может быть, и не на всем белом свете, но в нашей школе — точно!.. А может быть, и во всем нашем городе.
— Ну вот, скажете тоже! — неловко возразил я. — Никакое я вам не явление!..
Людмила Васильевна покрутила головой и даже фыркнула.
— Он еще будет спорить!..
И, резко меняя интонацию, она деловито приказала:
— Раздевайся! Полностью.
— Полностью?! Зачем?!.. — завопил я.
Людмила Васильевна так и закатилась от смеха.
— Ладно, это я пошутила… — сказала она, отсмеявшись. — Клади сюда свой ранец. Так. Снимай пиджачок и галстук. Этого достаточно. Давай–ка я повешу все в шкафчик… Все, садись сюда. Для начала измерим тебе давление…
Я сел на один из двух табуретов перед белым столиком. Напротив меня на другой табурет уселась сама Людмила Васильевна.
Она быстро намотала мне вокруг руки эту самую штуку с присосками, накачала ее, и, взглянув на датчик, произнесла:
— Странно! Очень странно!..
Я забеспокоился.
— Что странно?.. — с опаской спросил я.
Людмила Васильевна сделала вид, что не услышала моего вопроса.
— Так. Поднимайся на ноги. — скомандовала она. — Рубашку и майку задери повыше! Повернись спиной! Дыши глубже!
И, живо вдев себе в уши штырьки стетоскопа, Людмила Васильевна принялась прослушивать мои легкие.
— Хм! Хм! — хмыкала она при этом с загадочной интонацией.
— Ну что там у меня, что?.. — нетерпеливо спросил я.
— Скоро узнаешь! Ладно, застегни рубашку, заправься. Садись. Открой рот! Шире! Шире!..
И, прижимая мне язык металлической лопаткой, она принялась заглядывать мне в рот так старательно, как будто хотела в меня нырнуть!.
— М-да. Ну надо же! — пробормотала она, закончив свои манипуляции и поглядев на меня очень внимательно. — Ладно, закрой рот! Ворона залетит.
— Людмила Васильевна!.. — воскликнул я.
— Что такое?..
— Эти ваши шуточки!.. Совершенно неуместны!
— Ты забыл добавить — «сударыня». — спокойно сказала на это Людмила Васильевна.
Искры в ее глазах засверкали ярче.
— Ничего я не забыл!
— Забыл. При таком обращении и в таком контексте это слово совершенно необходимо!.. Оно очень гармонирует со словом «неуместны». Да–да!
Я вытаращил глаза на Людмилу Васильевну.
Ну, надо же какое–то тонкое филологическое замечание!
В ответ на мое удивление Людмила Васильевна состроила такую гримасу, что я не выдержал и рассмеялся.
Людмила Васильевна прислушалась к моему смеху уже с совершенно серьезным видом.
— Хм! Ну что ж, это — смех совершенно здорового человека! — глубокомысленно констатировала она. — И легкие у него, что твои меха, и сердце бьется, прямо как пламенный мотор!..
— А я что говорил!
— Ну, мало ли что ты там говорил… Тэкс. К чему бы еще придраться?.. А, вот! Голова у тебя не кружится, нет?
— Не кружится. И не кружилась!
— Живот не пучит?
— Не пучит!
— Позывы к рвоте? Есть?..
— Нету!
— Да неужели?.. А точечки сверкающие в глазах не мелькали? Нет?..
— Нет! Не мелькали и не мелькают! Это у вас!..
— Что?..
— Так, ничего!..
— Но–но! Смотри мне! Здесь спрашиваю я! Я спрашиваю, а ты отвечаешь. Тэкс… Остался последний вопрос. Может быть, самый важный… Итак, внимание!.. Как себя чувствует Мишель?..
Я даже вздрогнул от неожиданности!
И тут же завопил:
— Людмила Васильевна! И вы тоже!..
Людмила Васильевна изогнула одну бровь:
— Что — и я тоже?..
— Вы тоже… Это… Ну… Вы понимаете!..
Людмила Васильевна вздохнула и, откладывая в сторону стетоскоп, сказала:
— Конечно, я понимаю!..
Она поднялась на ноги и прошлась по медпункту как будто бы с отстраненным выражением лица, но явно о чем–то напряженно размышляя. Подойдя к окну, она открыла его, и оттуда в медпункт ворвался поток свежего воздуха.
— Какой великолепный, какой теплый апрель в этом году!.. — пробормотала Людмила Васильевна, почти слово в слово повторяя то, что вчера утром сказала Амалия Захаровна.
Я даже навострил уши, ожидая, что сейчас, как и вчера, из–за окна донесется пронзительный вопль какой–нибудь девчонки, выкрикивающей притворные угрозы. От полноты жизни!..
Но нет, все было тихо.
Все были на уроках.
Людмила Васильевна вернулась к столу, и вновь села на свой табурет. Вид у нее сделался такой, как будто она собиралась сообщить мне что–то очень важное.
— Со вчерашнего дня вся наша школа буквально гудит! — сказала она, глядя мне прямо в глаза и почему–то вздыхая. — Из уст в уста передается весть о совершенно необыкновенном номере, который ты показал во время шефского концерта!
Я почувствовал, что начинаю краснеть.
— Ну, прямо–таки из уст в уста!.. — возразил я. — Вы преувеличиваете, Людмила Васильевна! Мало ли что там рассказывает Оливия!..
— Ах, Слава! Если бы только Оливия! А то ведь и Эльвира, и Вадим с Милой, и Лина с Лилей, и Жека, и Света Никольская, и Валентина Александровна с Шурочкой, и даже «утята»!.. Правда, они толком рассказать ничего не могут, как ни пытаются.
— Почему?.. — заинтересовался я.
— Да потому, что они сразу начинают перебивать друг друга, прыгать и дико хохотать!..
— Прыгать?..
— Вот именно! Как ты прыгал в образе Мишель по сцене, когда она изображала этого формидабль садовника, скачущего сам знаешь за чем!..
И Людмила Васильевна вновь закатилась от смеха.
— И вот этот самый полет… Панталон с розочками… Стал теперь главной темой всех школьных разговоров! — добавила она. — Это не тема, а прямо–таки хит!..
Я прокашлялся, стараясь не глядеть Людмиле Васильевне в лицо.
— Впрочем, нет. — жизнерадостно продолжала она. — Самый главный хит — то, как чудесно ты выглядел в платье Мишель, со всеми его оборками и рюшами! О, вот это наши девочки обсуждают с особой страстью!
Тут Людмила Васильевна опять рассмеялась и вынула из кармана платочек.
— Хорошо, хоть Дуся ничего ни с кем не обсуждает!.. — сердито пробормотал я.
— Дуся?.. — повторила Людмила Васильевна, вытирая платочком слезы с глаз.
— Да, Дуся. Жекина декоративная крыска!..
Людмила Васильевна вздохнула.
— Удивительно легкомысленное отношение к всему происходящему!..
— У кого?..
— У большинства наших учеников. И у тебя самого — в первую очередь!
— А надо, чтобы я ко всему относился тяжеломысленно, да?..
Людмила Васильвна так и замерла! Потом она как–то странно повела головой, опять фигурно изогнула одну бровь, другую, слегка откинулась назад и вдруг вся подалась ко мне.
Я прямо ее залюбовался. Конечно, она сейчас немного играла (как сегодня утром — моя мама!..), но эта ее игра была очень естественной.
В общем, мне есть у кого перенимать актерский опыт!..
— Ехидничаешь мне тут, да?.. Вундеркидничаешь?.. — вкрадчиво, как ласковая акула, спросила Людмила Васильевна.
— Ехидничаю! — честно сознался я. — Но вундеркидничать даже и не пытался! Хотя вы классно сказали. Вундеркидничаешь!..
И я засмеялся.
Людмила Васильевна неожиданно подхватила мой смех.
Отсмеявшись, мы обменялись очень понимающими взглядами.
— В общем, относиться ко всему тяжеломысленно — это не в твоем духе?.. — заключила Людмила Васильевна.
— Не в моем, это да. Но вы же понимаете, «легкомысленно» вовсе не значит «безответственно»!
— Понимаю, мой дорогой, понимаю… — вздохнула Людмила Васильевна. — И меня как раз очень беспокоит весь этот твой объем ответственности! И особенно то, что он явно увеличился за последние дни!.. Буквально в разы.
— Ну, он же не только у меня увеличился! — заметил я. — Но и у всех тех, кто…
Я прервался, пытаясь правильно сформулировать мысль.
— …у всех тех, кого коснулась твоя легкая рука! Твоя и еще — Мишель!.. — закончила за меня Людмила Васильевна.
И улыбнулась немного грустной улыбкой.
— Боже мой! — воскликнула она. — Чтобы помочь взрослым, понадобились усилия ребенка! В этом есть что–то неправильное.
— Почему?..
— Да потому, что взрослые ведут себя как неразумные дети, а дети начинают вести себя как мудрые взрослые!..
— Но это ведь неизбежно. Дети растут и рано или поздно все равно становятся взрослыми. — рассудительно заметил я.
— Слишком рано! Вместо того, чтобы насладиться собственным детством, они вынуждены вникать в чужие проблемы!..
Людмила Васильевна даже всплеснула руками, и ее лицо стало сердитым.
А я вспомнил, как мама после школы переодевала меня в малышовское платьице, и купала, и укладывала спать, в ночнушке, и как мы играли с Анжелой у них дома в куклы, и она завязывала мне банты… Тут же я представил, как сегодня мама снова переоденет меня в платье, а потом придет Анжела на примерку, и мы с ней опять будем играть во что–нибудь вместе, только не у них дома, а у нас!..
Я представил все это и улыбнулся немного снисходительно.
— Это ведь вы обо мне говорите. — сказал я спокойно. — Только вы зря переживаете. С детством у меня все в полном порядке!..
И я опять улыбнулся, на этот раз мечтательно.
Людмила Васильевна взглянула мне в лицо с острым интересом.
— Чувствую, тут у тебя какая–то тайна! — сказала она. — Я ее когда–нибудь узнаю?..
— Это вы себя спрашиваете?
— Нет, тебя!..
— Посмотрим. Если вы будете вести себя хорошо, то все возможно!..
Людмила Васильевна вновь рассмеялась. На этот раз — с явным облегчением.
— Ты чудо, Ярослав, просто чудо!
— Каждый человек — чудо!
— Ах, если бы каждый осознавал это!..
Мы немного помолчали.
— Ну что ж, на этом, пожалуй, и закончим этот, так сказать, медосмотр! — заявила Людмила Васильевна опять со вздохом.
— То есть я свободен?.. — обрадовался я. И поспешно добавил: — В смысле, могу идти на уроки?..
— Можешь, можешь!.. Но подожди еще минуточку. У меня тут для тебя кое–что есть…
И Людмила Васильевна вынула из ящика стола изящную шкатулочку и протянула ее мне.
Я взял ее и осторожно открыл.
Внутри на блестящей шелковой подушечке лежал галстук–бабочка из черного мягкого бархата. Я осторожно вынул его из шкатулки, чтоб рассмотреть как следует.
Галстук был очень стильный. Я бы сказал, что в нем не было ни одной ложной линии или складки!..
— Нравится? — спросила Людмила Васильевна с волнением.
— Да! Очень элегантный. Но..
— Это мой подарок тебе! — поспешила добавить Людмила Васильевна. — Ручной работы. То есть это я сама его сшила!.. Собственными руками.
— Ничего себе. Вы, оказывается, классно шьете!..
Лицо Людмилы Васильевны порозовело.
— Мне очень приятно, что ты так высоко оценил мою работу. — сказала она. — Я, видишь ли, и в самом деле неплохо шью. И крою сама. И умею придумывать фасоны!.. Когда–то я даже не могла решить, что мне выбрать, технологический или медицинский. Но медицина победила!..
— И это правильно! Что бы мы тут без вас делали?.. — заявил я убежденно.
И в самом деле, я даже не мог представить себе в роли хозяйки нашего медпункта кого–нибудь другого, а не Людмилу Васильевну.
Ее глаза повлажнели.
— Спасибо, Слава! Мне так приятны эти твои слова. — сказала она тихо. — Примерим?..
И Людмила Васильевна помогла мне прицепить этот галстук–бабочку как положено, а потом помогла надеть пиджак и подвела к зеркалу в дверце шкафа.
— Замечательно! — воскликнула она, увидев мое отражение. — И прекрасно гармонирует с этим костюмом. Ты согласен?
— Абсолютно! — ответил я. — Я буду надевать эту бабочку по самым торжественным случаям! А сейчас я надену свой обычный галстук. А то, сами понимаете…
— Понимаю. — кивнула Людмила Васильевна.
Я спрятал подаренный галстук обратно в шкатулку и аккуратно положил ее в свой ранец.
— Ну, я пошел?.. — спросил я.
— Иди! — ответила Людмила Васильевна опять со вздохом. — Но если вдруг почувствуешь недомогание, сразу обращайся!
— Обязательно! — как можно убедительнее сказал я.
До конца урока оставалось еще немного времени, и в школьных коридорах было тихо. Только из–за дверей в классы доносились приглушенные голоса учителей и учеников.
Я шел неторопливо, перебирая в своей голове события сегодняшнего утра. Надо же, день едва начался, а уже произошло столько всего!..
Мой удивительный сон, повышенное внимание «публики», неожиданный «медосмотр» Людмилы Васильевны… Между ними была совершенно определенная связь, которую держала в своих чутких руках созданная и сыгранная мной самим девочка Мишель!..