Въ прошедшемъ 1871-мъ году, въ трехъ послѣднихъ книгахъ нашего журнала [10] была помѣщена часть дневника Н. В. Буссе, гдѣ имъ описана первая попытка русскихъ, въ сентябрѣ 1853 года, утвердиться прочно на островѣ Сахалинѣ, который съ половины прошедшаго столѣтія не разъ посѣщался русскими мореходами, а въ началѣ нынѣшняго сдѣлался предметомъ непріязненныхъ отношеній къ Японіи; японцы успѣли завести на островѣ богатыя рыбныя факторіи, гдѣ и производили работы почти даровою силою, а именно, руками полудикихъ туземцевъ, аиновъ. Мы цѣнили эти записки какъ потому, что онѣ были ведены лицомъ, занимавшимъ видное мѣсто въ самой экспедиціи, такъ и потому, что самое предпріятіе, теперь почти забытое, было собственно замѣчательнымъ подвигомъ, достойнымъ памяти: для занятія Сахалина была отправлена горсть людей, состоявшая изъ 70-ти человѣкъ при двухъ офицерахъ:- Н. В. Буссе, какъ старшій офицеръ, командовалъ отрядомъ, Н. В. Рудановскій завѣдывалъ ученою частью экспедиціи. И эта горсть людей, отрѣзанная отъ своихъ до 29-го апрѣля 1854 года, въ теченіи 7-ми мѣсяцевъ, держалась бокъ-объ-бокъ съ милліоннымъ населеніемъ японской имперіи. Независимо отъ всего этого, мы публиковали дневникъ Буссе также и потому, что въ наше время Сахалинъ обратилъ на себя вниманіе, какъ мѣсто, гдѣ предназначается устроить болѣе раціонально каторжныя работы, а потому описаніе острова, сдѣланное русскимъ офицеромъ и въ недавнее время, появилось бы весьма кстати и представляло почти современный интересъ: намъ слишкомъ часто приходится даже и по своимъ дѣлахъ наводить справки въ иностранной литературѣ, а потому нельзя было пренебрегать наблюденіями соотечественника, которыя послѣ его смерти сохранились въ его семействѣ.
Между тѣмъ, напечатанная нами часть дневника покойнаго Буссе вызвала возраженія такого свойства, которое не имѣетъ ничего общаго съ тѣмъ общественнымъ интересомъ, ради котораго мы публиковали дневникъ. Возражалъ Г. И. Невельской; онъ имѣлъ главное начальство надъ сахалинской экспедиціей, сопровождалъ въ половинѣ сентября 1853 г. изъ Петровскаго нашъ дессантъ, указалъ мѣсто на островѣ, гдѣ дессантъ долженъ былъ укрѣпиться на зиму, и возвратился въ себѣ въ Петровское въ концѣ сентября. Другое возраженіе доставилъ Н. Б. Рудановскій, прошедшій осень, зиму и весну вмѣстѣ съ г. Буссе въ новомъ Муравьевскомъ постѣ — такъ названо было первое наше укрѣпленіе на Сахалинѣ въ честь ген. — губ. Восточной Сибири Муравьева-Амурскаго; оно находилось на берегу залива Анивы, въ самомъ японскомъ селеніи. Оба возражегія напечатаны нами (см. выше: августъ, стр. 907); въ дневникѣ Буссе выражались его личныя мнѣнія о своихъ сотрудникахъ; теперь и сотрудники высказали свое личное мнѣніе о Буссе, а потому все это дѣло мы должны считать поконченнымъ. Но для исторіи самой экспедиціи изъ этого личнаго дѣла является еще новая черта: мы видимъ теперь, что, кромѣ множества затрудненій внѣшнихъ и матеріальныхъ, сахалинская экспедиція страдала внутреннимъ несогласіемъ, столь сильнымъ, что и теперь, спустя почти 20 лѣтъ, его эхо довольно громко разразилось между нами. Кромѣ того, оказывается изъ возраженій Невельского, что такой важный, отвѣтственный постъ, какъ постъ начальника команды, на котораго возложено было притомъ дѣло государственной важности, г. Невельской — по собственному его сознанію — вручилъ г-ну Буссе «единственно потому, что не было тогда въ экспедиціи другого свободнаго офицера». Какъ бы ни было все это мало лестно для Буссе, но нельзя оправдать и назначавшаго, который теперь сознается, какими отрицательными мотивами руководился онъ въ своемъ выборѣ лица. Мы думаемъ, что это самообвиненіе сдѣлано г-номъ Невельскимъ a posteriori, и едва ли онъ рѣшился бы поставить на такой важный постъ лицо, которому онъ не довѣрялъ и которое — не уважалъ, а назначилъ только потому, что не было «другого свободнаго офицера», сознавая при этомъ, что назначенное имъ лицо ни къ чему неспособно. Защищая г-на Невельского отъ самого его, мы сошлемся на отзывы Буссе о г-нѣ Невельскомъ: онъ, несмотря на то, что расходился съ нимъ въ томъ или другомъ мнѣніи, постоянно называетъ его «человѣкомъ благородныхъ чувствъ, дѣятельнаго и энергическаго характера». Назначеніе на важный постъ лица, завѣдомо неспособнаго и недостойнаго, не могло бы быть оправдано ничѣмъ. Мы думаемъ вообще, что весь этотъ споръ по поводу дневника Буссе возникъ отъ непривычки у насъ публично обсуждать дѣйствія лицъ, поставленныхъ въ оффиціальное положеніе; даже наши почтенные моряки, имѣвшіе болѣе насъ случай знакомиться съ обычаями и нравами прессы другихъ странъ, раздѣляютъ однако общую всѣмъ намъ чувствительность, когда о нашей оффиціальной дѣятельности говорятъ публично. И эта болѣзненная боязнь печатнаго слова встрѣчается у насъ на каждомъ шагу: на печатное слово смотрятъ какъ на опасный бичъ, который для безопасности и слѣдуетъ держать постоянно въ футлярѣ и подъ замкомъ, какъ въ средніе вѣка не знали противъ зла, называемаго огнемъ, другого средства, какъ извѣстное ouvre-feu, и послѣ заката солнца запрещалось строжайше держать огонь.
Но кромѣ изданной уже нами части дневника Буссе, породившей вышеупомянутыя пренія, сохранилось еще нѣсколько тетрадей, которыя теперь приведены въ порядокъ и почеркъ ихъ разобранъ. Эти тетради оставляютъ, по нашему мнѣнію, весьма важный интересъ въ политическомъ отношеніи. Въ первой части, обнимающей осень и зиму на Сахалинѣ съ 1853-го на 1854-й годъ, автору приходилось описывать работы своей команды и отношенія русскихъ къ однимъ туземцамъ, такъ какъ японцы большею частью удалились. Но весною 1854-го года долженъ былъ рѣшиться вопросъ: кто поспѣетъ раньше на Сахалинъ — японцы ли съ Мацмая, или русскіе съ материка? Вь первомъ случаѣ положеніе дессанта въ 70 человѣкъ, изъ которыхъ болѣе сорока заболѣло цингою, было бы крайне затруднительно; а именно это и случилось. Вотъ потому въ новой части дневника мы видимъ въ первый разъ русскихъ и японцевъ (не рыбаковъ, а военныхъ) лицомъ къ лицу. Неизвѣстно, чѣмъ-бы кончилась эта драма, если бы наша Восточная война съ Франціею и Англіею не измѣнила ходъ дѣла и не вынудила бы насъ свезти дессантъ съ Сахалина на материкъ. Къ сожалѣнію, дневникъ Буссе обрывается на 19-мъ мая, когда ожидали прибытія гр. Путятина изъ Японіи, чтобы окончательно рѣшить вопросъ о судьбѣ нашего занятія Сахалина. Какъ извѣстно, мы оставили Сахалинъ и дессанть возвратили на материкъ; степень затаенной вражды къ намъ японцевъ обнаружилась тогда въ томъ, что они немедленно сожгли всѣ наши постройки, еще въ виду удалявшагося гарнизона нашей крепостцы. Дальнѣйшее наше упорство могло бы послужить для Франціи и Англіи поводомъ къ занятію Сахалина, чего не случилось именно благодаря благоразумію военнаго совѣта на Сахалинѣ подъ предсѣдательствомъ прибывшаго туда К. Н. Поссьета, изъ эскадры гр. Путятина.
Только около половины апрѣля начали появляться на Сахалинѣ японскіе офицеры съ вооруженными солдатами; а до того времени авторъ проводилъ конецъ зимы въ экскурсіяхъ по острову. Описаніемъ одной изъ этихъ экскурсій начинаются послѣднія тетради дневника Буссе; эта экскурсія была предпринята 8-го февраля 1854-го года.
10-го февраля. — Третьяго дня, въ 6-ть часовъ утра, я поѣхалъ въ Туотогу, находящуюся отъ нашего поста (Муравьевскаго) верстахъ въ 25-ти. Я отдѣлилъ отъ рабочихъ собакъ семь лучшихъ для легковой ѣзды. Изъ нихъ 6-ть собакъ запрягли въ мою нарту, а одну отдали аину (туземцу), который провожалъ меня и везъ урядника Томскаго, назначеннаго мною сопровождать меня. Они выѣхали на 10-ти собакахъ. Я взялъ съ собою провизіи на двое сутокъ, такъ что почти все уложилось въ мой погребецъ. Какъ жаль, что мнѣ не удалось вывезти изъ Петербурга погребецъ, подаренный мнѣ Карломъ. Я хоть не видалъ его, но увѣренъ, что онъ устроенъ съ большими удобствами. Духовая подушка, подаренная мнѣ Иваномъ Богдановичемъ (?) сопровождаетъ меня во всѣхъ моихъ путешествіяхъ. Этотъ разъ, въ отношеніи скорости ѣзды, моя поѣздка была очень удачна. Я понесся съ необычайною быстротою, такъ что, пріѣхавъ въ селеніе Сусую, находящееся отъ насъ верстахъ въ 10-ти, я остановился, привязалъ собакъ и зашелъ въ юрту дожидаться отставшихъ отъ меня проводниковъ. Отдохнувшія собаки мои прекрасно везутъ, и я надѣюсь болѣе не отставать отъ аиновъ. Отъ селенія Сусуи дорога идетъ по замерзшему заливу. Подъѣхавъ къ устью рѣки, я увидѣлъ множество аиновъ, ловящихъ камбалу. Я остановился посмотрѣть. Для ловли этой прорубаются небольшія проруби въ томъ мѣстѣ, гдѣ рѣка, вливаясь въ заливъ, имѣетъ отмели. Ловецъ имѣетъ свою особенную прорубь и палку, у которой въ одинъ конецъ вбиты два гвоздя, въ расходящемся направленіи. Эту палку онъ опускаетъ въ прорубь и, закрывшись отъ свѣта ивовыми вѣтками, пристально смотритъ въ воду. Скоро глазъ, привыкнувъ въ темнотѣ, различаетъ ясно плавающихъ рыбъ; когда широкая и плоская камбала подойдетъ подъ прорубь, ловецъ пронзаетъ ее гвоздями, придавливая къ дну рѣки. Расходящіеся гвозди крѣпко удерживаютъ рыбу въ то время, когда ее вытаскиваютъ на ледъ. Въ настоящее время все населеніе Анивы питается камбалою, добываемою на Сусуѣ. Проѣхавъ далѣе версты двѣ, я выѣхалъ на берегъ, потому что заливъ отъ Сусуи до мыса Крильона не покрывается льдомъ. Берегъ отъ рѣки Сусуи до Туотоги низкій и покрытъ небольшимъ лѣсомъ; низкій берегъ продолжается и далѣе Туотоги, не знаю только до которыхъ мѣстъ. Пріѣхавъ въ селеніе Туотогу, я остановился въ юртѣ проводника моего, называющагося джанчиномъ Туотоги.
Селеніе это, какъ я увидѣлъ, состоитъ изъ трехъ юртъ. Юрта моего проводника принадлежитъ къ числу самыхъ небольшихъ и потому наиболѣе удобныхъ, потому что маленькія юрты всегда менѣе дымны. ѣзда на собакахъ прекрасно возбуждаетъ аппетитъ, и потому я тотчасъ же по пріѣздѣ велѣлъ сготовить на скорую руку мой дорожный обѣдъ — кусокъ оленины, рисъ и чай. Кончивъ обѣдъ, я пошелъ, въ сопровожденіи казака Томскаго и хозяина аина, осматривать рѣку Туотогу. Дойдя по берегу залива до устья рѣки, мы надѣли лыжи. Я довольно хорошо научился ходить на лыжахъ. Рѣка была покрыта льдомъ до самаго устья, но заливъ былъ чистъ отъ льда. Одинъ аинъ пріѣхалъ на лодкѣ изъ селенія Мауки на Татарскомъ берегу, вокругъ мыса Крильона до самой рѣки Сиретоки. Это пространство всегда чисто, рѣдко только отдѣльныя льдины приносятся къ нему на короткое время. Поэтому судно, въ особенности паровое, зимуя въ Маукѣ или Тахмакѣ, можетъ имѣть круглый годъ открытую навигацію. — Мы пошли вверхъ по рѣкѣ. Я имѣлъ съ собою карманный компасъ, съ помощью котораго и обозначалъ направленіе теченія. Мы поднялись верстъ 6-ть по рѣкѣ, когда солнце уже стало низко опускаться. Мы пошли обратно въ селеніе, но уже не по рѣкѣ, а по кратчайшему пути, черезъ лѣсъ. Рѣка Туотога имѣетъ въ устьѣ саженъ до 70-ти ширины, но скоро она съуживается и на протяженіи, которое я прошелъ, ширину ея можно положить въ разныхъ мѣстахъ отъ 15 до 30 саженъ. По словамъ аина, глубина фарватера моря при устьѣ рѣки до 4-хъ саженъ (ручныхъ), устье рѣки 3 сажени, выше — отъ 2-хъ до 3-хъ саж. Итакъ, рѣка эта вполнѣ удобна для судоходства судовъ малаго ранга. Японскія джонки ходятъ въ рѣку для ловли рыбы. Но къ сожалѣнію теченіе рѣки очень извилисто. Правда, что это неудобство уменьшается тѣмъ, что сильныхъ вѣтровъ почти никогда не бываетъ въ этой части острова, что видно по прямизнѣ деревьевъ, верхушки которыхъ даже при устьѣ рѣки нисколько не склонились, какъ это бываетъ на деревьяхъ, растущихъ по берегамъ моря въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ господствуютъ сильные вѣтры. Наши охотники, жившіе полтора мѣсяца на Туотогѣ, сказывали, что у нихъ почти не было вѣтряной погоды, между тѣмъ какъ у насъ, въ Томари, не проходило трехъ дней безъ вѣтру. Берега Туотоги не высоки и покрыты хорошимъ лѣсомъ (кромѣ устья). Дубъ, береза, кедръ, ель и пихта составляютъ главнѣйшіе роды его. На одномъ мысу, образуемомъ колѣномъ рѣки, а видѣлъ сплошную рощу дуба, но нельзя сказать, чтобы ростъ его былъ хорошъ. Хребетъ горъ, тянущійся нѣсколько верстъ, вдоль берега Анивы отъ мыса Крильона, поворачиваетъ, не доходя до рѣки Туотоги, во внутрь острова, куда онъ тянется сопровождая Туотогу, то приближаясь къ ней версты на три, то опять отходя. Во время осмотра рѣки, мнѣ удалось съ одного мѣста ея ясно усмотрѣть, что хребетъ этотъ очень близко подходитъ къ хребту, тянущемуся по лѣвому берегу рѣки Сусуи, отъ устья ея съ берега залива, точно такъ же какъ и горы западнаго берега Анивы и р. Туотоги, такъ что двѣ эти рѣки, находясь въ равнинѣ между двумя хребтами, какъ я сказалъ, близко сходящимися, должны непремѣнно, тоже въ одномъ мѣстѣ, течь въ очень близкомъ разстояніи другъ отъ друга. На разспросы мои у аина, онъ подтвердилъ мое убѣжденіе, сказавъ, что у ближайшаго селенія есть короткій перевозъ по Сусую. Во время ходьбы нашей по Туотогѣ, разгоряченные уже сильно нагрѣвающимъ солнцемъ и скоростью ходьбы, мы почувствовали всѣ трое большую жажду. Аинъ намъ сказалъ, что близко находится ручей, впадающій въ рѣку, вода котораго считается японцами цѣлительною. Придя къ этому ручью, мы напились изъ него. Не знаю, цѣлительна ли вода, но очень хороша на вкусъ, и чиста. Мы воротились въ юрту порядочно усталые. Аинъ намъ все повторялъ: русскій много ходитъ! Вообще, любящіе покой аины очень удивляются нашимъ обычаямъ и образу жизни. Поѣздки въ дурную погоду, по дурнымъ дорогамъ большими разстояніями, безъ отдыховъ, во время осмотра страны, всегда казались имъ удивительными. Напившись чаю съ невыразимымъ удовольствіемъ, я началъ свои наблюденія надъ собравшимся обществомъ аиновъ. Хозяинъ юрты — трудолюбивый аинъ (значитъ рѣдкій); жена его, молодая женщина довольно пріятнаго вида и очень веселаго нрава. Познакомившись хорошо съ казакомъ Томскимъ, она шутила съ нимъ и много смѣялась, когда онъ, отвѣчая ей, дѣлалъ ошибки въ словахъ. Въ этой же юртѣ живетъ старуха, должно быть мать жены хозяина, или его самого. Анны почему-то не объясняютъ охотно родство свое и потому имъ нельзя въ этомъ вѣрить. Впрочемъ, и во всемъ они безсовѣстно лгутъ. Старуха очень уродлива, въ особенности отвисшія толстыя губы, намазанныя синею краскою, даютъ ей страшное и отвратительное выраженіе. Я недавно узналъ, какъ аинки даютъ губамъ своимъ синій цвѣтъ. Онѣ надрѣзаютъ ихъ ножемъ во многихъ мѣстахъ, а потомъ натираютъ углемъ или сажею. Кожа принимаетъ тотчасъ синій цвѣтъ. Когда помазаны собственно однѣ только губы, то это еще не такъ гадко, но большею частью и часть лицевой кожи, окружающей губы, тоже окрашена, и очень неровно и неправильно. Старуха эта удивила меня стоическимъ молчаніемъ и неподвижностью, и что удивительно, что при отсутствіи всякаго движенія она могла почти все время ѣсть. Это есть общая привычка аиновъ, — они вдругъ не ѣдятъ много, но почти каждый часъ возобновляютъ ѣду. При способѣ ихъ жизни, т.-е. бездѣйствіи, подобная привычка есть необходимость имѣть какое-нибудь занятіе, оттого и безпрерывное куреніе табаку такъ распространено между ними.
Я легъ спать очень рано, и потому проснулся ночью и не могъ болѣе заснуть. Поправивъ костеръ, я придвинулся въ нему, чтобы согрѣться. Не имѣя часовъ, я не зналъ, сколько осталось времени до разсвѣта. Наскучивъ сидѣть ничего не дѣлая, я разбудилъ своего казака и велѣлъ готовить чай. Аинъ тоже проснулся. Мы напились чаю, но разсвѣтать не начинало. Томскій спросилъ аина, сколько осталось до разсвѣта; тотъ вышелъ изъ юрты посмотрѣть небо, и возвратившись показалъ руками семь саженъ, какъ они мѣряютъ дабу и проч. Меня очень позабавилъ этотъ способъ измѣренія времени, въ которомъ я конечно ничего не понялъ. Послѣ чаю сонъ началъ клонить меня, и я снова уснулъ. Скоро послѣ разсвѣта, я всталъ и тотчасъ снарядился въ дорогу. Въ 10-мъ часу утра я пріѣхалъ въ Томари. Во время пребыванія моего въ Туотоги, я снова разспрашивалъ про русскихъ, бывшихъ на Сахалинѣ. Аинъ разсказалъ мнѣ, что передъ прошедшее лѣто пріѣхали на лодкѣ четверо русскихъ, такъ же одѣтыхъ, какъ наши матросы, что никто не знаетъ откуда они пріѣхали, что японцы ихъ отвезли на Мацмай. Этотъ разсказъ навелъ меня на мысль, что можетъ быть это были матросы, бѣжавшіе изъ Петровскаго; постараюсь разъяснить это дѣло.
Еще разсказалъ мнѣ тотъ же аинъ про дурной поступокъ съ нимъ Хойры (также аинъ). Когда онъ пріѣхалъ въ Томари съ тѣмъ, чтобы на другое утро ѣхать со мною въ Туотогу, онъ остановился, какъ и прежде дѣлывалъ, ночевать у насъ въ 3-й казармѣ. Хойра тамъ же спалъ. Послѣдній легъ спать, а пріѣхавшій аинъ разговаривалъ еще съ казакомъ Крупенннымъ. Увидѣвъ на стѣнѣ казацкія сабли, онъ попросилъ показать ихъ и спросилъ, когда и какъ Крупенинъ надѣваетъ ее на себя. Тотъ довольно глупо привелъ въ примѣръ, что если бы джанчинъ приказалъ воевать съ японцами, то онъ бы надѣлъ саблю и пошелъ бы сражаться. На другой день Хойра пошелъ въ домъ японцевъ и разсказалъ, что аинъ изъ Туотоги говорилъ въ русской казармѣ, что хорошо бы ихъ саблями перебить японцевъ. Японцы, всегда принимавшіе хорошо этого трудолюбиваго аина, услыхавъ этотъ разсказъ, приняли его холодно, когда онъ зашелъ къ нимъ; онъ спросилъ аиновъ, не знаютъ ли они причину, и тѣ передали ему, что Хойра виновникъ этому. Разсказавъ мнѣ это, онъ просилъ меня, чтобы я принялъ участіе въ его дѣлѣ. Возвратившись домой, я тотчасъ послалъ Дьячкова къ японцамъ разсказать какъ было дѣло, а Хойру, сознавшагосч въ своей винѣ, выгналъ изъ своего дома, не велѣвъ приходить ко мнѣ, но давъ впрочемъ ему въ видѣ жалованья за февраль мѣсяцъ (онъ ежемѣсячно получалъ отъ меня одинъ рубль серебра, кромѣ гривенниковъ, которые выпрашиваетъ у меня какъ увидитъ) табаку. Японцы, казалось, повѣрили Дьячкову и относясь съ похвалами объ аинѣ, обѣщали по прежнему хорошо принимать его. Аинъ этотъ мнѣ нравится тѣмъ, что онъ прямо высказываетъ, что онъ желаетъ работать и служить и русскимъ и японцамъ, что дѣйствительно и дѣлаетъ.
18-го числа, я далъ шабашъ людямъ по случаю масляницы. Самъ же я въ этотъ день отправился прогуляться на рѣку Пуруанку, впадающую въ сосѣднюю бухту Пуруанъ Томари. Я отправился на лыжахъ съ Томскимъ, съ полнымъ охотничьимъ приборомъ и съ подрастающей моею собакою Соболькою. Мы пошли прямо черезъ горы и послѣ крутыхъ и высокихъ спусковъ и подъемовъ, гдѣ я нѣсколько разъ упалъ, достигли наконецъ рѣки и пошли вверхъ по ней. Она течетъ по долинѣ, въ нѣкоторыхъ мѣстахъ открытой отъ лѣсу, около версты шириной. Въ верстахъ 4-хъ отъ устья она такъ съуживается, что образуетъ только ручей. По долинѣ ростетъ лѣсъ довольно хорошій. Направленіе долины къ NO. Слѣды лисицъ, россомахъ, кабарги, бѣлокъ, зайцевъ видны по всѣмъ направленіямъ. Во 2-мъ часу я воротился домой. Послѣ обѣда я вспомнилъ, что наканунѣ былъ день рожденія брата Владиміра. Да проститъ меня онъ, что, не имѣя интереса слѣдить за временемъ и числами, я позабылъ и о днѣ его рожденія. Вспомнивъ это, я велѣлъ подать вино, выпилъ за здоровье его рюмку вина, и выдалъ по рюмкѣ вина служащимъ у меня въ домѣ.
