Линдсей СТЮАРТ
ВЕСЕЛЬЧАК-ДЯДЮШКА
Свой смертный час бабушка Мэйсон встретила со вздохом облегчения. После того как год назад на Ямайке утонули ее сын Ральф и его жена Хлоя, на нее легли все тяготы забот по воспитанию их несносного сына — ее внука Мэйсона. Все-таки странная была эта Хлоя, несмотря на все свое состояние: дать сыну такое нелепое имя. Мэйсон! Получалось вообще по-дурацки: Мэйсон Мэйсон. Но теперь она наконец-то освободится от этого маленького и злобного чудовища, придушившего ее пекинеса Пухлячка, содравшего шкуру с ее овечки Пискли и разбившего ее вазу времен династии Минь. Теперь все это станет заботой ее старшего и самого любимого сына Клайва, дядюшки Мэйсона. Клайв, этот ангел в человеческом облике, сам выразил желание опекать ребенка, хотя нельзя было сказать, что согласился он делать это ради одного лишь бульона из куриных яиц. На воспитание Мэйсона бабушка Мэйсон положила ему по десять фунтов в неделю. Все остальные деньги Ральфа и Хлои должны были достаться Мэйсону по достижении двадцати одного года. Разумеется, в случае смерти ребенка все эти деньги должны были перейти к Клайву. Бабулины глаза подернулись пеленой. Дорогой Клайв, как же он любил детей! И с этой мыслью она отвернулась к стенке.
После того как бабушка Мэйсон навеки легла под большим мраморным памятником на Бромптонском кладбище, дядюшка Клайв и Мэйсон переехали в высокий, окруженный террасами дом близ Риджент-парка — его выкупили у какой-то уехавшей за границу дальней родственницы. Мэйсон ненавидел животных и с отвращением отнесся к идее проживания рядом с зоопарком, откуда по ночам доносились пугающие его пронзительные крики птиц и рыканье тигров. Заботливый дядюшка Клайв перенес спальню Мэйсона в мансарду, подальше от всех этих звуков, однако, несмотря на его предусмотрительность, новое жилище нравилось Мэйсону еще меньше, чем прежняя комната на втором этаже. Мансарда была наполнена своими собственными звуками. Там обитали многочисленные и загадочные тени, а воздух постоянно сотрясали дребезжащие и какие-то хрустящие звуки. Дядюшка Клайв сказал, что Мэйсон уже достаточно взрослый мальчик, чтобы спать при свете, так что тому приходилось каждую ночь с содроганием отправляться в свою темную спальню.
Дядюшка Клайв был эдаким толстячком-весельчаком с пухлыми розовыми щеками и почему-то всегда носил очень узкую одежду. Ему было шестьдесят пять лет, и большую часть своей жизни он провел на Ближнем Востоке, где постоянно то сколачивал, то проматывал громадные состояния. Вернувшись три года назад из-за границы, он привез с собой капитанский сундук, наполненный доверху таинственными африканскими амулетами, безделушками, лекарствами и прочей чертовщиной. Ходили слухи, что у него даже была засушенная голова, которая могла моргать глазами. Денег у дядюшки, однако, не было, так что ему приходилось существовать на свою стариковскую пенсию, случайные выигрыши на скачках да на выделенное Мэйсону бабкой пособие, от которого уже через пять минут после ее смерти не осталось и следа. В основном дядюшка и племянник жили на школьные обеды Мэйсона, которые мальчику иногда удавалось тайком уносить домой в коричневых бумажных пакетах. Во всех остальных случаях дядюшке Клайву не оставалось ничего иного, кроме как писать слезные письма дальней родственнице, перебравшейся в Гренландию после самоубийства его жены в сумасшедшем доме. Ответом на эти послания, как правило, был поступавший раз в два месяца почтовый перевод на шесть фунтов, три шиллинга и четыре пенса,
Клайв был единственным человеком, которого Мэйсон, как ему самому казалось, хоть чуточку любил. К отцу с матерью он относился с настолько сильным презрением, что, когда велось расследование их трагической гибели, кое-кто намекал, будто он умышленно не сказал родителям об услышанном им по радио предупреждении о надвигающемся урагане. Мистер и миссис Мэйсон, как обычно после обеда, отправились кататься на лодке вокруг острова, после чего их никто больше не видел, (Позднее была поймана акула, в животе которой нашли человеческие останки, однако они оказались настолько переваренными, что абсолютно не годились для идентификации.)
Шестидесятипятилетний Клайв и шестилетний Мэйсон являли собой весьма странную пару. Оба всерьез увлекались детективными и криминальными историями, и каждую неделю дядюшка Клайв водил Мэйсона на прогулки по самым неприглядным и мрачным уголкам Лондона, где ранее были совершены наиболее жестокие убийства. Оба обычно отыскивали место, где было совершено какое-нибудь омерзительное преступление, и дядюшка Клайв принимался смаковать мельчайшие детали случившегося, сопровождая свое повествование демонстрационным показом тех поз, в которых были обнаружены трупы. Под воздействием всего этого у мальчика развивалось недюжинное воображение. Лежа ночами в одинокой мансарде, он вызывал в своем сознании потрясающие по дикости, но такие сладостные видения пыток и убийств. Он мог часами продолжать эту игру, пока она целиком не захватывала его: черные деревянные балки начинали тогда извиваться подобно гигантским питонам; принимавшая странные очертания комната наполнялась мириадами крыс — и так час за часом, вплоть до самого рассвета, когда он начинал вздрагивать от малейшего звука, всего лишь несколькими часами раньше волновавшего его воображение. Поистине его фантазиям не было конца, и они постепенно стали переходить из ночи в день. Как-то однажды он пришел домой из школы и передал дядюшке записку от классного руководителя: в ней наставник Мэйсона настоятельно рекомендовал дядюшке показать племянника психиатру. Дядюшка Клайв оставил записку без внимания и, более того, принялся всячески поощрять фантазии мальчика. Правда, потом он все же отвел его к врачу, но лишь для общего обследования состояния здоровья. «Какой добрый у меня дядюшка, — подумал тогда Мэйсон.— Так заботится о моем здоровье». Их местный врач успел снискать себе весьма невысокую репутацию как специалист (за исключением тех случаев, когда на прием к нему попадали молоденькие дамы), однако и он после осмотра задумчиво покачал головой и сказал: «Гм-м...».
— С ним что-то не в порядке? — живо заинтересовался дядюшка.
Мэйсону удалось подслушать их исполненную театральным шепотом беседу, после чего ему действительно едва не стало плохо.
— Мне кажется, что жить этому пареньку осталось недолго, если только он хорошенько не позаботится о самом себе. У него порок сердца. Ему категорически противопоказаны занятия спортом, но, что более важно, вы должны проследить, чтобы он избегал каких-либо эмоциональных перегрузок и стрессов. Я выпишу вам таблетки, которые должны ему помочь. Инструкция по их приему написана на упаковке. Счет вышлю позднее.
Мальчик и дядюшка обменялись долгим-долгим взглядом.
— Бедный мой мальчуган,— громко сказал дядюшка, поглаживая Мэйсона по голове. Он положил таблетки в карман, больше Мэйсон их так и не увидел.
Мэйсон Мэйсон был, возможно, непослушным мальчиком, но глупым его назвать было нельзя. Исчезновение лекарства натолкнуло его на мысль о том, что происходит что-то странное, и он с каждым днем со все большим подозрением стал относиться к дядюшке Клайву. Перед смертью бабушка Мэйсон сказала, что оставляет ему в наследство много тысяч долларов и по достижении определенного возраста они станут принадлежать ему. Мэйсон Мэйсон также смекнул, что в случае его смерти все деньги перейдут к дядюшке как самому близкому его родственнику. Но разве можно иметь столь черные мысли в отношении дорогого дядюшки Клайва?
Они продолжали ходить на всевозможные прогулки; на прошлой неделе были в Музее восковых фигур, не говоря уже о «Камере ужасов», Одно лишь воспоминание об этих экскурсиях заставляло учащенно биться сердце мальчика. На следующей же неделе они собирались сходить на фильм под названием «Проклятие Дракулы девственницам». Месяцем раньше они посмотрели «Психа», который Мэйсону очень понравился за исключением разве что сцены, где героиню убивают в душе: нож убийцы вонзается в нее прямо через пластиковую занавеску. В этом месте Мэйсон не удержался от крика. Администрация местных кинотеатров в целом довольно спокойно относилась к тому, что у них на сеансах порнографических фильмов бывают и дети. В следующем месяце должны были пойти «Похотливые красотки», и Мэйсону очень хотелось посмотреть их, но дядюшка достаточно твердо произнес: «Нет». «Наверное, он не хочет, чтобы я смотрел сексуальные фильмы», — подумал тогда Мэйсон.
— Для тебя такие фильмы не подходят,— сказал дядюшка.— Я должен заботиться о твоем моральном облике.
От Дракулы и девственниц Мэйсон долго не мог оправиться. Он взвизгнул, когда огромное черное чудовище вонзило свои сверкающие белые клыки в нежную белую шею девушки; завопил, когда медленно приподнялась крышка гроба, в котором лежал окровавленный труп жертвы; зашелся от страха, когда по лестничным ступеням застучали скатывающиеся вниз и налетавшие друг на друга глазные яблоки. А когда в распухшее тело Дракулы вонзили осиновый кол и в потолок забили фонтаны крови, Мэйсон Мэйсон вообще отключился. Но дядя продержал его в кинотеатре до конца сеанса — за билеты-то было уплачено.
