Два миллиметра стали и ржавчины

Максим Шинкарёв

- Эй, там! - в затхлом, насыщенном сыростью и ржавым духом полумраке удары по корпусу гремели гулко. - Открывай, старый козёл!

Нет ответа. Только бродит эхо, замолкая в черноте.

- Открывай, сукин кот! - рука с молотком наносит новый удар по гнутому горбом железу. - Открывай, паскуда такая! Щас дыру пробью!

Скрипнули петли, и лёгкие шаги едва слышно лязгнули за спиной.

- О, - распахнул в щербатой улыбке гнилые зубы стучащий, - вот он ты! Вышел таки! Вышел, уклейка ты речная! Не зря стучал!

- Вышел, - согласились чуть выше его головы. - Не зря.

И кулак врезался в раззявленную улыбку. Сверху вниз.

- Ссука ты, Рецник, - голос звучал с обиженным, скулящим присвистом. - Золотой зе зуб был! Золотой, понимаес ты, цуцело рукозопое?

- Ещё один выбить? - поинтересовался второй голос. - А то смотри, всё для гостей.

- Ты выбьес, - согласился побитый, - у тебя всегда для гостей кулак заготовлен. Нет бы водки.

- Для козлов - только дрын, - заметил второй голос, - водка для тех, кто здоровается. Вежливо.

Побитый шмыгнул носом.

- Здравствуй, Рецник.

- И тебе здравствуй, Настырник, - второй голос чуть утерял равнодушие. - А водки нету.

- Как нету? Совсем? - Настырник аж задрожал от огорчения, - третьего з дня была?

- А второго кто был? А, Настырник?

- Я был, - снова шмыгнул сопливым от подступивших слёз носом Настырник. - Так ведь не всё з, а? Не всё з выпили?

- А кто с собой последний шкалик взял?

- Я, - голова Настырника опустилась. Слёзы покатились из его глаз.

Всплакнув, он поднял на Речника глаза - красные, с набухшими прожилками.

- Что з делать-то, а, Рецник? - спросил он с детской мольбой и надеждой, - Как быть-та, кумуско?

- Зуб найди, - ответил Речник. - Феодос тебе за зуб спирта даст. Но учти - канистр десять, не меньше. Торгуйся, пока не накинет. Иначе зря зуб потерял.

- Ох, - вспыхнула ясным солнышком ещё сильнее поредевшая улыбка. - Умён зе ты, Рецник! А где зуб? Где зуб-то?

- Вон, - указал веснушчатый палец с коротко срезанным ногтем, - вон, под ногой. Хватай, пока в воду не столкнул.

- Вот он! - Настырник потряс зажатым кулаком, - вот оно оно! Вот зе оно, сцастье!

- В карман положи, счастливец, - сказал Речник, - сунь и на молнию застегни. Прям сейчас давай.

Трясущиеся от счастья пальцы Настырника расстегнули карман, сунули в него окровавленный кусок металла и кости, застегнули, провели грязной ладонью поверх.

- Десять! Десять канистр! - бормотал Настырник, слезая с трапа, - Десять!

- Бейся, Настырник, - сказал Речник. - За своё бьёшься.

- Буду! - кричал Настырник с берега, - Спасибо, Рецник! Спасибо, благодетель!

- Бог спасёт, - ответил Речник.

- Ты не думай, Рецник, - балаболил Настырник, - я не сам пить зе буду! Я з к тебе приду! К тебе, кум!

- Беги уже, - сказал Речник. - От тебя один звон в ушах.

Настырник уже вскарабкался на песчаную дюну, молча и благодарно потряс кулаком и убежал.

- Благодетель, - сплюнул Речник за борт, - доктор Айболит.

- Козёл ты, Речник, - сплюнул за борт плоскодонки Феодос, перегружая последнюю канистру. - Всю коммерцию ломаешь.

- Ну, не я ж тебя уболтал, - заметил Речник, - ты сам согласился.

- С этим охламоном поди поспорь, - заметил Феодос сумрачно, - когда всяко известно - обдери его, за ним ты придёшь.

- Да ладно тебе, Федюско, - булькнул абсолютно, до дрожи счастливый Настырник, - не зопься. Выпей с нами!

- Не буду я с вами пить, - сумрачно сплюнул за борт Феодос, вытянул один конец из узла, затянутого на носу плоскодонки, второй из кормового, кинул освобождённые шкерты в лодку и оттолкнулся веслом. - Домой пора. Вечереет уже.

- Ну и пусть, - сказал Настырник, - не хоцесь - не надо. Мы не настаиваем.

Глянув вслед уходящей плоскодонке, он повернулся к Речнику.

- Спряць, кум, - попросил он, - по малой раздавим и ночи подоздём.

Он повёл головой вбок, словно кот, глядящий на сидящую высоко на дереве птичку.

- Сегодня зе Луна, правда, Рецник?

Голос его теперь был спокоен и твёрд, и присвист от этого стал потусторонним, жутковатым.

Жутковатым стал и сам Настырник.

Глаза его стали прозрачными и глубокими, жесты - спокойными и твёрдыми. Ни следа не осталось от алкогольной дрожи, нытья и расхристанности в движениях и голосе.

Речник кивнул, глядя на его метаморфозу.

- Да, Никон, - сказал он, - сегодня луна.

Настырник взглянул в небо, на садящееся солнце, и улыбнулся.

Легко и радостно.

От души.

Речник смотрел на него и прикидывал - переживёт ли Настырник эту ночь.

- Полная.

Настырник повернулся к нему и снова улыбнулся.

Глаза его отливали серебром.

Речник встал и понёс первую канистру в трюм.

Руки его чуть дрожали.

- Мне страшно, Никон, - сказал Речник.

Они сидели на мостках и пили разбавленный спирт, зажёвывая крошевом сухарей, оставшихся в рундуке субмарины.

- Поцему, Марк? - спросил Настырник и обратил к другу глаза, полные серебристого света.

- Ты скоро уйдёшь, - ответил Речник, и запрокинул голову, вливая в глотку горчащий, отдающий сосновой стружкой спирт, чтобы не встречаться с ним взглядом.

- И цто? - спросил Настырник. - Мы зе узе это проходили, верно?

Речник содрогнулся.

- И всё равно мне страшно.

Он налил в металлическую кружку ещё и рывком влил, запрокинув голову, спирт в глотку.

- Сильно потрепали? - спросил Настырник.

- Страшно было, - согласился Речник и засунул в рот щепоть крошки сухаря.

- Ты вызыл, - сказал Настырник. - Погоди, сделай перерыв, а то отрубисься.

- А что бы и нет? - прожевавший крошки Речник поглядел на собутыльника и сам же ответил. - Да, легче не станет.

- Я помню, - сказал Настырник, глядя на желтоватые днём и наливающиеся кровью сейчас волны, - как тасили сквозь строй. Клыки, когти, раскалённая цесуя. Вонь. Серная.

Он глотнул из кружки. С тяжёлым сопением втянул в себя воздух, всхлипнул, сглотнул.

Зачерпнул воды из стоящего рядом ведёрка.

- Белый тянул вверх, - продолжил он, хлебнув воды из кружки. - И вот мы здесь.

- Угу, - сказал Речник, глядя на реку, - мы здесь. Не понять где.

- И цто? - сказал Настырник и снова шмыгнул носом. - Зывы зе.

- Кто сказал?

- Ну, у мёртвых синяки не болят, - сказал Настырник.

Речник помолчал.

- Прости, Никон, - сказал он.

- Это ты меня прости, - сказал Настырник. - Давай так - мёртвые не пьянеют. От водки хотя бы.

- Это да, - кивнул Речник. - Если мы - это мы, а спирт - это спирт.

- Ох ты з Господи, - удивился Настырник, - да тебя в умствования никак потянуло?

- Угу, - Речник глядел в багровые блики, - и время и место.

- Цусь, - ответил Настырник и налил в кружку водки. - Цто философия такая, цто эзотерика - дрянь это всё. Глупость. В любое время.

- А вдруг? - спросил Речник, наливая себе тоже.

- Не вдруг, - сказал Настырник, отхлёбнул, перекосился, утёр слезу рукавом.

Сунув в рот персть сухарных крошек, он прожевал и продолжил.

- Был у нас один хфилозоф. Прихозу я как-то с адресу, смотрю - сидит, в компьютер пялится, губами севелит, сосредотоценно, только цто конспект не писет. Подосёл я поглядеть, цто это его увлекло так - а там инструкция, как дроцить, цтобы цлен длиньсе вырос. Я аз глаз выронил. Зацем тебе, говорю? Ты з молодой ессе, девки з и так дают?

Ницо ты не понимаес, говорит, это з целое искусство, цтобы телку ублазыть.

Нахрена тебе, говорю? Меряться, цто ли? Зацем? Сопит. Луцсим, говорит, хоцу быть.

Настырник бросил взгляд на Речника, грустно улыбнулся.

- Я аз сел от таких мецтаний. Аз слова на язык не идут. Посидел, плюнул. Посёл цай пить.

Он снова хлебнул. Взял персть сухарей.

- И что? - спросил Речник, подождав, пока собеседник прожуёт.

- А ницего, - ответил смаргивающий слезу Настырник, - церез два месяца дали ему по баске. Муз домой вернулся, а он себе цемпионство в его койке зарабатывает. По гребле.

Он грустно хмыкнул. Поморгал.

- Пробил муз ему боску. Цмт. И все. Писец цемпионству. Говорить не мозет, ходить не мозет. Овось. Зрать и срать под себя только и мог.

Зачерпнул воды, выпил.

- Музыку, цто ему цереп проломил, пятерку впаяли. Этого в богадельню законопатили. Мы потом, церез полгода, посли к нему в гости. Приходим. Сидит, слюни пускает, всю грудь залил, глаза не фокусирует, мыцит.

Речник смотрел на Настрника.

- И дроцит, дроцит. Яростно. Самозабвенно. - сказал тот. - Так цто отдали мы цто принесли санитарке и посли восвояси.

Он помолчал.

- Вот зацем им это, а? Ухватятся - и невазно цто в руках. Хоть инструкция по гребле, хоть мотоцикл дикий, хоть деньги, хоть управление снами. Цисто дети с гранатометом. Опа, - показал он пальцем с пустоту, - бензоколонка вдрызг, погляди, опа, стену обвалило, опа, - взмахнул он руками, и Речник вздрогнул, когда холодные капли из кружки упали ему на щёку - под ноги упустили, не управились…

- К чему это ты? - спросил Речник, когда пауза затянулась так, что стало ясно - больше Настырнику сказать нечего.

- К тому, цто каздый из нас - он целовек, дуса, разум. А не всякие там посторонние философствования-эзотерики. Дуса не мысца, гантелей не накацаесь.

- А если душа дохленькая, тогда что? - спросил Речник. - Как быть тогда?

- А тогда, - ответил Настрыник, - сидеть нам на мостках, смотреть в тёмное небо и здать Луну.

Он поглядел в сгущающуюся тьму.

- Сейцас как раз появится.

Они сидели рядом, болтали ногами в реке и смотрели на Луну.

- И всё равно мне страшно, Никон, - сказал Речник.

- Не бойся, - сказал Настырник Никон и похлопал его по колену, - не бойся ницего.

- Сколько ты ещё протянешь, - сказал Речник, - ни ты ни я не знаем. А потом я буду одинок. Один как перст под этой луной.

- Ты не один, Марк, - сказал Никон, - вон Феодос рядом. Дальсе - Кракли и Йети-Карапуз.

- Терпеть не могу, ты же знаешь, - сказал Речник Марк, - и я их, и они меня.

- Глупые вы, - ответил Никон-Настырник, - глупые и больные. Впроцем, - он плеснул ногой в реке, - есть лекарство.

Он встал на мостках, подтянув сначала одну ногу, потом другую, стряхнул брызги и скомандовал:

- Заводи!

- Чего? - спросил Речник, - ты чего ещё придумал? Соляры на лягушачий чих, а ты “заводи”...

- Будет тебе соляра, - ответил Настырник, - будет тебе всё. Заводи только.

Он потрепал по плечу сидящего, словно опершийся локтем на колено мыслящий валун, Марка.

- Заводи, друзок.

Речник закряхтел, подымаясь на ноги.

- Всего на десять минут, не больше, - сказал он, - и скорость узлов пять.

- Сбрось половину цистерны, - ответил Настырник, - всё равно русло обмелело.

Речник фыркнул недовольно, но завёл бензиновую помпу.

Стальной корпус субмарины поднялся из иловой мути.

Сквозь налепившийся ил и водоросли проступали белые полосы.

Феодос был плох.

Или не так.

ФЕОДОС БЫЛ ПЛОХ

Да, вот так именно.

Крупными буквами поперёк небосвода.

Без точки, мать её, согрешившей с полуапрошем в конце.

Лежал Феодос на спине и прилагал героические усилия, чтобы захлебнуться рвотой.

- Сядем на брюхо, - слышал он сквозь красный удушающий туман, - тут мель, яти её! Не слезем!

- Да еб*сь она конём! - ответили в темноте.

Потом ещё ругались, и Феодос отходил в удушливую режущую тьму.

Рвота лилась в лёгкие.

А потом кто-то перевернул его на живот, положил на жёсткое, нажал...

Боль и рвота взорвались изо рта, и Феодос с хлюпаньем втянул в себя воздух.

Воздух пах блевотиной и кровью.

- Цто з ты так назрался-то, детоцка?

Голос Настырника был сочувствующим.

- А пошёл ты… - слабо простонал Феодос.

Внизу, под лицом, плескала река.

- Эх, блин, - вздохнул Настырник и влил в глотку Феодосу воняющую нашатырём жидкость.

Феодос зашёлся кашлем.

- Вот так, - приговаривая, Настырник держал его за плечи, пока Феодоса трясло в безуспешных позывах выблевать потроха.

- Вот так, - приговаривал он, вытирая лицо Феодосу куском смоченной в реке ветоши, - вот и всё.

- Пошёл ты, - сказал Феодос, сел и закашлялся.

- Ну, зыв, - сказал Настырник, - и то хоросо.

Он встал, повёл взглядом по лунным бликам, лежащим на мостках, мерцающим на речной волне.

- Слусай, Феодос, - сказал он, - у тебя солярка есть?

- Не дам, - отхаркнулся Феодос.

- Надо было не торопиться, - сказал Настырник. - Унизаться бы не прислось.

Феодос поглядел на Настырника. Помолчал, утираясь.

- Вон там. Бери. - и показал на навес.

- Спасибо, - сказал Настырник. - Эй, Рецник!

Вдвоём они выкатили из тени бочку с соляркой, прокатили по мосткам, кинули на борт сходни.

Потом лязгали в темноте, ругались негромко, беззлобно.

Двигатель субмарины зачихал и взревел.

- Спасибо, - сказал Настырник, показавшись из люка, вытирая руки ветошью. - Боцку обратно поставить?

Феодос кивнул.

Настырник выкатил бочку, прокатил, гулко и глухо полязгивая по доскам, под навес.

Феодос глянул на него закрывающимися глазами и пал на доски навзничь.

Мостки под ним раскачивались, грозя вышвырнуть в реку.

- Нафига он нам, а? - голос Речника был тосклив и глухо-раздражённ.

- А нафига я тебе? - спросил Настырник. - Зубы выбивать?

- Злишься, - вздохнул Речник.

- Не так цтобы, - ответил Никон-Настырник. - Обидно, да, но за дело, а знацит - сам виноват. А вот он, - он указал на лежащего на палубе Феодоса, - он…

- Что он? - спросил Речник, не дождавшись продолжения. - Чем лучше? Тебя со спиртом хотел кинуть, напился один, блевотой чуть не захлебнулся, соляру хотел зажать, я слышал. Тебя послал. Я уж про обгаженный корпус не говорю. Чем лучше-то?

- А никто не луцсе, - ответил Настырник после паузы. - Смотри, Луна какая.

- Да, красивая, - согласился Марк-Речник, задрав голову.

Субмарина шла по серебряной ленте реки, постукивая дизелем.

Он молчали. Речные волны плескали в корпус. Марк поглядывал на русло.

- Скоро Кракли, - сказал Настырник.

- Скоро, - согласился Речник.

Без восторга.

Совершенно.

- А ещё дальсе - Йети-Карапуз, - продолжил Настырник.

Речник вздохнул.

Настырник улыбнулся краями губ.

Лунный свет плескался в его глазницах.

Кракли плакал. Беззвучно, даже без всхлипов. Слёзы текли по щекам и луна серебрилась в них.

Заслышав стук двигателя, он вытер слёзы, cмахнул каплю под носом, надел шляпу и вышел на улицу.

По реке тащилось, ровно постукивая, тёмное нечто.

Cверху на нём виднелись две неясные фигуры. Луна светила сбоку, и лиц было не разобрать - так, тёмные и светлые пятна.

Кракли протянул руку и опустил рубильник.

Безжалостный свет прожектора выжег на черноте лица, ржавчину и неясные белые полосы, виднеющиеся из-под зелени и ила.

- Бл*дь, - донеслось с реки, - выклюци, ирод! Или тисе сделай!

Кракли помедлил и перекинул рубильник на второе деление.

Половина фонарей прожектора погасла.

- Спасибо! - донеслось с реки.

- Чего надо? - поинтересовался Кракли, когда субмарина толкнулась тупым рылом в мостки причала.

- Привет, Кракли, - сказал Настырник, - поехали кататься?

- Иди на х**, - не задумываясь ответил Кракли.

- Да пошёл он в жопу, - донеслось из-за спины Настырника, - хам такой!

- Тихо, - сказал Настырник, - не крици.

Он посмотрел на Кракли.

- Поехали, - сказал он, - одному скуцно.

- Иди на х**, - повторил Кракли.

Настырник вздохнул.

- У нас спирт есть.

Кракли молча взялся за подбородок.

- Ты охренел совсем, Настырник?! - донеслось из-за спины.

- Тихо, - сказал Настырник, - это был мой зуб.

- А это моя лодка!

- Ну тогда ссади меня.

Речник промолчал.

- Ну так как? - спросил Настырник, глядя на Кракли. - Поехали?

Кракли вздохнул, махнул рукой.

- Хорошо, - сказал он. - Только дверь запру.

Настырник смотрел, как Кракли скрылся в сарае, в нём началось какое-то неясное шевеление, бросившее тени на занавеску, потом погас свет и на пороге появился Кракли в брезентовой шляпе и дождевике.

Он погремел ключами, а потом повернулся и помахал связкой вялёной рыбы.

- Молодец, - сказал Настырник, - спасибо!

Кракли подошёл к краю мостков, и Настырник протянул к нему руку.

- Цуть подай, - попросил он Речника.

- Не такси, - буркнул Речник, но чуть подал вперёд.

Кракли ступил на палубу, и Настырник помог ему удержать равновесие на двинувшейся дальше субмарине.

- Катаетесь? - спросил Кракли, отхлёбывая водки из кружки.

Закашлялся, сплюнул через борт, оторвал от связки рыбину, зубами вырвал у неё спинной плавник, и, жуя его, начал срывать с рыбы шкуру с чешуёй.

Потом опомнился, оставил рыбу, протянул связку Настырнику.

- Спасибо, - отказался тот, - я попоззе. Ты кУсай, кУсай.

Кракли в последний раз обсосал остатки плавника, выплюнул за борт.

- Так что катаетесь? - спросил он снова.

Пальцы его ловко отделяли шкуру от сухой рыбьей плоти.

- Мозем, - пожал Настырник плечами, - вот и катаемся.

- Повод, - согласился Кракли и сунул в рот полоску рыбы.

Речник сидел у штурвала, высунув только голову из люка.

Йети-Карапуз сидел на веранде. Смотрел на Луну.

Время от времени подносил руку ко рту и затягивался, освещая огоньком замшелые заросли на щеках.

Когда стук двигателя донёсся по реке, он повернул голову, поглядел на тёмное пятно, сплюнул в сторону.

Когда пятно поравнялось с мостками причала, с него крикнули:

- Эй! Поехали прокатимся!

- А смысл? - спросил себя Йети. Ответа не услышал и просто молча отрицательно покачал головой.

- Прицаль, - попросил Настырник у Речника. - Я сойду на минутку.

- Причаливаю, - вздохнул Речник. Кракли рвал зубами рыбину и молча смотрел на проходящие события.

Йети не пошевелился, когда Настырник подошёл и тихо, без спросу сел рядом.

Помолчали.

Йети затянулся. Огонёк самокрутки осветил зеленоватую шерсть.

Настырник поглядел на Луну.

- Не меняется, - сказал он.

Йети молча спросил себя и молча согласился.

- Разве иногда красная, - продолжил Настырник, - да когда месяц умирает и роздается снова.

Йети снова молча спросил себя и снова молча согласился.

- Иногда днём, когда пасмурно, - продолжил Настырник, - видно.

Йети опять спросил себя и согласился. Но уже словесно.

- Луна, - ответил он.

- Луна, - кивнул головой Настырник. - Не река.

- Что ты хочешь? - спросил Йети.

- Поедем с нами, - сказал Настырник.

- Зачем?

- Посмотрим на реку. Она везде разная. Всегда. Дерзу пари, ты нецасто смотрел на реку ноцью. И как в ней отразается Луна.

- Ты выиграл, - ответил Йети после раздумья. - А что у тебя с дикцией?

- Изменилась, - ответил Настырник.

Йети кивнул.

- Почему ты хочешь, чтобы я поехал? - спросил он. - Вас там и так прилично.

- Зато ноць одна, одна река и Луна тозе, - ответил Настырник.

- Ты не ответил на мой вопрос, - заметил Йети и снова затянулся.

- А тебе всегда нузно, чтобы на вопрос был ответ? - спросил Настырник. - Он ведь перестаёт быть вопросом тогда?

- Да, - согласился Йети.

- А как зыть в мире, в котором нету вопросов? - спросил Настырник. - Ведь скуцно зе? Всё не меняется, всё одно и тозе.

Йети подумал и неожиданно для себя встал.

- Хорошо. Поехали.

Они спустились с веранды и забрались на борт.

- Куда теперь? - спросил Речник.

- Прямо, - ответил Настырник. - Катаемся.

И Речник повёл прямо.

- По поводу чего морская одиссея в Полинезию? - спросил Йети. - Чего диснейлендим?

Речник вздрогнул. Двигатель взревел, получив неожиданный пинок от рычага газа. Субмарину бросило, и кружка в руке Йети грохнула о край ведра.

Потом утих, когда Речник вернул рычаг назад.

Йети поглядел на Речника.

- Скучно, - ответил за того Кракли, - я так понимаю. А, Настырник?

- И это тозе, - сказал тот.

- А что ж ещё? - не унимался внезапно расходившийся Йети. - Или чего хорошего по темноте ищете?

- А почему бы и нет, - внезапно отозвался Речник, - самое то. Вот фонарик ещё зажжём…

Он перебросил тумблер, и на носу субмарины вспыхнули тусклые жёлтые огни, едва пробивающиеся из-под воды.

- Рыбу распугаешь, - сказал Кракли.

Речник посмотрел на него.

Он молчал секунду, другую, и, когда Кракли открыл было уже рот, внезапно рассмеялся, негромко, от души.

Кракли облегчённо засмеялся тоже.

Чуть позже к ним присоединился и Йети, отхлебнувший, моргающий, шмыгающий в перерывах носом.

Настырник улыбнулся и проверил, как себя чувствует лежащий в беспамятстве Феодос.

Под стук двигателя и смех субмарина двигалась по реке, подсвечивая себе дорогу к устью тусклыми жёлтыми огнями.

- Чего за шум? - спросил Кракли.

- Прибой, - ответил Речник. - Море.

- Поедем, красотка, кататься, давно я тебя поджидал… - фальшиво напел Кракли.

- Тенор, - фыркнул Йети.

- А то, - степенно отозвался Кракли. - Паваротти тут вроде нема?

- Нету, - хмыкнул Йети.

- Конкуренция - зло, - глубокомысленно заметил Кракли, подняв указательный палец. - Не даёт проявить свои самые лучшие качества.

- А говорят - двигатель прогресса, - заметил Йети.

- Это реклама - двигатель прогресса, - ответил Кракли. - А конкуренция - зло.

- Смерть - вот зло, - сказал Речник.

- Смерть - это смерть, - сказал Настырник. - Не больсе не меньсе.

- Не соглашусь с тобой, - сказал Кракли, - я вот сколько лет прожил, и всегда считал, что смерть - зло. Вот живёшь ты, - он вытянул ноги, - радуешься, рыбку ловишь, а потом раз - и всё. И ничего хорошего. Зло в чистом виде.

- Смерть - только веска, колысек, который отмецает конец тропы, - сказал Настырник. - Он вбит в нас глубоко. Достатоцно глубоко, чтобы мы никогда не забывали о нём. И у нас только один способ миновать его - поравнявсись с ним.

- Теперь ты философствуешь, - сказал Речник.

- Да, - кивнул Настырник, - теперь я.

- Хорошее дело, - сказал Кракли, - когда никуда не торопишься. А не торопиться можно только если впереди у тебя нету смерти. Вот как сейчас.

- Ты уверен? - спросил Настырник.

Кракли промолчал.