Тимофей Калинин при содействии А.Н. & К.В.
Нацболы и правые скины, или С днём рождения!
«Завтра мой день рождения.
Мама, сколько мне лет?
Где эффект от лечения,
Мама — видишь, нет?
Завтра мой день рождения,
Но меня поздравлять не придет никто!
Я повешусь, блядь!»
(«Ногу Свело», «День Рождения»)
«День рождения художника,
День рождения артиста,
День солдат и сапожников,
День бога Иисуса Гитлера».
(Ф. Волков, «День Рождения Художника»)
«А я вот день рожденья не буду справлять!
Все заебало, пиздец, нахуй, блядь!»
(«Ленинград», «День Рождения»)
«С утра плохое настроение,
Мне больше нечего терять,
Сегодня ведь мой день рождения,
А в гости некого позвать...»
(“Distemper”, «День Рождения»)
Часть первая. Нацисты
Глава 0. Диакон
В храме Всех Святых во Всехсвятском царил торжественный полумрак. Запах от горевших свечей и ладана слегка одурманил и без того промытые посредством «право-музыкальной» национал-социалистической пропаганды мозги членов бригады Артура «Батяни» Колупаева. Бригада «Адольф» помимо самого Батяни состояла из Сани «Кондрата» Кондратьева, Ивана «Гунна» Перцоева и Павла «Бульдозера» Бурлакова. В храм все они зашли помолиться просто потому, что было по пути от метро до квартиры в доме на Песчаной улице, где их ждал бывший диакон Андрей Трескалин, отлучённый от церкви. Андрей должен был отслужить перед скинами молебен по некой персоне... Но обо всём по порядку.
Глава 1. Батяня
Сегодняшний день календаря был для основной массы людей коричневым, но для Батяни — самым красным, какой только возможен: омытым в крови Хорста Весселя и Рудольфа Гесса, Альфарта Феликса и Вольфа Вильгельма, Евы Браун и её несломленного мужа, миллионов жидов и врагов рейха, а позднее — тысяч скинов и чурок, таджиков и прочих гастарбайтеров. 20 апреля 1889 года мир изменился так же сильно, как и 14 марта 1879 до того и 28 октября 1955 после, когда родились детки-няши Альбертик и Билли, и точно так же ни мир, ни новорожденный мальчик (в нашем случае — в деревне Рансхофен) пока ещё не знали об этом. Понадобились позорное поражение в Первой мировой, временная слепота, возмущение разрушительной деятельностью представителей иудейского народа, наложением грабительских репараций и унижением соотечественников, чтобы будущего self-made диктатора охватило безудержное желание что-то изменить. Когда неудавшийся художник поверил в себя, ощутил пробуждение собственных сил, осознал своё место в истории и определился с выбором призвания на уникальном и безмерно интересном жизненном пути, наша планета столкнулась с тайфуном по имени Адольф Гитлер. Физический мир пережил это столкновение, но платоновский мир идей с тех пор никогда не был прежним.
Батя, впрочем, мало интересовался деталями биографии фюрера — он знал на интуитивном уровне, что погружение в них было бы столь же опасно, как для поверхностно верующего — чтение Заветов. Зачем, например, молодому нацисту вдаваться в тонкости отношения Гитлера к христианству, когда можно было легко и просто с криком «зиг хайль!», вскинув руку в римском приветствии, припечатать в табло местному гастарбайтеру? Только всё веселье пропадёт. Того факта, что Гитлер убивал по расовому признаку, было вполне достаточно для Батяни, точно так же как за глаза хватало общей фразы о том, что Иисус умер за грехи наши, для рядового якобы верующего в постсоветском секторе сансары. И хотя Артур начинал читать “Mein Kampf”, он извлёк пользу лишь из одного совета автора книги: заниматься спортом. В случае Бати это были бокс, рукопашка и славяно-горицкая борьба. «Борьбу» Гитлера в печатном виде Батяня искал долго, зато в конце концов приобрёл издание аж на языке оригинала! Пробовал сперва учить по книге язык, но не продвинулся в нём дальше азов, и потом одалживал отксерокопированный перевод, который также вскоре забросил. Сейчас великая книга стояла на полке на почётном месте рядом с собраниями сочинений Виктора Олеговича Пелевина, Александра Константиновича Белова, Ирвина Уэлша и Чарльза Майкла «Чака» Паланика.
Настроение ещё с вечера было боевым. Артуру хотелось развеяться, ведь недавно после многолетней внутренней и внешней борьбы он наконец окончательно расстался с девушкой. Процесс, увенчавшийся полным триумфальным разосранчиком, проходил мучительно и трудоёмко. Это было как выкинуть отрезанную сгнившую конечность и поставить протез. Протез не заменит утраченного, но сидеть с отрубленным огрызком в другой руке и плакать над ним было невыносимо. Впрочем, пока подходящий протез всё ещё не был найден, так что лидер бригады «Адольф» находился в состоянии увечного, оказавшегося в магазинчике при протезном заводе, то есть — «в активном поиске».
Утро двадцатого апреля 2002 года настигло Колупаева в квартире его бабки, как это и происходило до того в течение двадцати четырёх лет его жизни, наверное, никак не менее восьми тысяч раз. Сама бабка-пенсионерка и коммунистка с многолетним партийным стажем давно уже привыкла бояться собственного внука и покидать комнату разве что для того, чтобы посрать, сходить в магазин и на почту за пенсией. Кроме бабки, родных не оставалось, а жить хотелось. Батяня начал работать ещё в школьном возрасте, но не видел в этом особой проблемы. Он не знал другой жизни и не мечтал о ней.
Открывшиеся во внешний мир окна глаз Колупаева передали пробуждавшемуся разуму привычную визуальную информацию: нацистские плакаты и истыканная дротиками репродукция «Квадрата» Малевича, которую сам Артур называл не иначе как «нигер пикчер», на стенах; свисающий с потолка на прикреплённой к нему цепи самодельный мешок по типу кикбоксёрского; бутылки из-под пива «Бочкарёв» и заюзанный гондон, в который Батяня подрочил от одиночества и по пьяни, на полу; старенький компьютер на письменном столе, оставшемся в память об отце — сыне бабки. В ящике стола лежал большой нож: вооружён — значит, вооружён. Над столом — уже упоминавшаяся полка с книгами. В углу — шкаф. Всё. Негусто. Впрочем, вся эта скудная обстановка ничуть не омрачала предвкушение праздника в суровой нацистской душе, а даже подчёркивала его, выделяя своим контрастом.
Вчера Артур так сильно утомился на работе (а трудился этот здоровяк грузчиком на складе цифровой техники), что еле смог потренироваться перед сном, но вот убраться в комнате сил не осталось. В целом Батя порядок уважал, и потому он, встав и выполнив утренний гимнастический комплекс, бодрячком привёл свой «бункер» в более приемлемое состояние. Покончив с уборкой, принялся за себя: выбрил череп до блеска, принял ванну и оделся — чёрная куртка-«бомбер», тяжёлые гриндера, футболка группы «Коловрат», джинсы и подтяжки. Спохватившись, добавил к костюму нож, алчущий пронзаний. Теперь вроде всё. Вид в зеркале получился в достаточной мере устрашающим, так что Батя остался самим собой доволен. Время было такое, что хотя на улицах городов Российской Федерации группы молодых «несознательных» граждан частенько и забивали насмерть пару-тройку нерасторопных «гостей столицы», официальные паблисити делали вид, будто никаких скинхедов в стране, одержавшей победу над фашистской Германией, нет в помине, да и быть не может. Разумеется, скинам то было лишь на руку. По крайней мере ходить на полном палеве не боялся почти никто.
Встреча с остальными оголтелыми людьми из бригады «Адольф» была назначена на шесть часов вечера, чтобы можно было успеть сходить на молебен и напиться перед главным весельем, которое планировалось после десяти: в светлое время суток в такой день чернота сидит дома и носа наружу не высовывает. Батяне нужно было на что-то угробить остававшиеся часы, ведь двадцатое выпало на субботу, и работать было не нужно. Артур решил съездить в одно знакомое ему кафе около Арбата, чтобы за завтраком обдумать план своих дальнейших действий.
Колупаев вышел из дома, закурил. Не спеша дошёл по солнечной погодке до автобусной остановки. Дождавшись свой номер, забрался на площадку. Повезло: в жарком мордатом виде транспорта было немноголюдно, так что Бате даже удалось присесть на одно из вакантных мест. Подсевшая рядом на следующей остановке малорослая девушка с плеером в ушах, которой на вид было лет восемнадцать-девятнадцать, обладала красивыми ногами, но была, как он успел заметить, несколько стремновата на лицо. Впрочем, что-то интересное в своём роде было даже в нём. В любом случае, это же съедобный кусок белой плоти, который можно выебать, раз уж он по собственной инициативе оказался в радиусе досягаемости скинхеда. «Если вдруг без разрешенья /Ты ко мне войдёшь упрямо, /Значит, мы подружимся легко» — всплыли в памяти ободряющие слова Толика Крупнова. Дружба — не дружба, но ебаться-то охота! Набрав у себя в мобильнике текст, Батя показал его случайной попутчице: «Привет! Поедешь ко мне?)»