Биљана Србљановић: Скакавци (2005)
Перевод с сербского Сергея Гирина
Действующие лица:
Надежда, 35 лет
Милан, 35 лет
Дада, 36 лет
Фредди, 39 лет
Аллегра, 10 лет
Жанна, 50 лет
Максим, Макс, 55 лет
Г-н Игнятович, 75 лет, академик, отец Милана
Г-н Йович, 80 лет, никто и ничто, отец Фреди и Дады
Г-н Симич, 77 лет, никто и ничто и никому никем не приходится
Г-жа Петрович, 78 лет, мама Жанны
Пьеса состоит из двух актов. Действие пьесы происходит в самом начале и в самом конце лета.
Все герои очень старые, особенно самые молодые.
В пьесе много различных мест действия, описанных достаточно детально, что не следует понимать буквально.
Все постоянно что-то едят, и везде постоянно идет дождь.
Популярный ресторан, шумный и пропахший дымом сигарет. Тоскливое желтоватое освещение, запах неоднократно пережаренного подсолнечного масла проникает через одежду, лезет в ноздри, в кожу. Стоит июнь, и посетители сидели бы на улице, в саду, но снова идет дождь. А внутри душно, пища тяжелая и дорогая, хотя ресторан всегда полон, и работает до поздней ночи.
Его популярности сопутствует тот факт, что, не смотря на то, на сколько вы плохой человек, за соседним столиком всегда найдется кто-нибудь, кто окажется хуже вас.
За столиком сидят Надежда и Максим.
Максим, Макс, мужчина с аккуратной прической, поднимает бокал за какого-то вымышленного знакомого, который находится где-то там, за границами нашего обозрения.
Максу пятьдесят пять лет, и выглядит он отлично. Это естественно, потому что Макс постоянно и много ухаживает за собой. Он загорелый, всегда аккуратно подгримированный, стройный, хорошо сложенный. Для того, кому это не смешно, он выглядит прекрасно. И вот только плохие больные зубы заменены одинаковыми фарфоровыми коронками, слишком уж одинаковыми и слишком уж белыми. Челюсть Макса говорит о грустной истории этого человека, о его возрасте и социальном статусе, о его родителях, которые никогда не водили его к зубным врачам.
Макс расскажет, если Вам удастся вывести его на интимный разговор, что зубы у него слабые от рождения, и что в этом виновата генетика, а не его боязнь врачей. Что зубы у него всегда были мягкими как сыр, или что они крошились как мел, что было и у его отца, и у его деда.
В том, что ни его прадеда, ни деда никто не водил к зубному врачу, может быть, и кроется причина этой генетики, но положения вещей это не меняет. У Максима всю жизнь болят зубы, даже и теперь, когда его собственных зубов почти не осталось.
Но хватит о Максе. А Надежда пусть представится сама.
Надежда: А кто это вон там?
Макс и Надежда склонились над своими тарелками. Максим уже все съел, Надежда не осилила еще и половины. Макс осторожно поворачивается.
Макс: Дурочка какая-нибудь. Вы плохо едите. Вам не нравится?
Надежда постоянно смотрит куда-то мимо Максима, разглядывает посетителей ресторана, смотрит, что едят и пьют другие, чем они занимаются. Только время от времени кладет в рот какой-нибудь кусочек.
Надежда: Наоборот, бифштекс прекрасный.
Макс незаметно смотрит на часы.
Макс: Но если Вам не нравится, скажите откровенно.
Надежда возвращается к своей тарелке. Макс смотрит на нее так, как будто бы заставляет ее есть. Она кладет в рот кусок мяса и быстро жует.
Макс: Ваше мясо совсем остыло. Оно стало похоже на подметку от ботинка. Может, заказать Вам что-нибудь другое?
Макс поднимает руку, ненавязчиво подзывая официанта.
Надежда: Нет, нет, не нужно…
Официант и не появляется. Он никогда не появляется, потому что тут нет приличных посетителей. Надежда останавливает Максима.
Надежда: Не надо. Все в порядке. Вот, смотри, я ем.
Надежда кладет большой кусок мяса в рот. Жует. У Макса от одного только взгляда на Надежду начинают болеть зубы.
Макс: Это не очень хорошо для челюстей. Что касается меня, то Вы вообще можете не есть. Я же Вам не…
Надежда: Отец?
Макс: Да нет. Я просто хотел сказать, что я же Вас не заставляю.
Надежда: Я пошутила.
Надежда смеется. Она всегда смеется над своими шутками.
Макс: А, да?
Надежда: Знаешь, я не понимаю, мне на самом деле смешно или я все же немного нервничаю.
Максу все равно. У него сейчас болит челюсть, и это одно только его и интересует.
Макс: Я не знаю.
Надежда: А вообще-то, у меня нет отца. Он умер, когда я была еще маленькая. Знаешь, ты немного похож на него.
Макс: Опять шутишь?
Надежда: А тебе не смешно?
Надежде смешно. Максу ни сколько.
Макс: Ни капельки.
Надежда: Не бойся, у меня и матери нет. Только не подумай ничего. Я не вижу в тебе ни того, ни другого… Люди склонны все упрощать.
Макс: А Вы сложный человек?
Надежда: Да, мы очень сложный человек.
Максу вообще не хочется копаться в этом. Он опускает ладонь в тарелку со льдом, потом прикладывает ее к зубам.
Надежда: Закажи что-нибудь сладкое. Не жди меня.
Макс морщится.
Макс: Я не ем сладкое.
Надежда: Из-за зубов?
Макс: Из-за фигуры.
Надежда: А я вообще не слежу за фигурой.
А следовало бы. Потому что на Надежде вся одежда просто лопается.
Макс: Да и нет необходимости.
Надежда: А вот тебе следовало бы. В твои годы, бац и все.
Макс не готов к такому разговору.
Макс: В мои годы?
Надежда: Я тебя сейчас обидела, да?
Макс: Нет, совершенно.
Надежда: Я вижу, что обидела. Я тебе отвечаю: ты для своих лет выглядишь отлично. Серьезно, без дураков. Почти.
Макс: Почти?
Надежда: Ну, зубы и волосы. И вообще…
Макс перебивает ее.
Макс: Надежда… Надежда, ты так считаешь?
Надежда кивает головой.
Макс: Нет необходимости вдаваться в детали.
Надежда: Ну, ты же спросил.
Макс: Нет, я не спрашивал. Я прекрасно знаю, сколько мне лет. И не ждал, что Вы откроете мне тайну. Кроме того, если посмотреть формально, то и Вы не так уж и молоды. Вам, сколько? Двадцать…
Надежда: Тридцать пять.
Макс: Вот как? Никто не даст.
Надежда: Я знаю, что никто. Моя бабушка всегда говорит, что я с первой менструации нисколько не изменилась. Я могла бы выглядеть малолеткой, но уже иметь ребенка, который ходит в школу.
Макс: И что, у Вас есть ребенок?
Надежда: Нет. У меня никого нет.
Макс: У Вас есть бабушка.
Надежда: Да и ее у меня нет.
Макс: Она умерла?
Надежда: Нет, не умерла. Что?
Макс останавливает ее. Все это его вообще не интересует. Поэтому он ведет себя цинично.
Макс: Вы действительно сложный человек. К счастью, хорошо выглядите. Меня удивляет, что, как Вы говорите, у Вас никого нет.
Надежда: От цинизма могут заболеть зубы. Даже те, которых уже нет.
Макс: Это фантомы.
Надежда: Это зубы. И болят они потому, что ты злой. Попробуй быть добрее. Посмотришь, как будет.
Макс: Эта мудрость, я полагаю, тоже исходит от бабушки?
Надежда продолжает, как будто бы не слышала.
Надежда: Я знаю, что выгляжу не так уж и хорошо. Я не толстая, но… я полная. И кроме того, рыхлая. Кто-то сказал мне однажды, что я похожа на подушку… И это была не бабушка.
Макс: А я ничего и не говорю.
Надежда: Но вообще-то мне абсолютно понятно, как стать очень привлекательной для мужчин. Для тех, которые любят спать с женщинами, а появляться с ними где-то не любят. А я люблю быть с такими мужчинами, которые не могут меня куда-нибудь пригласить. Это жизнь.
Макса действительно трогает искренность Надежды.
Макс: Ну, а тебе здесь нравится?
Надежда: Нравится. И спасибо, что ты наконец перешел на «ты».
Макс искренно смеется.
Надежда: Больше не болит?
Макс: Я выпил обезболивающее. Оно подействовало.
Надежда: Хорошо, если так.
Макс: Я веду себя немного старомодно, да? В мои годы это нормально. Это потому, что мы не очень хорошо знаем друг друга.
Надежда: Но мы шли к этому. Немного раньше, в машине…
Макс: Не так громко. Меня здесь все знают.
Максу снова вдруг становится неловко. Он как-то вжимается в стул. Надежда замолкает, потом снова продолжает.
Надежда: Если ты хочешь, мы можем потом заняться этим у меня.
Макс: Нет. Уже поздно.
Надежда: Это у тебя от твоих обезболивающих. От них можно стать импотентом.
Надежда совершает ошибку этой фразой. Макс снова становится злым.
Макс: Твои знания по истине безграничны. Просто невероятно, что ты только гримерша.
Надежда: Мне с трудом давалась школа.
Макс: Кто бы мог подумать!
У Макса на нервной почве опять начинает болеть зуб. Он снова прикладывает ладонь к щеке.
Надежда: Опять болит? Я же говорила…
Макс сразу же опускает руку, твердо решив, что перед этой женщиной больше не сделает ни одного знака, указывающего на физическую боль.
Макс: Если хочешь знать, мой дедушка моей бабушке и после пятидесяти лет совместной жизни говорил «вы».
Надежда: Как-то это странно.
Макс: Да. Это было когда-то. Когда еще сохранялся хоть какой-то порядок.
Надежда: А у твоего деда была машина?
Макс: Конечно, была. Еще до войны. И машина была, и шофер.
Надежда: Значит, в машине твой дед обращался к твоей бабушке на «вы», когда предлагал…
Максим перебивает ее прежде, чем она успевает закончить. Надежда смеется.
Макс: Хватит. Прекрати, пожалуйста.
Надежда: Я же шучу.
Макс: А мне, представь себе, не смешно.
Надежда: Ладно. Не злись.
Макс: Мы — это другой мир, девочка.
Надежда вдруг становится грустной. Кладет вилку, отодвигает от себя тарелку.
Надежда: Я знаю! Знаю. Хочешь, чтобы мы ушли?
Максу становится как-то жаль ее.
Макс: Я этого не говорил. Я хотел сказать, что мы — другое поколение. Я на пятнадцать лет старше тебя…
Надежда: На двадцать.
Макс: На двадцать. Хорошо, на двадцать… Тебе и это известно?
Надежда: Так написано в Интернете.
Макс: В Интернете все есть.
Надежда: Ты на самом деле отлично выглядишь. Я бы на твоем месте вообще отказалась от косметики.
Макс: Дело не в возрасте. Это вопрос профессионализма. Я, как бы это сказать, лицо телевидения. Те немногие люди, которые смотрят мою программу, ждут от меня и определенного имиджа!
Надежда: Ну, если их немного, чего ты беспокоишься?
Макс: Что ты имеешь в виду? Мою программу смотрит один миллион восемьсот тысяч человек. Каждую неделю.
Надежда: А, да?
Макс: Это, по-твоему, мало?
Надежда: Для меня нет, для тебя да. Это же так сказал.
Макс: Я сказал это с иронией. Думаю, тебе известно, кто я такой?
Надежда просто смотрит на него, а Макс просто не знает, с чего начать.
Макс: Я… я — лицо телевизионной журналистики. Я даже могу повлиять на то, чтобы переизбрали председателя правительства, например. Если захочу. Мне это под силу, понимаешь?
Надежда: Ладно. Теперь понимаю. Я не смотрю телевизор. А зачем тебе его переизбирать? Он что, не справляется?
Макс: Да не в нем дело, не о нем речь… А ты вообще знаешь, кто председатель правительства?
Надежда пожимает плечами.
Макс: Я привожу его, как пример. Пример того, на сколько велика сила телевидения, где ты, кстати, работаешь.
Надежда: Я просто гримирую.
Макс: Ну, хорошо, сейчас гримируешь. Это только начало. Потом можно продвигаться вперед. Если тебя кто-нибудь порекомендует. Если тебя заметят. Ты бы могла… читать новости, например.
Надежда: Читать новости? Это для этих-то дураков?
Макс: А гримировать — это для умных?
Надежда ничего не отвечает.
Макс: У тебя ведь есть какие-нибудь амбиции?
Надежда: Есть. Я бы хотела… заботиться о ком-нибудь.
Макс: А, вот как? Ты бы хотела выйти замуж?
Надежда: Да нет. Я уже старая для этого.
Макс смеется. Искренно.
Макс: Старая? Ты старая?
Надежда: Девушка-бабушка.
Макс: Кто тебе это сказал?! Ах, да, да, беру вопрос обратно, я знаю! Бабушка?..
Надежда: Никто мне ничего не говорил. Просто я так себя чувствую. Старой.
Макс смеется. Берет Надежду за руку.
Макс: Моя дорогая, если ты себя чувствуешь старой, то, что тогда мне говорить?
Макс смотрит на Надежду с какой-то нежностью, которую не может объяснить. Если упростить, то эта разница в возрасте дает ему какую-то потребность ее защитить.
Надежда: Макс, знаешь что… Мне нравится, когда ты говоришь мне «дорогая».
Макс как только это слышит, становится нежным. Одна слезинка, то ли от смеха, то ли от переизбытка эмоций, течет у него по левой щеке.
Макс: Дорогая.
Макс вытирает глаза. Надежда смотрит на него почти влюбленным взглядом. Потом говорит.
Надежда: У тебя грим потек.
Надежда окунает край салфетки в стакан с водой. Вытирает Максу лицо.
Макс: Я забыл его смыть… Ладно. Хватит.
Надежда: Еще здесь чуть-чуть осталось…
Макс берет руку Надежды. Отстраняет ее.
Макс: Я же сказал, хватит.
Теперь снова никто не улыбается. Снова становится как-то напряженно. Макс смотрит куда-то вдаль, пытается позвать официанта.
Макс: Три официанта на столько столов. И еще один из официантов слепой! Просто невозможно до них докричаться. Если увидишь, позови его. Я хочу расплатиться.
Надежда оборачивается. Смотрит вокруг себя.
Макс: Не торопись. Только если его увидишь…
Надежда: Я не вижу официанта, но вон тот человек все время на тебя смотрит.
Макс оборачивается. Отпивает глоток вина. Становится каким-то важным.
Макс: На меня все смотрят.
Надежда: Этот постоянно смотрит.
Макс: Я предполагаю.
Надежда: Обернись. Может, ты его знаешь.
Макс: Меня он не интересует.
Но все же Макс оборачивается.
Макс: А, этот.
Макс поднимает брови и кивает кому-то там головой. И как обычно в таких случаях, поднимает бокал. С усмешкой, но сквозь зубы говорит Надежде.
Макс: Доносчик.
Надежда: Этот?
Макс: Работает на полицию. Засранец.
Надежда: А почему ты за него поднимаешь бокал, если он засранец?
Макс: Я и сам себя об этом спрашиваю.
Надежда: Потому что он родственник твоей жены?
Макс: Откуда ты знаешь?
Надежда: Он сейчас это сказал этому, который сидит рядом с ним.
Макс с удивленным видом оборачивается. Смотрит на соседа родственника своей жены.
Надежда: Это было не громко. Он сказал это только ему.
Надежда поясняет.
Надежда: Я умею читать по губам.
Макс: На самом деле?
Надежда кивает головой.
Надежда: И про твою жену я тоже знаю.
Макс: Об этом тоже пишут в Интернете?
Этот выход в ресторан становится похож на наказание.
Надежда: Мне все равно. Это касается только тебя.
Оба замолкают.
Макс: Ты действительно можешь читать по губам?
Надежда довольно кивает головой.
Надежда: Это не так уж и трудно.
Макс: Ну вот, видишь, еще кое-что умеешь. Не только гримировать.
Надежда: Хочешь, я расскажу тебе, о чем они говорят?
К Максу понемногу возвращается энтузиазм.
Макс: Почему бы и нет. Давай!
Надежда смотрит в сторону полицейского засранца. Немного сосредотачивается, потом снова смотрит.
Надежда: Завтра они собираются взять начальника почты. Из-за сокрытия налогов.
Макс: Ты меня разыгрываешь?
Надежда: Нисколько. Это засранец этот сказал.
Максим оборачивается. Смотрит на доносчика.
Макс: Ты уверена?
Надежда: Он только что это сказал. Я видела.
Макс достает мобильный телефон из кармана пиджака. Набирает какой-то номер и, довольный собой, ждет соединения.
Макс: Надежда, ты опасный человек. Правда. Давай-ка, подсмотри еще что-нибудь.
Макс говорит по телефону.
Макс: Алло, это я. Слушай, проверь-ка мне…
Затемнение
Холл какого-то большого и серьезного учреждения. Мраморные колонны, облицованные мрамором стены, мраморный пол, мрамор при входе. А где-то там за горизонтом нашего зрения множество больших дверей. Везде двери, которые с трудом открываются и тяжело закрываются. Милисав Симич, ветхий старик, худой и высокий, в мокром плаще, сидит на одном из деревянных стульев и, держа подмышкой портфель, мнет его. Возле него нервно прохаживается Милан, бывший его студент, а сейчас постоянный шофер своего отца. Потому что то, что он окончил школу, совсем не значит, что он чему-то научился. Симич, свернулся на стуле, вжался в собственный скелет. От его метра девяносто осталась ровно половина. Милан ходит и говорит, ходит и говорит.
Милан: Мой отец играет в лото. Уже тридцать пять лет, каждый день. Тридцать пять лет каждый день мой отец просыпается каждое утро первый, первый умывается, первый бреется, варит кофе, закуривает трубку и садится за кухонный стол. И тогда начинает: раскладывает числа, развивает системы, сравнивает, предсказывает, ищет дебютную комбинацию. Мой отец уже тридцать пять лет каждый день своей жизни пробует чем-то овладеть.
Где-то, в конце какого-то коридора, медленно со скрипом открываются какие-то двери. Милисав Симич встает, но не делает ни единого шага. Остается стоять здесь, возле своего стула, как какой-то испуганный пес, и слушает. Он прислушивается к стуку мужских шагов по мрамору. Шаги приближаются, потом удаляются. Двери с шумом закрываются.
Милан: Это еще не он.
Симич разочарованно садится. Милан делает паузу. Мы думаем, что он уже совсем замолчал, но он продолжает.
Милан: Мой отец каждое утро, уже тридцать пять лет, берет какое-нибудь важное число и вокруг него развивает целую систему. Он ставит на даты, на дни рождения, на юбилеи великих и малых сражений, на даты террористических актов, государственных катаклизмов, неизвестных войн. Он играет на номера букв в именах известных людей, исторических личностей или родственников, друзей, знакомых, королей, соседей, писателей, всех своих предков.
Симич вдруг наполовину привстает со стула и прислушивается, как какой-то худой сказочный мышонок. Водит носом и ушами, как будто старается услышать то, чего услышать нельзя.
Милан: Да нет ничего. Рано еще.
Симич смотрит на Милана. Он не утруждает себя, чтобы что-нибудь сказать. Милан садится. Вернее, просто бросает свое тело на стул рядом с Симичем.
Милан: Мой отец уже тридцать пять лет каждый день своей жизни каждого человека, которого встречает, просит загадать ему какое-нибудь число. Каждого, абсолютно каждого.
Милан грустно прибавляет.
Милан: Каждого, кроме меня.
Симич смотрит на молодого человека, который находится рядом, но на самом деле не видит его. Потому что Симич ждет, собранно ждет. В уголках сухих губ почти уже собралась белая слюна, потому что от того, что он нервничает, он не может ни говорить, ни даже глотать. Он сказал бы что-нибудь Милану, если бы мог и если бы знал что. Двери в глубине коридора открываются и сразу же со скрипом закрываются. Симич вскакивает. Его портфель переворачивается, и из него выпадают какие-то книги. Но шанс, что что-то произойдет, уже позади. Милан собирает книги. Симич просто стоит. Ему стыдно, что он так нервничает. А еще больше потому что он поддался своим слабостям и рефлексам. Он стоит, обезумевший от переживаний, с пересохшим ртом, мокрый и красный от нетерпения. Милан собирает все книги.
Милан: Почему Вы не разденетесь? Разве Вам не жарко? Дождь давно прошел, сейчас почти тридцать градусов.
Симич ничего не понимает.
Милан: Давайте, снимите свой плащ. Вам станет легче.
Профессор Симич, как маленький ребенок, слушается, что ему говорят, и снимает плащ. Он остается в выходном костюме, в белой накрахмаленной рубашке, в галстуке, завязанном мертвым узлом.
Милан: Выходной костюм? Это Вы специально?
Милан подмигивает старику.
Милан: И у моего отца тоже есть такой. В первом правом ящике рабочего стола. Там лежит даже инструкция, как его хоронить. Фото для памятника, список кто должен говорить, кого позвать, а кого нет. И туда же он положил и костюм. Точно такой же. Это лучшее, что у него есть.
Симич смотрит на свой погребальный костюм. Поправляет лацканы.
Милан: Наберитесь терпения. Поверьте, это всегда отнимает много времени. А в это время года, когда готовится заседание городского совета, они могут сидеть часами. Рассматривают всякие предложения, обсуждают кандидатов, их заслуги. Пока у них животы ни заурчат. Садитесь.
![Биляна Срблянович - Кузнечики [=Саранча]](https://knigism.online/covers/3a/e3/46308_100x150.jpg "Биляна Срблянович - Кузнечики [=Саранча]")