Действующие лица:
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ — худрук столичного театра, 55 лет
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ — негоциант, 49 лет
Актрисы театра:
ЛАРИСА — 29 лет
АНАСТАСИЯ — 28 лет
НАДЕЖДА — 31 год
Действие происходит в наши дни.
«Хорошо придуманной истории незачем походить на
действительную жизнь. Жизнь изо всех сил старается
походить на хорошо придуманную историю»
Трудно рассказать о пьесе на одной страничке. Ведь есть ещё тридцать, каждая из которых — её неотъемлемая часть. И тем не менее…
Про что или про кого эта пьеса?
Она про театр. «Весь мир — театр, все люди актеры». Эти слова давно стали расхожими. Желание играть — неотъемлемая часть человеческого характера. Играть в футбол, в шахматы, в войну, в любовь. Театр — одна из любимых игр.
Эта пьеса про актеров. Про людей, которые говорят чужие слова, чужим голосом. Иногда им приходится рыдать, когда на сердце весело, и смеяться, когда хочется плакать. Такая профессия — обманывать. Обманывать достоверно. Иначе, вслед за Станиславским, мы скажем «Не верю…»
Эта пьеса о режиссерах. О представителях профессии, которая по смертности третья, после летчиков-испытателей и шахтеров. Репетируя, они помногу раз проживают все радости и горести каждого персонажа.
Эта пьеса про нас, зрителей. О людях, которые приходят в зал подглядывать… За собой. Узнавать тех, кто на сцене, в себе и себя в тех, кто на сцене. Иначе не интересно.
А театр должен быть интересным. Кто-то говорит, что он должен развлекать. Я не согласен. Развлекать должны цирк, эстрада. Драматический театр должен пытаться сделать человека лучше. Театр, простите за сочетание несочетаемого, это светская религия. Все религии пытаются сделать человека лучше. К сожалению, это не всегда удается.
В этой, как и в других моих пьесах, нет злодеев и героев. Наверное, я мало о них знаю, поэтому не пишу про плохих и хороших, а пишу о современниках, живущих в соседней квартире или в соседнем доме. В которых есть и хорошее, и плохое, как в каждом из нас… И если ты предал любящего тебя человека, то процесс бытия принимает необратимый характер погружения в солёный раствор, а когда человек тонет, спасти его может только тот, кто рядом в жизни, а не на сцене.
Жизнь похожа на театр, театр похож на жизнь, но между ними есть существенное различие… В театр можно вернуться.
Все живут играя, но только актеры играя живут.
Кабинет художественного руководителя столичного театра. Открывается дверь, входит молодая женщина, за ней хозяин кабинета.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Лариса, у меня три минуты. Через час нужно быть в мэрии. Если ты опять по «идиотскому» вопросу, то ничего не изменилось.
ЛАРИСА: Нет, я по-нормальному. Поменяйте мне числа на следующий месяц.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Зачем?
ЛАРИСА: Хочу к маме слетать.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Так лети.
ЛАРИСА: У мамы юбилей 18-го, а у меня «Свадьба» 19-го.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Снова замуж выходишь?
ЛАРИСА: Да… За Антона Павловича.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Бедный Чехов… Ты только сегодня узнала, когда у мамы День рождения? И с каких пор художественный руководитель занимается числами?
ЛАРИСА: Пусть Настя вместо меня сыграет. Она же репетировала. А я, если надо, ее «На дне» подстрахую.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: В скафандре или с аквалангом?
ЛАРИСА: Не смешно. Ну хоть в чем — то Вы можете пойти на встречу? Сколько я Вас просила назначить меня на роль Нины? Кстати, Лариса по-гречески — чайка. А в результате играет Надька.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Не Надька, а Надежда Константиновна.
ЛАРИСА: Вы и роль Настасьи Филипповны ей отдадите. Хотя мне обещали.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Савельева, почему ты все время интригуешь? У тебя главные роли в трех спектаклях. А добъемся финансирования — построим малую сцену, мы с тобой замечательный спектакль по Чехову сделаем.
ЛАРИСА: Я знаю, я вредная…
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Ты не вредная, ты полезная. Но противная при этом.
ЛАРИСА: А какой спектакль?
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: «Душечку». У тебя получится.
ЛАРИСА: Если бы Надежда Константиновна была более покладиста, деньги на малую сцену давно появились.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Ты сейчас о чем?
ЛАРИСА: А то Вы не знаете, как за ней председатель попечительского совета ухаживал?
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Ты в курсе, что любопытной Варваре нос оторвали?
ЛАРИСА: На базаре… Ухаживал, ухаживал, в Анталью приглашал, а она «Не нужен мне берег турецкий, и Африка мне не нужна», вместе с малой сценой… для родного театра… Введите меня в «Чайку», я бы в очередь с ней играла. Сразу станет видно, где талант, а где амбиции.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Нашла конвоира. «Введите, выведите…». Талант это интуиция, а для тебя… нахальство — второе счастье.
Раздается звонок по внутреннему телефону. Евгений Сергеевич нажимает кнопку громкой связи.
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС: Евгений Cергеевич, Вы Борисову на шестнадцать встречу назначали?
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Какому Борисову?
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС: Его зовут Константин Георгиевич, как маршала Жукова.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Жукова звали Георгий Константинович, а так звали Паустовского.
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС: Извините. Но через две минуты он будет у нас.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Мне же в мэрию. Скажите, что меня нет!
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС: Это же Борисов.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Ну и что?
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС: Тот самый! Мне начальник его охраны звонил.
Пауза
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Вашу бабушку! Вспомнил… Конечно, я его жду… (отключает громкую связь) Ладно, Лариса, разберемся с твоей мамой, иди на репетицию.
Лариса быстро уходит. Евгений Сергеевич оглядывает кабинет, суетясь, достает и ставит на стол пепельницу, несколько раз репетирует широкую улыбку и рукопожатие. Ставит и убирает со стола бутылку коньяка.
Звонок по внутреннему телефону.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Приглашайте, я жду.
Входит элегантно одетый мужчина среднего возраста. Евгений Сергеевич встает, идет к нему навстречу. Мужчина внимательно смотрит в лицо Евгению Сергеевичу и, чуть помедлив, протягивает руку.
ГОСТЬ: Здравствуйте. Константин Георгиевич.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Здравствуйте. Евгений Сергеевич. Очень приятно. Присаживайтесь, где Вам удобно.
Гость садится в кресло, Евгений Сергеевич — за свой стол.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Я когда с Вами поговорил по телефону, то, честно говоря, не понял, что это Вы. То есть, Вы сказали, что зайдете, нам есть о чем поговорить. А я и не понял, что Вы — именно тот Борисов.
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: А если бы поняли — то не приняли?
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Да нет, что Вы! Я очень рад видеть Вас в нашем театре. Может — чаю или кофе хотите?
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Нет, спасибо.
В кабинете повисает пауза. Каждый собеседник ждет, что разговор продолжит другой.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Вообще-то, мы должны были на гастроли в Питер уехать. Но прокатчик оказался слабенький. Билеты плохо продавались… В последний момент отменили. Весной поедем… Может все-таки чаю?
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Нет-нет, спасибо.
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ осматривает кабинет, рассматривает фотографии, висящие на стене.
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Разрешите посмотреть?
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Конечно.
Константин Георгиевич встает, прохаживаясь по кабинету рассматривает фотографии, дипломы, призы. Евгений Сергеевич встает и продолжает разговор, перемещаясь по кабинету вслед за Константином Георгиевичем.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Труппа у нас хорошая. Неплохая труппа. Проблема, что многие снимаются. Понятно — там больше платят. Хотя сейчас, сами знаете, снимать стали меньше… Вот, недавно «Чайку» выпустили… Пресса хорошая. Ну, кто-то поругал, кто-то похвалил, как обычно… Планировали малую сцену в этом году открыть, но все упирается в деньги… Попечительский совет есть, но, опять же, у всех кризис, поэтому о реконструкции речь не идет… А может, по рюмочке? На улице-то холодно.
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Спасибо. Я не пью.
Повисает пауза, которую заполняет Евгений Сергеевич.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Я практически тоже. Так вот… если гости. С драматургией сейчас, сами знаете — новая драма в моде, но я к ней как-то осторожно… Зрителей тоже не поймешь, чего они хотят. Впрочем, так всегда было… Еще корпоративные вечера устраиваем. Да вот… совсем забыл: у нас детские спектакли хорошие. «Морозко», «Щелкунчик». Мы, кстати, детские корпоративы организуем. Если у вас внуки… или может дети, то можно и такое. Дети смотрят спектакль, а потом вместе с актерами торт едят. Весело получается. Недавно внук мэра у нас день рождения отмечал.
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Нет, спасибо. Дети выросли, внуков нет.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: А, я кажется понимаю. Вы по поводу здания? Могу сейчас организовать осмотр. Но с точки зрения недвижимости мы такое же государственное учреждение, как прокуратура.
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Не совсем. Вас посещать намного приятнее.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Спасибо. Хотя статистика утверждает, что к нам ходит всего два процента населения плюс приезжие. Театр заставляет думать. А думая, редко кто остается собой доволен.
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: А те, кто ходят — довольны собой?
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Всегда собой довольны — дураки, а к нам ходят умные. Просто думать они уже привыкли. А может, воды минеральной? Есть с газом, есть — без.
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Нет. Спасибо. Я недавно проезжал мимо вашего театра. Колесо пробило. Охрана хотела пересадить меня в джип, а я в джип не захотел. Время — без пяти семь. Остановились как раз напротив кассы. Я вспомнил, что в театре уже лет двадцать не был. Ну, на разных мероприятиях, как Вы говорите, корпоративах, а на спектаклях — ни разу. Решил — пока они колесо меняют, зайду, посмотрю, что идет. «Чайка». Купил билет. На охране сэкономил. Сказал, что в театре я в полной безопасности. В антракте не ушел. Хороший спектакль у вас получился.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Спасибо. Я его давно хотел поставить.
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: И актрису на роль убийцы удачно подобрали.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Какой убийцы? Вы перепутали. Это не у нас было. Тут по соседству театр акунинскую «Чайку» поставил. Там все персонажи по очереди Треплева убивают.
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Ну что Вы, я редко ошибаюсь. Это Ваш спектакль.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Какая же она убийца? Она жертва.
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Но последняя, кто видел Костю живым. А Вы как думаете — почему он застрелился?
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Ну, на это много причин. Каждый сам делает вывод.
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Зачем она сказала, что любит другого? Могла не говорить. Этим и довела до смерти. Она не жертва…
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Странное убийство, без мотивации. Не думаю…
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: А почему Чехов назвал эту историю именем хищной птицы? Назвал бы «Голубкой». Или «Уткой».
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Не мог. Утку можно пожарить и съесть, а убийство чайки — бессмысленно.
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: То есть без мотивации герой убивает чайку, а чайка убивает героя… Ее знаете, как ловят? В петлю. И если неосторожно к ней приблизиться, она выклюет охотнику оба глаза за секунду.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Любопытно, не знал.
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: А недвижимость меня не интересует.
Пауза.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Мне лестно, что Вы ходите в наш театр. Почему только не предупредили? Билеты покупаете… Я бы пригласительные организовал…
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Спасибо… Вы, конечно, не совсем понимаете цель моего визита. Скажите, тут говорить можно? Не слушают? (Осматривает потолок помещения.) В пожарной сигнализации камер нет?
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Не проверял, но думаю — нет. Что у нас подглядывать? Придет актер, нажалуется на другого. Или актриса числа просит.
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Какие числа?
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Мы даты спектаклей числами называем. Чего нас слушать? Финансовые потоки театры огибают, а говорить сейчас все дозволено. Цензуры нет. Ставь, что хочешь, ходи, в чем хочешь… Главное чтоб деньги в кассе были. Не можем позволить идеологию, не подкрепленную проданными билетами. У меня водитель — рыбак. Часто повторяет «Нанизывайте на крючок то, что нравится рыбе, а не вам». Вот и нанизываем. Мейнстрим ловим, настроение. Ищем, как Костя Треплев, новые формы. Не всегда находим. Но готовы помочь, чем можем. Так что слушаю Вас внимательно.
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ (достает из кармана связку ключей, перебирает их в руках): Попытаюсь сформулировать цель моего визита… Возможно, произведу на Вас странное впечатление. Понимаете, у меня проблема наоборот, она не в том, что чего-то нет, а в том, что все есть. Дома, машины, яхта. Недавно «Гольфстрим» купил.
