Содетельная же причина сей книги суть Примас и Голиаф, преславные виршеписцы. Примас был из града Колонии, Голиаф же из града Констанции. Прослышав названный Примас славу оного Голиафа, потек он в путь из Колонии ко граду Констанции. Голиаф же, о том уведав, с приветственным гласом исшел во сретенье Примасу, имея в руках лопату. Узрев сие, вещал ему Примас:
— С чем ты грядешь, мужичина?
Голиаф же ответствовал:
— С тобою тягаться по чину.
— В виршах?
— На то наша воля.
— О чем?
— О худой нашей доле.
(Краковская рукопись)[1]
1. Бог сказал апостолам: «По миру идите!»[3]
И по слову этому, где ни поглядите,
Мнихи и священники, проще и маститей,
Мчатся — присоседиться к нашей славной свите.
2. Помним слово Павлово: «Испытуйте вольно!»[4]
Жребий наш — достойнейший в жизни сей юдольной.
Только тот противен нам в братье богомольной,
Кто нас примет скаредно и нехлебосольно.
3. Саксы, франки, мейсенцы, свевы и батавы,[5]
В орден наш собравшие все концы державы,
Молвите, прослушавши ордена уставы:
«Сгиньте, скряги алчные! Сгибните без славы!»
4. Образ милосердия мы одни являем:
Бедного, богатого — всех мы принимаем:
Знатных с низкородными, дельного с лентяем,
Кто из монастырских врат в шею был толкаем.
5. Рады и монаху мы с выбритой макушкой,
Рады и пресвитеру с доброю подружкой;
Школьника с учителем, клирика со служкой
И студента праздного — всех встречаем кружкой.
6. Принимает орден наш правых и неправых,
Старых и измученных, молодых и бравых,
Сильных и расслабленных, видных и плюгавых,
и Венерой раненных, и всецело здравых.
7. Принимает всякого орден наш вагантский:
Чешский люд и швабский люд, фряжский и славянский,
Тут и карлик маленький, и мужлан гигантский,
Кроткий нрав и буйственный, мирный и смутьянский.
8. Ордена бродячего праведна основа:
Наша жизнь завидна есть, доля — несурова;
Нам милей говядины жирный кус здоровый,
Чем болтушка постная из крупы перловой.
9. Орден наш заслуженно братством стану звать я:
Люди званья разного рвутся к нам в объятья.
Всех, того и этого, примем без изъятья —
В братии скитальческой все скитальцы — братья.
10. Возбраняет орден наш править службу рано —
Утром злые призраки реют средь тумана,
Лживые видения сея невозбранно; —
И у пробудившихся на душе дурманно.
11. Возбраняет орден наш раннее служенье —
Встав, мы ищем отдыха, ищем угощенья,
Пьем вино и кур едим, судьбам в посрамленье:
Это нам угоднее времяпровожденье.
12. Возбраняет орден наш быть в двойной одеже[6] —
Сверху свитки плащ носить можно лишь вельможе;
Мы же в кости спустим плащ, да и свитку тоже,
А потом расстанемся с поясом из кожи.
13. Твердо это правило помнит мир досужный:
Кто в рубахе чванится, тем штанов не нужно.
Коль наденешь лишнее — если не недужный, —
Будь под отлучением: мы с таким не дружны.
14. Сан не дозволяет нам уходить голодным:
Выклянчив, дарением поживись угодным!
Будет нам и медный грош нужным и доходным,
Коли с ним ты сядешь в зернь игроком свободным.
15. Ветры нас противные пусть в пути не встретят!
Злые стрелы бедности пусть нам в грудь не метят!
Всякому разумному луч надежды светит:
Беды минут странника и судьба приветит.
16. А что речи едкие молвим, кроме лестных, —
Скажем в оправдание вольностей словесных:
«Честных честью мы честим, и хулой — бесчестных,
Розним козлищ с агнцами,[7] как в словах известных».
1. Пожалейте, добрые: клирик я бродячий.
От жестокой скудости дни и ночи плачу.
2. Я хотел осиливать мудрые науки,
А теперь от бедности нет и книги в руки.
3. Одежонка тощая тело прикрывает,
И зимой холодною зябко мне бывает.
4. Стыдно показаться мне в церкви у обедни,
Только лишь и слышу я, что псалом последний.
5. Господин, прославленный щедростию многой,[8]
Подаянья доброго ждет от вас убогий.
6. Вспомните Мартиново благостное дело[9]
И оденьте страннику страждущее тело.
7. Бог за это примет вас в царствие небесно,
Вам за дело доброе отплатив чудесно.
Ессе homo![10]
1. Се — персона
Без закона,
Крова не имущая,
В дом восходит,
Песнь заводит,
Подаянья ждущая!
2. Муж ученый,
Облеченный
Благодатью славною,
Зри, хозяин:
Я измаян
Зернью своенравною!
3. В час недобрый
Я обобран
Злополучной зернию,
И за это
Мненьем света
Смешан с низкой чернию.
4. Где богатство —
Там и братство,
Все тебя приветствуют,
Сказ твой ценят,
Вина пенят,
Поздорову чествуют.
5. Всем ты нужен,
Всем заслужен,
Принят в каждой горнице:
Друг и недруг
Любят щедрых,
От которых кормятся.
6. А без денег
Ты — мошенник,
Всяк тебя сторонится:
Плачь, рыдая,
Голодая, —
И никто не тронется!
7. Путь мой труден,
Хлеб мой скуден,
Сан никем не жалован,
И в скитанье
Пропитанья
Не имею малого.
8. О, владыка!
Горемыка
Алчет утешения!
Бог заплатит
Всем, кто тратит
Нам на вспоможение.
Дай рубаху!
И без страху
В божьи внидь селения.
Примас:
Не получив приглашенья,
иду к твоему угощенью:
Было мне божие слово —
на пир являться без зова.
Епископ:
Те, кто по свету рыщут,
пристанища здесь не отыщут;
Те, кто бродят по воле, —
недолжные гости в застолье.
Полон я к вам отвращенья,
здесь нет для вас угощенья —
Без моего приглашенья
вкушай, если хочешь вкушенья.
Мойся, садись, насыщайся,
вставай, утрись, убирайся.
Примас:
Дай мне плащ сей, уместный
к защите от стужи небесной,
Чтоб породнились мы тесной
дружбой пиладно-орестной!
Епископ:
Тот, кто с протянутой дланью
вещает такое желанье,
Будь за это дерзанье
готов понести наказанье!
Ежели, гость непочетный,
приемлешь ты дар доброхотный, —
Молвив учтивое слово,
уйди, не желая иного.
Ежели ты недоволен —
ступай себе, путь тебе волен,
Только открой, не замедлив,
почто ты таков привередлив?
Тот, кто на многое льстится, —
страшись и с немногим проститься.
Пер. С. С. Аверинцева, М. Л. Гаспарова, Ф. А. Петровского
Пастырь наш, аду утеха,
а божией церкви помеха,
Видно, мерзавец, для смеха
ты подал мне шубу без меха!
«Что это за одеянье?
Покупка иль чье-то даянье?» —
«Выпрошен плащ, и с успехом;
увы, не подбит лишь он мехом».
«Чей же сей дар столь богатый?» —
«Подарок большого прелата».
«Дар поднося столь завидный,
желал тебе смерти он, видно!
Право, зимой лишь потеха
такая шуба без меха;
Стужа землю застудит,
и что с тобой, горестный, будет?»
«Шуба, бедная шуба,
на плащ похожая грубый,
Верь, мне мерзнуть не любо,
стучат от холода зубы!
Будь моею защитой
от зимней стужи сердитой, —
Может, тобой я согреюсь,
и скрыться от ветров надеюсь».
Шуба в ответ мне на это:
«Теперь ведь зима, а не лето:
Голою тканью своею
согреть я тебя не сумею!
Я от зубов Аквилона
не буду надежным заслоном,
Нот тебя не минует,[11]
коль тоже сквозь дыры задует:
Так-то, с обоего бока
пронзит тебя вьюга жестоко». —
«О, жестокая стужа!» —
«Еще бы, а будет и хуже!
Есть на то и причина:
одежка плоха без овчины.
Право, ты глупо поступишь,
коль теплого меха не купишь
Да не зашьешь все прорехи,
иначе не будет утехи.
Я-то тебе сострадаю
и вправду утешить желаю,
Но сойду я, дырява,
за Иакова, не за Исава».[12]
Пер. Ф. А. Петровского
Был я некогда богатым
И любимым всеми братом,
Но, от старости горбатым
Став, не стал уж тороватым.
Оказавшись виноватым
И проклятыми проклятым,
Состою теперь за штатом;
Сплю на ложе жестковатом,
А питаясь с недохватом,
Стал и грязным и лохматым.
Изгнан был я капелланом —
Окаянным и поганым
И жестоким стариканом,
Породнившимся с обманом,
Словно был он басурманом,
Или сущим Дацианом.[13]
Он любил меня сначала,
Затаив корысти жало,
А когда моих не стало
Денег, то любовь пропала,
Злоба восторжествовала,
И, узнавши зла немало,
Выгнан был Примас усталый.
Он казался мне примерным
И шептал мне лицемерно,
Обольщенный денег скверной:
«Брат мой, друг тебе я верный!»
Все отдав ему в угоду,
Я в дурное время года
Выгнан был не на свободу,
А на муки и невзгоду
В холод, дождь и непогоду.
Непогоде на мученья
Отдан я без сожаленья
За грехи и преступленья.
Как Иуда,[14] без сомненья,
Я достоин удивленья:
Хору вашему служенье
Предал я, и в заблужденье
Предпочел я униженье
Истинному наслажденью.
Я ведь сам тому предался,
Кто мерзавцем оказался;
Я же с жизнью распрощался,
По своей вине попался
И до гибели добрался.
Быть разумным не умея,
Глубоко погряз во зле я.
Сам себе сломил я шею,
Вздумав, что, больных жалея,
Хворым помогу в беде я,
Взяв одежду победнее.
В этой горестной затее
О небес забыл царе я![15]
Грешен я, но, ради бога,
Не судите меня строго!
И до смертного порога
Горьких слез пролью я много.
Горько плачу и рыдаю,
Но не тщетно я стенаю,
Вашу доброту всегда я
С умиленьем вспоминая.
О, Примаса участь злая,
Я о ней не забываю!
Но пускай и навсегда я,
Днесь отверженный, страдаю, —
Се, на вас я уповая,
В нищете не унываю.
Бедности влачу я долю:
Белый свет — мне дом и поле,
И оттоле и дотоле
Все брожу я поневоле.
Был богатым я доколе, —
Говорил, шутил я вволю
И острил я не без соли;
Но теперь для этой роли
Нищий не годится боле,
Где я пищу раздобуду?
Ждать ее от клира буду,
Ибо ввек я не забуду
Муз, Гомера, и пребуду
Их поклонником повсюду.
Но ищу еды покуда,
Я боюсь, что будет худо:
Покажусь я вам занудой,
Буду прогнан и отсюда.
Облегченье как найду я?
Но к мирянам не пойду я.
Мало ем и мало пью я,
Брюха сытостью не вздую:
Пищу я люблю простую
И немногого ищу я;
Но, коль с голоду помру я,
Обвинить вас не миную.
Но вы знаете ли, братья,
Иль имеете ль понятье
О моем от вас изъятье?
Расскажу, не стану врать я,
Коль не заслужу проклятья.
