Проснулся Антон от резкого и глухого звона за стеной. Не открывая глаз, повернулся на узкой кровати, натянул одеяло на голое плечо. За ширмой у батареи парового отопления неслышно дышала бабушка Настя. Окно, выходившее на улицу, было по-ночному черное. Мальчик зачмокал губами, еще крепче смежил глаза, и тут в спальне родителей послышался резкий стук, похожий на звон битой посуды, и сразу наступила тишина.
— Бей, бей, — услышал он странно спокойный голос матери. — Вон еще тарелка на столе, колоти и ее.
— Доведешь, и она полетит, — ответил отец.
Чувствовалось, что в нем все клокочет.
— Всех перебудишь. Сына хотя бы посовестился. — И мать заплакала, с трудом выговаривая сквозь слезы: — Привык бушевать… Чуть что не по нем — швыряет на пол… Сам же виноват и… Нет, я не могу так больше жить, не могу! Все опостылело. Чувствую, чужая тебе… и ты мне чужой.
Снова до Антона сквозь полусон дошли злые слова отца:
— Была бы другой — этого бы не случилось. Командовать больно любишь: лишнюю рюмку не выпей, с товарищами не посиди свободный часок. Вот и стал искать… где потише.
— Уж договаривай правду: где с лаской встретят. Нашел моложе меня? Видала я эту крашеную.
— Собирай больше сплетни!
— Зна-аю. И люди говорили… Изолгался весь.
И мать снова зарыдала.
Голоса за стеной стихли. Антон отчетливо, ясно слышал ссору родителей и тем не менее в следующую же минуту забыл: он все еще был в сладком полусне.
Такие ссоры в последнее время становились все чаще. Антон уже стал привыкать к ним и только удивлялся: почему папа и мама не могут жить мирно? Раньше отец домой с завода приходил сразу после окончания работы, а теперь появлялся в семье поздно вечером, иногда же и вовсе не ночевал. «Оставил мастер на третью смену», — грубо кидал он в ответ на расспросы матери.
Антон уже совсем было заснул, когда новая вспышка ссоры за стеной заставила его приподняться на локте. Сегодня что-то родители никак не могли угомониться.
Из-за ширмочки, шаркая войлочными шлепанцами, появилась бабушка Настя.
— Спи, спи, мальчик, — сказала она, запахивая халат. — Без тебя старшие разберутся.
— Чего они там, бабушка? — недовольно спросил Антон и зевнул. — Папа что-то со стола сбросил?
— Тиранит, проклятущий, всем душу, — пробормотала старуха. — Никому от него покою нету. Думает, без него кусок хлеба не достанем. Укладывайся, укладывайся, еще и не светает. — Она поправила Антону подушку.
Паренек подложил под голову кулак и через минуту сладко и крепко спал.
Яркое апрельское солнце било в окно, когда мать разбудила его, чтобы идти в школу. Из ночного разговора Антон ничего не помнил, весело спрыгнул босыми ногами на пол.
— Эх, денек сегодня! Значит, будем в кружке ракеты запускать. Ты, ма, уже на работу?
Вера Михайловна причесывала перед зеркалом свои густые и длинные каштановые волосы, они были мягкие, и Антон с детства помнил их ласковое прикосновение. Мать через зеркало встретилась с ним взглядом и ничего не ответила. Антон заметил, что ее обычно смуглое, легко поддающееся загару лицо сегодня было бледное, усталое, под глазами легли синяки.
«Не выспалась? Да, да, ведь ночью с папой о чем-то ссорились».
— В школу не опаздывай, — дала Вера Михайловна обычный наказ. — Бабушка тебя покормит.
— Есть, товарищ командир, не опаздывать! — шутливо отчеканил Антон и, сдвинув пятки, отдал честь. — И насчет завтрака будет выполнено!
— У тебя кружок вечером?
— Так точно! Технический… ракеты должны запускать. Может, еще успею и в спортсекцию. Инструктор новый прием самбо обещал нам показать.
— Пожалуйста, допоздна не задерживайся. Эти твои увлечения… в первую очередь уроки надо делать. Понял? Учиться хорошо. И вообще. Бабушка нервничает, когда к обеду запаздываешь.
— А ты разве дома не будешь? — сразу становясь серьезным, спросил Антон.
— Уезжаю в командировку.
— Когда вернешься? В понедельник у нас в школе родительское собрание. Не забыла?
— Постараюсь быть в воскресенье к вечеру.
Отца в эту пору дома никогда уже не бывало, на завод он уходил рано. Антон чмокнул мать в щеку и побежал умываться.
Эти два дня, когда матери не было дома, у Антона прошли как обычно: занимался в кружках, ходил к товарищу готовить физику, бегали с ним на Посопский мост смотреть, как разлилась Инсарка. Весной рыба голодная, клюет жадно, однако вода была еще слишком мутная, и окуньки, и подлещики плохо видят наживку, поэтому удочкой ловить еще рано.
Отец дома не ночевал и сообщил по телефону, что находится у товарища: «Много работы в цеху. Оборудование меняем».
Квартира сразу опустела и имела нежилой вид: настенные часы забыли завести, они остановились, в комнате родителей не убирали, на диване валялся забытый зонтик. Баба Настя шаркала шлепанцами по кухне, тихонько охала, ворчала: у нее разболелась поясница. Она особенно заботливо пичкала внука в завтрак, обед, щедро подкладывала добавку, а он, как всегда наскоро подхватив с тарелки, спешил из дома.
В эти «голые» два дня ему здесь было особенно томительно.
Из командировки Вера Михайловна приехала, как и обещала, в воскресенье к вечеру. Вернувшись, Антон застал ее с бабушкой за столом с расставленными пустыми приборами: глаза у обеих были красные, заплаканные. Мать сразу обмахнула платочком ресницы, постаралась улыбнуться.
— Как у тебя дела, сынок?
— Порядок. А что это вы… расстроенные?
Словно не расслышав его вопроса, Вера Михайловна вышла на кухню.
За дочь ответила бабушка Настя:
— Разве сам не понимаешь? Не малый. Он-то обе ночи глаз домой не казал.
Антон понял, что она говорила об отце. Действительно, Кичапин-старший, казалось, забыл, что у него есть семья, что его ждут. Не явился и сегодня, хотя у него был выходной день. Антон и вчера, и нынче утром частенько выглядывал в окно, прислушивался, не щелкнет ли замок в передней. Все было напрасно, хозяин квартиры не показывался.
— А где же он, бабушка?
Сзади на плечо Антона легли руки матери, неслышно вернувшейся из кухни.
— Видно, твоему папе не нравится с нами жить, — тихо и с болью в голосе проговорила она. — Ну и мы тут не останемся… Я вот была в Лашме — село есть такое большое. Предлагают должность старшего зоотехника в колхозе. Условия хорошие. Переедем туда. Место красивое, река Сивинь протекает. Говорят, рыбы много, будешь удить.
