Сцена: зелёная занавеска на заднем плане; зелёный пол; стенки из зелёной бумаги.
При поднятии бумажного занавеса:
Какой солдат, верша дела войны,
Не вспомнит вдруг, зачем они нужны?
Какой купец в туман неверных вод
Бездумно собранный товар везёт?
Так разве здесь пойдёт наперекор
Актёрам лучшим хоть один актёр?
Изгонит Кембла трагедийный дух [3],
И юмор Листона [4], вы скажете, в них сух?
И с миссис Сиддонс [5] не сразиться ль нам
В искусстве даровать восторг сердцам?
Ведь сам Шекспир внушает пыл, поймите,
Фигуркам этим, что висят на нитях.
Не здесь ли коллектива идеал? —
От склок ещё никто не пострадал.
Марионетки хуже ли людей,
Что созданы из плоти и костей?
Мы случай наш в смирении своём
На одобренье вам передаём.
Бумажный занавес опускается.
Сцена: чёрная драпировка; сельская местность на заднем плане; зелёный пол.
Лица: М у н и и С п у н и с фонарями в руках.
Гаснет свет.
Бумажный занавес поднимается, на смену спускается деревянный со светящейся прорезью в виде месяца.
М у н и. Это кто?
С п у н и. Я, а что?
М у н и. Что за нелепость — имя-то как?
С п у н и. Это другой вопрос. Не скажу.
М у н и. Эти интонации мне всё же знакомы; что-то в них навевает мне воспоминания о прежних и счастливых днях. Не умолкай! И нет ли у тебя на тыльной стороне левого запястья следа от колосниковой решётки?
С п у н и. Нет, конечно нет, и ничего похожего!
М у н и. Тогда ты — мой давно потерянный друг, мой Спуни!
С п у н и. Мой Муни! (Обнимаются.)
С п у н и. Вот радостная встреча! Я не шутя вознаграждён ею за часы роптания, дни отчаяния и ночи терзающей тоски, за недели причитания и… я бы добавил: за декады, когда я непрестанно хмурил брови, и за месяцы, когда я кривил лицо, — Муни, я счастлив! Друг мой!
М у н и. Мой Спуни! Бывают минуты…
С п у н и. Да, да, Муни! Верно! Бывают зануды!
М у н и. Чушь, Спуни, ну что ты мелешь? Я говорю «минуты», так позволь же продолжить: бывают минуты, мой дорогой друг, в которые я нахожу невозможным упоминать неугомонные толки.
С п у н и. Вот! Я ведь сам таков! В точности! Бывают минуты, в которые я нахожу невозможным уминать лимонные дольки!
М у н и. Да Спуни же, — в серьёзнейшие и печальнейшие минуты как ты можешь встревать со своими дикарскими замечаниями? Образумься, Спуни!
С п у н и. Непременно, Муни! Верь мне, Муни, — непременно! Но почему я тебя здесь встречаю? Разве ты покинул короля — этого наилучшего и драгоценнейшего монарха [6]?
М у н и. Покинул, друг мой, но не по своей воле. Он меня отставил.
С п у н и. За что?
М у н и. Из-за весёлой выходки, невинной шутки, которую друг всегда извинит, и даже наш король мог бы, когда б… Не замечал ли ты, Спуни, в последнее время некую определённую, решительную перемену в нашем дорогом суверене?
С п у н и. Я заметил, Муни. И знаю, на что ты намекаешь, — его волосы. Они белы… они, то есть… белым-белы.
М у н и. Верно, но я не волосы имел в виду; следи за мной.
С п у н и. Непременно.
М у н и. Король потерял свой багаж, как тебе, Спуни, известно.
С п у н и. Известно.
М у н и. А с багажом, Спуни, он потерял и самообладание!
С п у н и. О горе! О горе! Да знаешь ли ты наверно?
М у н и. Никаких сомнений, ибо вот как было дело. Раз король, сидя, как обычно, в окружении придворных, заметил в своей непринуждённой манере: «А ведь одежда моя, друзья мои, пропала — в спешке вся канула в Уош». Я же, стоявший невдалеке, и молви, понизя голос: «Наверно, это она так в стирку спешила». Тебе ведь, Спуни, известно моё обыкновение отпускать забавные замечания?
С п у н и. Вовсе нет; на моей памяти такого ещё ни разу не бывало.
М у н и. Так вот, сударь, король оборотился ко мне и заверещал, да так что и поросёнок, привязанный за заднюю ногу, позавидовал бы: «Прочь, изменник! Отвергаю тебя!»
С п у н и. Да ну! Неужто? И ты пошёл прочь?
М у н и. Деваться было некуда.
С п у н и. И мне некуда! Вот ведь невезенье! Знаешь, я ведь проходил мимо дверей в ту минуту и подслушал это твоё замечание, которое показалось мне столь удачным, что я вздумал его повторить.
М у н и. Неужели ты свалял такого дурака?
С п у н и. Свалял, мой милый Муни, уверяю тебя! Я тот час же вошёл и произнёс: «Значит, ваше величество утопили свой багаж?» — «Да, — ответил король тоном глубочайшей печали. — «Наверно, и сами чуть не потонули от спешки?» продолжал я. — «Верно», — продолжал король. Тут я с улыбкой и заключил: «Давно, знать, по ванне соскучились!»
М у н и. Ничего столь же глупого не слыхивал! А король что?
С п у н и. А то, сударь, что оборотился он ко мне да и заверещал таким тоном, что… что и задняя нога поросёнка позавидовала бы: «Прочь, изменник! Опровергаю тебя!»
М у н и. Вздор! Ни слову не верю!
С п у н и. Эх, видел бы ты его в ту минуту! Так что я вот… тут же удалился.
М у н и. И с того дня, полагаю, ты человек вольный?
С п у н и. Да, мой милый Муни; но ты-то, чем ты занимался все эти годы?
М у н и. Ох, а я… (Поёт) [7]
Я всё по миру брожу, всё ищу удачи;
Но не найду никак я; обхожусь и так я.
Никакой, поверь мне, службы нет теперь мне;
Уж ты не сомневайся — ведь не любитель врак я.
С п у н и. Отменно приятно ты поёшь, друг мой Муни! А как такой голос называется?
М у н и. О, так ты и не знаешь, Спуни? Это же альто-сопрано-меццо-тинто-бассо-рельефно…
С п у н и. Как, это всё сразу?
М у н и. Не сойти мне с этого места!
С п у н и. Ну и ну, никогда бы не подумал!
М у н и. Так-то вот; однако теперь, Спуни, нам следует составить какой-то план, чтобы поддержать свою жизнь и прибавить концовку этой песенке «Я всё по миру брожу и проч.» (Исполняет вторично.)
С п у н и. Дай-ка подумать.
Пауза.
М у н и. Уж и утро рассветает…
Тёмные драпировки убираются, месяц отводится за кулисы, слышно пение птиц.
С п у н и. Муни, я придумал!
М у н и. Неужто? Все те годы, мой Спуни, что мы водим дружбу, такого никогда не случалось.
С п у н и. Тут неподалёку, на железнодорожной станции, свободны места станционного смотрителя и его помощника. Устроимся-ка туда. Тебе лучше стать смотрителем, поскольку ты не столь глуп, как я, — ты, мой Муни, лишь более дурашлив, но определённо не столь глуп.
М у н и. Верно, верно, дорогой друг. Очень хорошая мысль, я немедленно пойду и устроюсь. (Уходит.)
С п у н и (произносит монолог). Бедный Муни! На гения не тянет, но действует из лучших побуждений. Честный малый, и я сделаю для него всё, что будет в моих силах. Да, да, с обязанностями станционного смотрителя он управится превосходно! Он более дурашлив, чем я, но определённо не дурак. А, вот и он! Ну, как успехи, мой Муни?
М у н и. Всё в порядке. Место наше. (Поёт.) [8]
Это ж надо, что так вдруг кем мы сделались сам-друг!
Служаками на станции, на железнодорожной!
Днём — и ночью до утра! — нам будет служба что игра:
Один на страже, спит второй — порядок непреложный!
С п у н и.
Эбенезер Муни-о и Юлий Цезарь Спуни-о [9] —
Служители на станции, на железнодорожной!
М у н и.
Это ж надо и проч. (Исполняет вторично.)
Сцена выстлана ковриком из цветной бумаги.
Лица: О р л а н д о и С о ф о н и с б а; у первого в руке ковровый саквояж.
Свечи вновь зажжены.
Деревянный задник сменяется стеклянным.
О р л а н д о.
Моя Софонисба!
С о ф о н и с б а.
Мой Орландо!
О р д а н д о.
Моя Софонисба!
С о ф о н и с б а.
Мой родной!
О р л а н д о.
Время нам прощаться;
Мне надо отправляться…
С о ф о н и с б а.
Нет, со мной
Ещё постой!
(Повторяет три раза, всякий раз по-иному.)
О р л а н д о.
Не можем мы стоять так долго тут!
С о ф о н и с б а.
И вправду! Те часы, должно быть, врут!
О р л а н д о.
Но так ничтожны наши разговоры!
И правильны часы; идут как надлежит.
С о ф о н и с б а.
О да! Они как ты: уж больно скоры.
К портвейну в Бирмингем другой не побежит.
О р л а н д о.
Ну что ты!
То – часть работы!
С о ф о н и с б а.
Но огорчён хотя бы ты, мой свет?
О р л а н д о.
Да вовсе нет!
С о ф о н и с б а (поёт на мотив «(Ведь) нету радости в дому» [10]).
Что? Ты уходишь так беспечно,
Ты, муж мой! Ну и ну!
Бросаешь ты бесчеловечно
Меня, свою жену.
Ведь мне не справиться одной,
Хоть утопись в реке.
Ты знаешь это, мой родной,
Когда ты вдалеке.
Меня пугает круг забот,
Теряю мыслей нить.
А вдруг мясник предъявит счёт,
И надобно платить.
Ведь мне не справиться одной и проч.
А то придут из городка
С визитом — лучше в гроб,
Когда кругом на мне мука,
На рукаве сироп.
Ведь мне не справиться одной и проч.
Иному скажешь: «Быстро дверь
Захлопни» — так беда:
Сбежит он, как пугливый зверь,
Исчезнет навсегда.
Ведь мне не справиться одной и проч.
Промолвишь следом: в добрый путь;
Глядишь — ан вилок нет;
То полон был набор, то вдруг
Всего один предмет!
Ведь мне не справиться одной и проч.
О р л а н д о.
Так я один — «предмет» души твоей?
С о ф о н и с б а.
Ах, и с тобой расстаться мне больней.
Но, дорогой, уже пора мне знать,
Чего мне на обед тебе подать.
О р л а н д о.
В пирах и обедах как бы дни ни мелькали,
Только всякий не прочь снова выкушать кари!
Вот это кари! Что за кушанье — кари!
С о ф о н и с б а.
В шкапу и в буфете — я везде неустанно
Той приправы искала, не нашла, как ни странно.
Да что толковать; нет и перцу ни грана [11].
А как насчёт ирландского рагу [12]
