Самое первое…Я выхожу на берег, отряхивая морскую воду с гривы. Выхожу на берег — будто впервые. Хотя… какой же это первый раз? Я и раньше выходил — забавляясь с народом матери, с бессмертными, и с народом отца — с людьми. Тогда это были просто забавы. Я мог из мальчишки оборачиваться жеребенком, мог возить их на своей спине, мог бегать с ними наперегонки, не задумываясь, на двух или четырех ногах бегу. Я плыл по морю, играя с прибрежным народцем, я бежал по волнам, я и был — волнами, белогривыми, буйными; я бился об утёсы грудью, я вскакивал на скалы, в последний миг сменив облик и уцепившись тонкими мальчишечьими руками за острые камни…Я мчал бок-о-бок с Манавиданом — моим отчимом, другом и вечным соперником… два коня, два юноши, два океанских шквала. Скорее названые братья, чем бывший муж Рианнон и ее сын. Мы двое, противники и неразлучные друзья — мы резвились, то шутя недобрые шутки, то спасая людей, таких беспомощных перед морем; мы уходили на самое дно, забавляясь тем, что будили спящих веками чудищ и поспешно удирали от них; мы ласкали подводных дев, соперничая из‑за их любви и позволяя им вплетать жемчуг в наши гривы; шторм и штиль, удача и рок — всё это были мы двое. Всё море было нашим домом, отмели и глубины, заповедные воды Рианедд и владения Ллира Лледиата — как нет границ волнам, так не было и запретов для нас. О таких люди говорят «не разлей вода». Много лет мы и были — водою, и не одно течение не осмелилось бы послать свои воды туда, где резвились мы двое. Но я выхожу на берег, и вода течет с моей гривы. Не оборачиваюсь. Зачем оборачиваться? Я всё знаю, я слышу. Там, посреди моря, ржет серый жеребец, встав на гребень волны, словно на скалу. Он ржет, и бьет воду копытами. Манавидан не простит мне, что я избрал землю моей матери. Избрал народ не отчима, а отца. Народ людей. Я выхожу на берег. Серые волны бьют об утесы, будто хотят сокрушить эту землю. Землю, которой я нужнее, чем безбрежному морю. Меня ждут. Люди… я еще не знаю их имен, кроме одного: Динас. Он поможет мне стать правителем народа людей. Я меняю облик. Пока это легко, но мать объясняла мне: как только я изберу свой путь, больше не превращаться мне так спокойно, как человек меняет одежду. Одежда… их одежды на мне нет. Кажется, это неправильно? — надо спросить у Динаса, ему еще предстоит научить меня быть человеком. Но сейчас это неважно. Я простираюсь на этой земле, земле людей. Я — выбравший. Я — человек.
— Я, Марх, по воле своей матери король Корнуолла…
Итак, сын Рианнон, ты выбрал. Выбрал — землю. Я ли ни рассказывал тебе о тех кошмарах, что подстерегают нас на земле? Я ли ни говорил о том, как женитьба на твоей матери превращала меня долгие годы то в охотника, то в пахаря, то в седельника, то в сапожника? И я, могучий сын Ллира, брат самого Бендигейда Врана, был принужден обучать людей этим ремеслам, доколе не было снято заклятие! Я, властитель моря, трудился как раб — и для кого?! для жалких людей! А теперь ты, Марх, сын моей жены, по собственной воле идешь, чтобы стать таким же рабом. Тебя назовут королем — но не оставят тебе и дня воли. Я презирал бы тебя, будь ты мне чужим. Будь ты просто сыном Рианнон, как Придери. Но тебя я взрастил как сына — и покараю тебя как отец. Ты человек теперь? Что ж, тебе доводилось видеть как часами и днями забавляются волны с потерпевшим крушение человеком! Ты узнаешь это сполна, предатель. Нет пощады сыну, пошедшему против отца. Отныне морю никогда не быть твоим домом. Беду и только беду принесет тебе море!
* * *
Вороной конь выходит из моря — и превращается в нагого могучего юношу со спутанной гривой длинных золотисто-рыжих волос. Белоснежная кобыла скачет на берег с холмов. Нет, не кобыла — всадница на белой лошади. Нет, не всадница — знатная госпожа в белом платье бежит по камням навстречу сыну.
— Матушка.
— Сын мой! Я знала — ты не останешься безучастным к моей мольбе.
— Разве оставлю я тебя в твоей тревоге?
— Тревоге? Придери и был моей тревогой. И вот он мертв! Убит Гвидионом. Нет больше второго короля Аннуина…
— Матушка, не плачь. Я сделаю всё, что ты скажешь, но только прежде исполни одну мою просьбу.
— Какую? Чего ты хочешь?
— Расскажи мне, что произошло. Я не спутаю пучины Рианедд с буйными волнами Манавидана и с лишенными ярости бесконечными водами Корины, но Гвидиона от Аннуина мне не отличить. Я слишком мало прожил на земле, ты же помнишь.
— Разве Динас не рассказал тебе?
— Из его слов я понял лишь одно: случилась беда. Большая беда. Я нужен тебе, и гнев Манавидана ничего не значит перед твоим горем.
С чего мне начать мой рассказ? Не с тех ли времен, когда могучий Ху Кадарн пришел сюда, в Прайден, с первыми людьми? Когда родился Араун, владыка Аннуина? Или с других времен, когда опустилась суша, связующая Прайден с бескрайней землей на юге, когда хлынули воды Ворруда, отрезав наш остров от иных земель? Тогда случилось и иное, сын мой: разделились не только суши, но и миры. Наш мир начал отдаляться от мира людей. Раньше любой из нас мог запросто придти к людям, раньше для любого человека был открыт и Аннуин, и Авалон, — потом же это стало доступно лишь избранным и лишь в отдельные дни. Ты спрашиваешь меня, сын мой, почему это плохо? Узнаю слова Манавидана — тот так и не простил, что ему долгие годы пришлось жить среди людей. Он был бы рад вечной границе меж мирами…Я отвечу тебе так, сын Мейрхиона: как вода, если ей не дают течь, превращается в болото, как дерево от избытка воды гниет и падает, так и наши два мира лишатся жизни, будучи разделены. И вот когда Араун, владыка Аннуина, понял, какая беда нам грозит, он нашел Аннуину второго короля. Человека. Его звали Пуйл. Он стал править Аннуином, миром волшебства, Араун же — миром людей. Так заново возникла едва не утраченная связь. А потом, когда Пуйл вернулся к людям, я стала его женой. И родился Придери, второй человеческий король Аннуина. Придери держал врата миров открытыми. Но теперь он убит Гвидионом.
* * *
— Погоди, матушка. Не всё сразу. Скажи теперь: чего ты хочешь от меня? Мести за Придери?
— Когда‑нибудь ты отомстишь за него. Но сейчас ты должен не дать оборваться связи смертных земель и Аннуина. Ты — мой сын, но ты — сын человека. Твой отец Мейрхион был владыкой Дал Риады, дальней северной земли. Ты можешь стать человеком, как он. И тогда — кому как ни тебе быть вторым королем в Аннуине, наравне с Арауном?
— Стать человеком… Динас говорил мне об этом. Но что это означает? Короткий век смертных?
— Нет, век твой останется долгим. Но ты будешь жить их тревогами и радостями, подчиняться их законам, разделять их страхи, недоступные нам, властителям Аннуина. Тебе придется полагаться на силу твоих рук и мудрость сердца, почти не пользуясь той чародейной силой, что дана тебе мною от рождения. Сможешь ли ты поставить законы людей над собственной волей, сын мой?
* * *
Сын Рианнон встал. Ветер трепал его просоленные волосы, обсохшие за время этого разговора. Невысокий, но плечистый, в священной наготе, еще не ведающий человеческого стыда, он походил сейчас на некоего бога… да он и был им — сын богини и короля людей. Больше не оборачиваться конем ради забавы. Выучить непонятные законы людей. Сжать себя до того слабого существа, которое зовется человек. И — тем помочь и миру смертных, и миру таких, как он, его мать, Манавидан…Он оборачивается к матери и говорит:
— Я уже назвал себя человеком. Я уже выбрал. Только я… я пока ничего не умею. Человеческого — ничего.
Пойдем, Марх. Пойдем прочь от моря. Поднимемся хотя бы к рыбацкой хижине: оденешься, съешь горбушку хлеба, глотнешь пива. Издалека посмотришь на черную громаду Тинтагеля — твою столицу, которой еще только предстоит стать действительно твоей. В замке живет другой король — уже бывший король Корнуолла, но всё еще очень опасный. Араун и Рианнон лишили его власти, они отдали страну тебе — но тебе еще предстоит иметь дело и с этим противником. Ты станешь хорошим королем, Марх. Лучше чем тот, что в бессильной ярости заперся в Тинтагеле, пытаясь удержаться за землю, уже вышедшую из‑под его власти. Я это просто вижу. Я же сенешаль этой страны.
* * *
Сквозь серые тучи — рваные желтые линии. Не сразу поймешь, что это — низкая поздняя луна. Огромная.
— Динас, расскажи мне о Корнуолле. Сколько лет ты живешь здесь?
— Это меряется не годами, Марх. И не веками.
— А чем?
— Народами. Первые пришли сюда с Ху Кадарном. Не приплыли — пришли посуху. Когда этот остров был частью огромной суши. Они строили кромлехи, возводили менгиры, сооружали длинные курганы — ты же знаешь эти бесконечно долгие коридоры из каменных плит.
