Лариса Гениуш
ИСПОВЕДЬ
Предисловие
Более жестокую и несправедливую судьбу, чем та, которая была уготована Ларисе Гениуш, трудно себе и представить. За свою не очень продолжительную жизнь эта женщина изведала все: долгое мытарство на чужбине, нищенское существование на родинеу тюрьмы и лагеря, глухую стену непризнания и подозрительности уже в наше, послесталинское время. И за что? В чем была ее божеская и человеческая вина, лишившая ее общественного положения, соответствующего ее таланту, ее гражданской честности, ее человеческому достоинству, наконец?
Ныне я могу со всей определенностью сказать, что не было за ней решительно никакой вины.
Если, конечно, не считать виной ее неизбывную любовь к родной стороне и ее трудовому народу, его многовековой культуре, низведенной сталинизмом до уровня лагерного обслуживания, к древнему его языку, над которым далеко не сегодня нависла реальная угроза исчезновения. Но сегодня мы имеем возможность хотя бы говорить о том, побуждать общественность к действию, дабы не дать ему вовсе исчезнуть. А что могла молодая белорусская женщина, в канун большой войны очутившаяся на чужой земле, в узком кругу эмигрантов, земляков, студентов, таких же, как и она, страдальцев, изнывавших в тоске по утраченной родине? Естественно, что она попыталась писать, сочинять стихи на языке своих предков. Начались публикации в белорусских эмигрантских журналах, недюжинный ее талант был замечен, и, наверное, все в ее судьбе сложилось бы более-менее благополучно, если бы не война...
Мы теперь много и правильно говорим о последствиях прошлой войны в жизни нашего народа, о нашей героической борьбе с немецким фашизмом, на которую встал весь советский народ. Но много ли мы знаем о том, в каком положении оказались наши земляки, по разным причинам очутившиеся на той стороне фронта, в различных странах оккупированной Европы. По ряду причин большинство из них не принимало сталинского большевизма на их родине, но не могло принять оно и гитлеризм. Оказавшись между молотом и наковальней, эти люди были подвергнуты труднейшим испытаниям, некоторые из них этих испытаний не выдержали. После войны положение эмигрантов усугубилось еще и тем, что вина некоторых была распространена на всех, за некоторых ответили все. В первые же годы после победы они значительно пополнили подопустевшие за войну бесчисленные лагпункты знаменитого ГУЛАГа. Началось новое испытание новыми средствами, среди которых голод, холод, непосильные работы были, может быть, не самыми худшими. Худшим, несомненно, было лишение человеческой сущности, и в итоге полное расчеловечивание, физическое и моральное.
Лариса Гениуш выдержала все, пройдя все круги фашистско-сталинского ада. Настрадалась «под самую завязку», но ни в чем не уступила палачам. Что ей дало для этого силу, видно из ее воспоминаний — это все то, чем жив человекчто для каждого должно быть дороже жизни. Это любовь к родине, верность христианским истинам, высокое чувство человеческого достоинства. И еще для Ларисы Гениуш многое значила ее поэзия. В отличие от порабощенной, полуголодной, задавленной плоти ее дух свободно витал во времени и пространстве, будучи неподвластным ни фашистским гауляйтерам, ни сталинскому наркому Цанаве, ни всей их охранительно-лагерной своре. Стихи в лагерях она сочиняла украдкой, выучивала их наизусть, делясь только с самыми близкими. Иногда, впрочем, их передавали другим — даже в соседние мужские лагеря, где изнемогавшие узники нуждались в «духовных витаминах» не меньше, нем в хлебе насущном. Надежд публиковаться даже в отдаленном будущем решительно никаких не предвиделось, да и стихи эти не предназначались для печати. Они были криком души, проклятием и молитвой.
Последние годы своей трудной жизни Лариса Антоновна провела в низкой старой избушке под высокими деревьями в Зельвеу существовала на содержании мужа. Добрейший и интеллигентнейший доктор Гениуш, выпускник Карлова университета в Праге, до самой кончины работал дерматологом в районной больнице. Лариса Антоновна растила цветы и писала стихи, которые по-прежнему нигде не печатались. Жили бедно, пенсии им не полагалось, так как Гениуши числились людьми без гражданства. Зато каждый их шаг находился под неусыпным присмотром штатных и вольнонаемных стукачей, районного актива и литературоведов в штатском. Всякие личные контакты с внешним миром решительно пресекались, переписка перлюстрировалась. Воспоминания свои Лариса Антоновна писала тайком, тщательно хоронясь от стороннего взгляда. Хуже было с перепечаткой — стук машинки невозможно было утаить от соседей. Написанное и перепечатанное по частям передавала в разные руки с надеждой, что что-нибудь уцелеет, сохранится для будущего.
И вот теперь «Исповедь» публикуется.
Из этих созданных человеческим умом и страстью страниц читатель узнает об еще одной трудной жизни, проследит еще один путь в литературу и к человеческому достоинству. Что касается Ларисы Гениуш, то у нее эти два пути слились в один, по- существу, это был путь на Голгофу. Все пережитое на этом пути способствовало кристаллизации поэтического дара Ларисы Гениуш, к которому мы приобщаемся только теперь. Белорусские литературные журналы печатают большие подборки ее стихов, сборники их выходят в наших издательствах. И мы вынуждены констатировать, что талант такой пронзительной силы едва не прошел мимо благосклонного внимания довременного читателя. Хотя разве он первый? Литературы всех наших народов открывают ныне новые произведения некогда известных авторов, а также личности самих авторов — погибших в лагерях, расстрелянных в тюрьмах, казалось, навсегда изъятых из культурного обихода народов. Но вот они воскресают, хотя и с опозданием, доходят до человеческого сознания. И среди них волнующая «Исповедь» замечательной белорусской поэтессы Ларисы Гениуш.
ВАСИЛЬ БЫКОВ
«Судьба моя человеческая...»
По форме, дa и по искренности это скорее всего исповедь. Предельно правдивая, она о том, о чем долгие годы не только не писали, но даже не говорили — боялись. Но для Ларисы Гениуш никогда не было запретных тем. Она не думала о стилистической отточенности фразы, о завершенности формы, вообще, она не думала о публикации — высказать бы только, что на сердце, на душе. И эта книга была как бы последним, предсмертным ее криком. Тут вся она, какой родилась, была — великомученица за свой край, за народ, который любила больше всего на свете и за который готова была пойти на любые жертвы.
Пакуль аж смерць мне не закрыв вочы,
Зямля не спыніць мой апошні дых,
Буду ісці, буду змагацца моўчкі,
За Край мой родны i цярпець за ўсіх —
написала она в одном из своих стихотворений.
Здесь много лирических отступлений, упоминаний о разных событиях — от мелких, бытовых, на которые кое-кто, возможно, не обратил бы внимания, до больших, всемирно значимых. В книге действует множество людей. Преимущественно тех, с кем поэтесса встречалась, кого любила и кого ненавидела. Все они выступают под своими подлинными именами и фамилиями. Ей можно верить, можно не верить, можно соглашаться, можно не соглашаться — это право читателя. Но она, Лариса Гениуш, этих людей так видела, так о них думала, такое у нее сложилось о них представление. Чего-чего, а смелости, искренности у Ларисы Гениуш не отнимешь. Судит о людях и о событиях она тоже по-своему, в основе оценок лежит едва ли не главный ее жизненный принцип — что тот или иной человек сделал для других людей, своего народа, Отечества. Это, конечно, вовсе не значит, что Лариса Гениуш замыкалась в узконациональных интересах. Нет, ее интересовали другие народы, культуры и языки, многое она знала, многим восхищалась, даже любила. Но главным было все же свое, родное — земля, народ, культура, язык. Не удивительно, что и начинается эта книга с благодарности тому уголку земли, который дал ей жизнь, откуда отправилась она в мир: «Благословенный родной дом, где родители и вся дорогая семья. Благословенный маленький островок родной, отцовской земли на огромной планете, что назывался Жлобовцы».
Судьба была не слишком милостива к автору этого и многих других прекрасных произведений. Уже на четвертом году жизни, когда пожар первой мировой войны приблизился к Жлобовцам, она вынуждена была покинуть родную землю, которая была для нее и ее родителей «всем: колыбелью, хлебом, песней, любовью, могилой». Эта первая разлука, правда, была недолгой — как только отступили немцы, установился мир, родители вместе с детьми вернулись домой. Лариса, тогда еще не Гениуш, а Миклашевцч, «Миклашевичанка», как она сама себя называла, — пошла в школу, окончила Волковысскую гимназию. В гимназии она начала писать стихи. Влюбилась в своего же, белорусского хлопца Ивана Гениуша, который учился в Праге и приехал к родителям на каникулы. Студент-медик Иван Гениуш тоже, по словам поэтессы, увидев ее, «больше уже выпустить из дома не мог...» Молодые обвенчались, сыграли свадьбу. Иван поехал снова в Прагу, а Лариса, оставшись дома, родила сына Юрку. Пожив недолго у родителей и поставив сына на ноги, переезжает на постоянное жительство в Прагу. «Муж жил на квартире, с каким-то студентом снимал комнату, — напишет она потом. — Мы приехали в последние дни 37-го года, коллега мужа поехал к своим родителям. Пару недель мы пожили вместе, а потом муж отвез меня и своего чересчур любопытного мальчика, успевшего уже поломать ему стрелки на часах (почему же они крутились?) в Моджаны. Это был пригород Праги, и там жил дядька Василь Захарка, у которого недавно умерла его дорогая жена, и пани Мария Кречевская. Вот там он нас и оставил. Сам он жил и работал в Праге, к нам иногда приезжал, на воскресенье — обязательно».
