(Хуашань{1} – смотри примечания).
Гора Хушань.
Случилось это, когда Шао Мэю было десять лет. Послали его однажды в огород набрать фасоль для обеда. Пришёл он в огород и обнаружил там человека, который, торопясь, срывал стручки фасоли и, роняя наземь, заталкивал в свой мешок.
– А что это вы делаете с нашей фасолью? – спросил Шао Мэй.
– Разве не видишь – собираю! – ответил человек.
– А можно я тоже наберу? – снова спросил мальчик.
– Да, пожалуй, сделай одолжение.
Мальчик набрал мешочек, и совсем уж было решил уходить, но тут в его голове возникла мысль, и он спросил:
– Скажите, пожалуйста, а почему вы собираете нашу фасоль на нашем огороде?
– А как бы я мог собирать вашу фасоль на моём огороде? – удивился человек.
«Он взрослый человек – ему лучше знать», – подумал Шао Мэй и в задумчивости отправился домой. По дороге его посетило Просветление. Но отец всё равно выпорол его.
Отправился однажды Шао Мэй в лавку, в которой торговали письменными принадлежностями, купить тушь и рисовую бумагу. Отец строго-настрого приказал покупать всё только самого лучшего качества.
Поболтав по дороге с приятелями о том, о сём, Шао Мэй добрался, наконец, до лавки. Хозяин быстро нашёл отличную тушь, а вот с бумагой возникла проблема, поскольку за несколько часов до того заезжал сам господин уездный начальник и купил всю хорошую рисовую бумагу, каковая оказалась в наличии. Та же, что осталась, по качеству годилась, разве что, как обёрточная.
Тогда Шао Мэй нашёл, как ему показалось, выход из создавшегося положения: он решил купить самой лучшей бумаги из той, что была. Продавец удивился, но подал покупателю то, что он просил.
По дороге домой Шао Мэй зашёл к своему знакомому чародею-даосу. Даос встретил его с задумчивым видом и, вместо приветствия, сказал:
– Тебя сегодня побьют.
– Кто? – испугался юноша.
Даос постоял молча, пожевал губами:
– Впрочем, ничего страшного… Тебе это пойдёт на пользу.
Взволнованный, Шао Мэй поспешил домой, ежеминутно оглядываясь по сторонам в ожидании обещанных побоев. Но вот и домашние ворота захлопнулись за его спиной.
«Наверное, даос просто что-то напутал. С кем не случается», – успокоено пробормотал он себе под нос.
Нужно ли добавлять, что почтенный отец в очередной раз выпорол своего туповатого отпрыска. Правда, на этот раз его терпение лопнуло, и он отдал сына на обучение в чаньский монастырь.
По дороге в чаньский монастырь с ним приключилась, среди прочих, такая история. Как-то раз, сидя со своими попутчиками у вечернего костра, Шао Мэй слушал разговоры мирян. Наверное, потому, что большая часть людей шла в монастырь – кто поклониться Будде, кто-то жаждал разрешить мучающий его вопрос, а кто и просто за компанию – разговоры, большей частью, шли духовные. На сей раз предметом обсуждения стала тема: в чём заключается истинная цель появления Бодхидхармы{2} с Востока.
Бодхидхарма.
– Бодхидхарма явился к нам с Востока, для того, чтобы принести нам знания и веру, – настойчиво убеждал всех пожилой мирянин.
– Да нет же, он пришёл к нам, чтобы учиться самому – они же там все варвары!.. – громогласно доказывал огромный детина страхообразного вида…
После этого заявления наступила неловкая тишина, и Шао Мэй, удивляясь, кто его за язык дёргает, неожиданно для самого себя сказал:
– Вообще-то, Бодхидхарма с Юга пришёл…
Подзатыльник, прилетевший откуда-то из темноты, помог ему в очередной раз достичь Просветления.
Патриарх, убелённый сединами преклонных лет старец, спросил у Шао Мэя о цели его прибытия в чаньский монастырь. Шао Мэй, нисколько не смущаясь, заявил:
– Мой почтенный отец считает, что я глупый и тупой, а потому гожусь только для изучения Чань.{3}
– Почему же он так решил? – удивился патриарх.
– Он говорит, что я всегда вначале говорю, а потом думаю.
– Тогда отвечай быстро – что такое Просветление? – вдруг скороговоркой спросил старец.
– Это когда в голове светло делается.
После некоторого раздумья патриарх сообщил молодому человеку, что он, пожалуй, принят послушником в их монастырь.
На прощанье Шао Мэй всё-таки рискнул задать мучивший его вопрос насчёт того, откуда прибыл Бодхидхарма.
– Из Духовной Обители, – ответствовал старик.
В ушах юноши взорвался шум недавнего подзатыльника, и Шао Мэй, потрясённый вторичным Просветлением, молча поклонился патриарху и удалился.
Однажды в монастыре, в котором Шао Мэй проходил послушничество, случилось большое празднество, посвящённое дате основания монастыря.
Всех послушников распределили на различные работы: мести полы, украшать зал, посыпать дорожки песком, постригать кусты и т.п.
Шао Мэй попал работать на кухню. Весь день он чистил зелень, резал коренья, таскал воду, мыл котлы.
Время празднования приближалось.
В зале уже были накрыты столы, послушники сбивались с ног, таская тяжёлые блюда, расставляя сиденья, бесконечно всё поправляя и переставляя с места на место.
Шао Мэя отправили в монастырский погребок, дабы он принёс оттуда вина.
– Только смотри – неси самого лучшего янчжоуского вина! – напутствовал его мастер Главный распорядитель.
Через час мастер-распорядитель спохватился – где же то вино, что он приказал принести. Обыскав почти весь монастырь, и не найдя Шао Мэя, послушники отправились в винный погреб. Каково же было их удивление, когда там они обнаружили пропавшего.
Шао Мэй сидел в позе для медитации, вокруг него стояли кувшины с вином, не менее десятка.
– Что ты здесь делаешь, сын чёрта-лочи?! Я зачем тебя сюда отправил?! – с негодованием закричал Главный распорядитель, которого, разумеется, тут же позвали.
На что Шао Мэй весьма заплетающимся языком, хотя и с большим достоинством, ответил:
– Вы… ик! …бираю лучшее вино!
– Но почему вот так?!
– А как же ещё я могу определить – какое… ик! …вино лучшее?
Шао Мэя, случай с которым взялся разбирать сам патриарх, не наказали, решив, что он был прав.
А Главный распорядитель отделался лёгким Просветлением.
Однажды Шао Мэю вдруг пришло в голову, что он обладает даром стихосложения. Он приобрёл в лавке тушь, тушечницу, кисти, рисовую и шёлковую бумагу – всё лучшего качества.
Затем он, позанимавшись упражнениями для концентрации сознания, уставился в потолок. Через несколько минут он написал:
Гора Утайшань.
Гора Утайшань{4}, чья вершина увенчана снегом,
А склоны цветами, ждёт, что приду я навстречу.
Но тщетно – той встрече, видать, уже не случиться.
Слива-мэй{5} всё также цветёт по весне,
А бедный мальчик-идиот всё также
Пытается открыть дверь ударом плеча,
Не зная, что та всегда открывалась вовнутрь.
Дикая слива-мэй (мэй-хуа).
Отложив кисть, Шао Мэй отправился пить чай. Пил он его долго и тщательно. Когда он дождался Просветления, то убрал письменные принадлежности в шкатулку.
Вскоре он вернулся монастырь. А потом ещё долгое время писал письма домой, пользуясь превосходными письменными принадлежностями.
Однажды монах Шао Мэй, изучавший Чань, сидел в саду, под персиковым деревом, усыпанном цветами. Вокруг цветов гудели шмели и порхали бабочки. Шао Мэй пил подогретое вино, прихлёбывая прямо из чайника.
Его заметил старый приятель и, желая поболтать, спросил у монаха:
– Для чего вам нужен Чань, уважаемый монах?
– Бабочек ловить, – пробулькал сквозь чайник Шао Мэй.
Приятель не нашёл, что сказать и, в задумчивости, ушёл.
Примерно через полгода они повстречались вновь. Приятель, припомнив предыдущую встречу, с подначкой спросил:
– Много ли бабочек наловили вы, уважаемый монах?
– А кто вам сказал, что мне есть, чем их ловить? – вопросом на вопрос ответил Шао Мэй.
Вскорости после этого приятель пришёл в чаньский монастырь и побрил голову.
Комментарий Шао Мэя:
«С тех самых пор Шао Мэй питает неизъяснимое отвращение к плодам персикового дерева».
Однажды к Шао Мэю приехал его друг, тоже монах – из соседнего монастыря.
Друг вошёл в келью, некоторое время смотрел на Шао, стоя прямо на пороге. Наконец Шао произнёс:
– Ну и?
На что друг, не задумываясь, ответил:
– А пошёл ты со своим Чанем!
На том они расстались.
Вот и скажите мне теперь – стоило ли из-за этого тащиться такую-то даль?! И ещё – была ли у них обоих хоть малая толика чаньского осознания?
Однажды к Шао Мэю зашёл его приятель, отличавшийся крайней неусидчивостью. Они, как водится, выпили чаю, при этом приятель ежеминутно вскакивал с места, чтобы посмотреть на новую миниатюру, висевшую на стене, то подбегал к окну – узнать, как там стоит его повозка, опять подходил к стене, чтобы прочесть новое стихотворение; при этом он болтал, как весенний скворец, не прерываясь ни на минуту. Шао Мэй сидел и невозмутимо пил чай.
Потом приятель спохватился, вспомнив, видимо, о цели своего посещения…
– Уважаемый Шао Мэй, на днях промелькнуло одно чрезвычайно интересное сообщение, но я уже плохо помню, о чём там шла речь… Может быть, вы сможете мне чем-то помочь?
– Наверное, смогу… – ответил тот. Потом, помолчав, добавил:
– Это не сообщение «промелькнуло» мимо вас, это вы бегаете, как угорелый!
Гость остолбенел, затем сделал невразумительную попытку обидеться. После, так и не сказав ничего на прощание, удалился.
Через полгода Шао Мэй узнал от общих знакомых, что этот приятель побрил голову, обратившись к Чаню в одном из монастырей Поднебесной.
Сидел как-то раз Шао Мэй на крыше дома – отдыхал от трудового дня и выпитого вина. Долго сидел – так, что даже устал. А потом пошёл спать. И приснилось ему, что сидит он на крыше дома, после трудового дня и выпитого вина, и при этом спать хочет.
Проснулся наутро и ничего понять не может: если взаправду всё так было, то почему огород не вскопан, если приснилось – то почему же так голова болит?
Пришёл как-то Шао Мэй в огород, глядит – а там паслён поспел! Надо сказать, что был он до паслёна большой охотник. Наелся, конечно, до отвала…
– …Вот она – карма-то, – лихорадочно думал Шао Мэй, стремглав убегая в сторону ближайших кустов…
Как-то раз Шао Мэй наблюдал, как мимо его дома прогнали стадо коров. Задумался он, захваченный зрелищем, и в голову его пришла идея.
Переоделся он в простое платье, повесил себе на шею колокольчик, на ноги навязал путы и пошёл бродить по улицам города. Шёл он и кричал протяжно: «Му-у-у-у-у… Му-у-у-у-у…»{6} Гулял он так до тех пор, пока не повстречался с городской стражей, которая схватила его и привела в ямынь{7} к судье.
Ямынь.
«Зачем ты – уважаемый монах – пытаешься уподобиться корове?» – спросил судья. «Для чего ты надел ботало и путы?» – «Затем, что у каждого человека на ногах есть путы, которые мешают ему следовать по Пути, а на шею надет колокольчик-ботало, который показывает, что он дурак. Будет нескромно, если я стану отличаться от других», – ответствовал Шао Мэй.
Окружной судья был просвещённым человеком, поэтому он понял, о чём ведёт речь этот безумный монах, и не стал его никак наказывать.
Комментарий Шао Мэя:
«Только вот никак не могу понять я – при чём здесь Чань?»
Однажды Шао Мэй, будучи послушником в монастыре, решил съездить домой, проведать своих родных. Долго ли, коротко ли – без особых приключений добрался до родительского дома.
Дома его встретили с распростёртыми объятьями, усадили за стол, поставили тарелки с лучшей едой и, как водится в таких случаях, завели неторопливую беседу.
Когда все наелись, подвыпивший отец поинтересовался – «что же такое этот самый Чань?» В ответ на это Шао Мэй заорал так, что все собравшиеся втянули головы в плечи и прижали руки к ушам. Отец же выдал сыну такую оплеуху, от которой тот слетел со скамейки. Все ещё молчали, ошеломлённые случившимся, а Шао Мэй поднялся с пола и, потирая затылок, как ни в чём не бывало, обратился к отцу со следующими словами:
