Сегодня я решила завести дневник. Конечно, не сегодня я подумала его завести, а очень давно, месяц, наверное, назад или больше. Но сегодня я нашла двадцать копеек. Они лежали под ногами на площади, и людей вокруг не было. Ещё двадцать — я накопила за этот месяц.
Сначала, когда я нашла деньги, я хотела купить мороженое. Глазированное эскимо. Но тут я вспомнила про дневник. И пошла в канцелярский магазин. Около магазина как раз продавали моё любимое мороженое, но я на него не посмотрела, а вошла, подошла прямо к кассе и выбила чек.
Вот какая я бываю волевая, когда захочу.
На эту тетрадку я глядела давно — весь месяц. Бумага у неё в клетку, чтоб больше поместилось строчек, а обложка твёрдая, красного цвета. Очень красивая тетрадь.
Ещё на четыре копейки я купила газированную воду с клюквенным сиропом.
Пришла домой, сразу стала надписывать дневник. «Дневник Маши Никифоровой». И ещё я написала домашний адрес. А школу и класс — не стала, потому что он же дома будет храниться.
Мне кажется, что мама меня любит меньше, чем брата Сеню. И папа тоже. Я хочу дружить с Наташей Фоминой, но она не хочет. И в классе меня никуда не выбирают, хоть я и жду каждый раз, что выберут.
Раньше я думала, что это все виноваты, раз меня не любят. А я сама хорошая. А однажды я решила, что, наверно, я сама плохая, поэтому и не любят. В тот день я подумала, что надо записывать свои плохие поступки и исправляться. Однажды я даже накопила деньги на дневник, но сразу их истратила. Я шла из школы с Наташей Фоминой, и она сказала:
— Давай, сегодня ты купишь мне мороженое, а завтра я тебе.
Если бы я отказалась, Наташа подумала бы, что я жадина, и я купила ей эскимо и себе тоже.
Я хотела держать свой дневник дома, но придётся носить его в школу, хранить в портфеле, потому что мама всё узнала.
Она вошла в комнату и спросила:
— Что это ты пишешь?
— Ничего, — сказала я и быстрей закрыла запись учебником по русскому.
— Где ты взяла такую тетрадь? — спросила мама позже.
Я сказала, что нашла деньги и купила.
Но мама мне, наверно, не поверила, хоть и промолчала. Она считает, что деньги портят детей, и папа тоже так считает.
— Станешь взрослой, поймёшь, как трудно они даются, вот и научишься тратить, — говорит мама. — А то вечно тратишь на пустяки.
Только дневник — это не пустяки. Я буду записывать в него про все плохие стороны моего характера. И тогда я смогу исправиться. С помощью дневника.
Ну вот, сегодня я кончаю. По русскому задали два длинных упражнения, а рука уже устала.
С утра мы с Ягуновым дежурили по классу.
Я выполоскала тряпку, а Ягунов сходил за мелом. В перемены мы выгоняли всех из класса в коридор, и Ягунов открывал форточки.
Ягунов — самый хороший человек. Даже лучше Наташи Фоминой.
Он отличник по всем предметам. И не потому, что он много зубрит, просто он быстро всё понимает и сразу запоминает. Но он этим не гордится, как другие отличники, хотя и учится лучше их всех. А ещё — он честный и добрый. Однажды он нечаянно уронил большой горшок с цветами на лестнице. У нас на всех подоконниках стоят горшки, и в них растут цветы. На лестнице в это время никого не было, и Ягунов мог свободно убежать и молчать потом. А он, наоборот, прибежал в класс и сам сказал нашей учительнице Наталье Сергеевне.
Ещё когда я в прошлую зиму потеряла где-то в раздевалке варежки, а было так холодно, что дверь нашей школы вся обросла льдом, Ягунов дал мне тогда свою варежку, чтоб я портфель до дома донесла, а сам держал руку в кармане.
А самое главное — это он умеет писать стихи. Он пишет стихи на маленьких листках, листки продаются в магазине за восемь копеек пачка. И называются «бумага для заметок». Напишет и спрячет в портфель, и никому их не показывает в классе. Одна я знаю, потому что сижу с ним рядом на парте, и от меня-то уж ничего скрыть нельзя. Мне очень хочется подглядеть иногда, какое он стихотворение пишет, но я всегда удерживаюсь, потому что это нечестно — подсматривать без разрешения. И всё-таки я давно хотела спросить его про стихи.
После уроков мы помыли доску, отнесли ключ нянечке и вышли из школы вместе. Обычно я с Наташей Фоминой хожу, а тут она ждать не стала и ушла раньше. Мы вышли на улицу, и я спросила Ягунова про его стихи.
— Витя, — сказала я, — расскажи мне стихи, а?
А он вдруг остановился, посмотрел на меня и спросил:
— Какие стихи?
И было видно, что он здорово растерялся.
А потом он сразу заторопился:
— До свидания, я побежал, мне ещё на кружок надо.
Это он в шахматный кружок ездит, во Дворец пионеров. И там он тоже занимает первое место среди младших школьников.
А я пошла домой одна. Мимо проехала машина — деревянный фургон, и в ней пели песню весёлые солдаты.
А мне хотелось плакать. Ягунов тоже мне не доверяет. Даже не стал про стихи свои говорить со мной. А почему — я не знаю.
А вообще-то я маму свою очень люблю.
Сегодня я играла с Наташей Фоминой и вдруг упала в лужу. Даже не в лужу, а в грязь. И чулки все выпачкала, и пальто, и платье. Я быстрей побежала домой и очень боялась, когда открывала дверь: мама будет меня ругать, что я такая растяпа.
Но мама совсем меня не ругала. Она меня раздела, дала свой старый халат и подогнула его булавками.
А потом мы вместе стирали мои чулки и платье, вместе их выжали и повесили сушиться. Потом ещё чистили пальто.
И вместе пели песню про девушку в самолёте. Эту песню я очень люблю, и мама тоже любит.
А туфли мама помыла сама и поставила сохнуть.
Мама моя очень хорошая.
В нашем классе произошла ужасная драка. Подрались Звягин и Федоренко.
Звягин ходит в очках и драться не любит. Он ещё ни разу не приставал ни к кому. И с Федоренко тоже начал не первым.
Начал сам Федоренко. Он схватил у Звягина очки, надел их и стал бегать по классу. Он бегал между рядами и строил разные гримасы. А Звягин его догонял. Наконец Звягин схватил Федоренко за руку. Федоренко ему крикнул:
— Отпусти руку!
Звягин не отпускал и хотел снять с него очки.
Тогда Федоренко толкнул Звягина, и тот чуть не упал.
После этого Звягин толкнул Федоренко, и у них началась драка.
Если бы в классе были дежурными мы с Ягуновым, мы бы их разняли и выгнали. А так все только смотрели и говорили:
— Ну хватит, сейчас Наталья Сергеевна придёт.
Ягунов был в коридоре, решал шахматные задачи и драки не видел. Он все перемены стоит у подоконника в коридоре и читает или решает шахматные задачи. А мне одной было их не разнять.
Звягин и Федоренко упали на пол, зацепили стул и дрались у самой двери.
Я всё-таки попробовала растащить их, и вдруг Звягин сделал такое страшное лицо, что я испугалась и отбежала.
В это время вошла Наталья Сергеевна. Но они не замечали и ещё несколько минут дрались у её ног.
Наталья Сергеевна послала их обоих в туалет мыться.
Они вернулись, когда уже кончил звенеть звонок и мы все сидели за партами.
Федоренко вошёл и даже улыбнулся, как будто не он только что дрался. А у Звягина лицо оставалось всё ещё злым, страшно было смотреть. Даже Наталья Сергеевна взглянула на него и сразу отвернулась.
На последнем уроке Наталья Сергеевна написала записку.
— Маша, — сказала она мне, — отнесёшь эту записку маме Звягина.
Звягин живёт в нашем доме. Мы все трое живём в одном доме. Лучше бы она не поручила мне этого. Потому что Звягина родители бьют. Их все в доме ругают за это, а они его бьют. И во дворе, особенно летом, бывает слышно, как он кричит.
— Я сына люблю, — говорит отец Звягина, — только он скучает, если месяц ходит непоротым.
Теперь получается, что я на Звягина ябедничать пойду.
В раздевалке я хотела развернуть записку и прочитать, что там написано, но мне стало стыдно, потому что нехорошо же читать чужие письма, и я убрала записку в портфель.
На улице ко мне подошёл Звягин. Он, оказывается, ждал около школы.
— Никифорова, — сказал он, — не ходи сегодня к нам, а?
Я не знала, что ему ответить. Наталья Сергеевна велела отнести и завтра обязательно спросит про записку. А может, родители ей ответ должны написать — и Наталья Сергеевна ждёт.
— У меня день рождения сегодня, — снова сказал Звягин, — не ходи, а?
— Ладно, — сказала я, — если что, скажу, что твоих родителей дома не было, а завтра передам.
Звягин обрадовался и отошёл. Я даже поздравить его не успела.
А теперь я переживаю: я совершила нечестный поступок. И что теперь делать, не знаю. Завтра меня спросит Наталья Сергеевна, и получится, что я ей навру. А я решила быть честной.
А если всё-таки я сейчас пойду к Звягину, он на другой лестнице живёт, в нашем доме, то тогда я его обману.
Зачем я ему обещала!
Хотя я сама не обрадовалась бы, если б его в день рождения стали бить. Получилось бы, что из-за меня.
Я решила, что это последний раз, а больше я врать никогда не буду.
Я пришла в школу, и Наталья Сергеевна ни о чём меня не спросила. И на втором уроке она тоже не спросила.
После школы Звягин подошёл снова.
— Сегодня-то я отдам записку, — сказала я.
— Отдай. Ты её в ящик отдай. Родители вечером поздно придут.
Я, конечно, чувствовала, что снова нечестно поступаю, Наталья Сергеевна велела им в руки передать, а я — в ящик. И всё-таки я пошла вместе со Звягиным на их лестницу. Он показал ящик, а я опустила туда записку.
— А теперь я её вытащу и потеряю, — сказал Звягин.
Лучше бы он не говорил. Так мне теперь стыдно.
А всё я виновата. С самого начала.
Теперь я решила твёрдо — будет иначе. Ни одного нечестного поступка я не совершу.
Мои мама и папа — рабочие. Они работают на заводе и делают транзисторные приёмники.
Мама работает на конвейере. Она собирает эти приёмники. А папа — прессовщик. Он прессует разные детали из пластмассы. Они и дома говорят про работу.
— Что это ваш цех стержни задерживает, — ругает мама папу вечером, — конвейер из-за вас станет.
— Мы не виноваты, — оправдывается папа, — мы бы быстро отпрессовали, материал не привозят.
Они уже много лет работают на этом заводе. Даже там познакомились, и у них была комсомольская свадьба.
— Хорошо, — вспоминает мама, — тахту нам подарили и чайник.
Мама моя красивая. Она даже сама себе делает причёски.
У Наташи Фоминой мама работает в институте, кандидат наук, а когда наши мамы идут вместе, я всегда думаю: вот у меня мама какая красивая!
И папа мой — выше, сильней, чем у Наташи Фоминой. Они раньше учились в одном классе, как мы с Наташей. Только её папа поступил в институт, а мой стал работать на заводе. Теперь он тоже учится, на заочном, а преподаватели у него — родители Наташи Фоминой. Вот смешно!
И ещё — мой папа рационализатор. У него даже дипломы есть и грамоты, и его наградили серебряной медалью на выставке в Москве.
Маму и папу я очень люблю. Разве я виновата, что я девочка и что старшая?
Они меня тоже, наверно, любят, только больше, чем меня, они любят Сеню. Во-первых, потому, что он младше, а во-вторых, потому, что он мальчик. Ему шесть лет, и он сейчас у бабушки с дедушкой в Суздале на свежем воздухе.
Я, наверно, тоже виновата. В луже недавно перемазалась вся. А ещё мама дала мне три рубля, чтоб я в магазин пошла, а я их потеряла. Несла-несла в руке, а подошла к кассе — и нет их. Куда они делись? Я тогда так плакала, что меня провожать пошли из магазина домой.
И много чего ещё я сделала плохого, даже вспоминать стыдно.
А сегодня мы ходили в театр. Мы с мамой и с папой, и Наташа с родителями. Даже не ходили, а ездили в их «Волге».
Я в легковых машинах езжу редко. Только на вокзал, когда мы провожаем бабушку в Суздаль. И мне всегда интересно смотреть в окошко, особенно если стоим на перекрёстке. А мимо идут прохожие и тоже на меня глядят.
В театре мы смотрели балет «Доктор Айболит». Я такую сказку раньше читала. А теперь артисты её изображали танцами. Внизу под сценой оркестр играл музыкальные произведения.
Всё было так интересно, и вдруг, когда из-за скалы выскочили страшные разбойники с кривыми ножами, чтобы напасть на доктора Айболита, ко мне повернулся человек спереди, поморщился и сказал:
— Девочка, не шурши бумагой.
Оказывается, я и не заметила, как сворачивала и разворачивала бумагу от шоколадки. Это я от волнения. А получилось, что я нарочно хулиганила, смотреть мешала, слушать мешала музыку.
Я так расстроилась, что до конца действия даже не понимала, что там на сцене происходит.
Потом в антракте мы ходили по театру, рассматривали фотографии артистов, как они изображают разных людей и животных, и плохое настроение у меня забылось.
Мы гуляли по фойе, и Наташа всё ругала артистов:
— Айболит-то — ну и уродина, ну и уродина! А корабль у них — видели, сначала никак не плыл, когда они все в него сели, а потом как дёрнулся, так полсцены пролетел.
Когда она сумела столько недостатков увидеть, удивляюсь. Я так ничего не заметила, и мне всё очень понравилось. Наверно, оттого, что я мало хожу в театр, а Наташа — часто.
А ещё в антракте я смотрела на маму, какое красивое на ней было платье и как она шла с папой, а папа мой — высокий и сильный, и я от этого очень радовалась.
Вечером я решила посоветоваться с мамой о Звягине.
— Мама, — спросила я, — если одной девочке учительница дала записку, чтоб девочка отнесла её родителям мальчика. А родители этого мальчика бьют…
— Подожди, — сказала мама, — я не понимаю, что за девочка?
— Ну, просто девочка.
— Просто девочек не бывает. Это Наташа или ты?
— Нет, не Наташа.
— Тогда, значит, ты?
— И не я.
Очень стыдно мне было врать. Получается, что я по нескольку раз в день обманываю людей.
— Нет, я не понимаю тебя, — сказала мама.
— Я просто спросила, просто так, — ответила я.
И решила отойти от мамы, чтоб она не продолжала разговор. Но мама сказала:
— Понимаешь, это ведь правда сложно. Смотря какой мальчик и смотря какие родители. О чём в записке написано, девочка ведь не знала?
— Не знала, — сказала я.
— А если родителей мальчика учительница хотела обрадовать? Или нет? Как ты думаешь?
— Нет, — сказала я, — не хотела.
— Если родители такие, как у Жени Звягина, а записка не очень правильная, я бы тогда сразу отказалась нести записку и всё бы учительнице объяснила. Как ты думаешь, правильно бы я сделала?
— Правильно, — сказала я.
И мы с мамой больше о записке не разговаривали.
Я уже два дня ничего не писала в дневник. Это очень плохо.
А сейчас я делала уроки, вспоминала, как перемазалась в луже, и подумала ещё об одном случае. Я этот случай как вспоминаю, так сразу делается мне стыдно. И начинается плохое настроение.
Весной к нам приезжала в гости наша бабушка из Суздаля. И привезла брата Сеню.
К Наташе Фоминой тоже приехал брат, только двоюродный и большой. Он старше меня на полтора года. Его зовут Игорь. Он приехал с родителями на майские праздники.
В этом году снег растаял так рано и так сильно грело солнце, что уже перед первым маем все ходили без пальто, даже старушки. И земля была тёплая и мягкая. И цветы сами выросли.
У Наташиного брата Игоря был ножик с красивой ручкой. Он его часто вынимал из кармана и любил показывать. И мы играли с Игорем в ножички. Я раньше не умела играть в эту игру, а Наташа и сейчас не умеет, она говорит, что это мальчишечья игра. А я научилась и даже один раз у Игоря выиграла.
Потом мы решили отправиться в путешествие.
Мама, папа и бабушка мои поехали в гости, а Сеню оставили играть со мной.
И мы отправились в путешествие вчетвером: Игорь, Наташа, Сеня и я.
Было так тепло, что даже Сеню мама одела не в пальто, а в сандалии и в новый красивый костюм. Сеня в этом костюме крутился перед зеркалом и говорил, что он — космонавт.
Мы пошли сначала в Дикий сад. В Диком саду много разных качелей и горок. Их каждую весну чинят, а осенью всё снова ломается.
Мы долго искали качели, на каких можно покачаться, и нашли. Они были на один бок кривые и страшно скрипели. На этих качелях могли качаться четыре человека, даже вшестером на них можно было сидеть, если потесниться. На одной скамейке трое и на другой, напротив — трое. А по бокам скамеек — деревянные перильца, чтоб держаться. Мы забрались все, я даже Сеню с собой затащила, и стали раскачиваться.
